Воздух наполняет запах жженого волоса, но Кайрис даже не морщится. Она представляет, как вернется Крия и обнаружит, что произошло. Ноги будто сами собой приводят Кайрис в спальню ворожеи. Там, воровато оглянувшись, она достает из-под подушки зеркальный осколок и пару мгновений не решается взглянуть, пока, наконец, не поднимает его на уровень глаз. Сердце подпрыгивает и ухает вниз. Кайрис себя не узнает. Теперь, когда вместо длинных кос неровные, торчащие волосы короче мизинца, лицо стало еще грубее и угловатее. Так похоже на… мужское.

Она сглатывает, качая осколок в руках, и вдруг, сама от себя не ожидая, негромко поет:

– Выгляни, девица, за порог. Матушка пусть косы заплетет. Не проси ты странствий и дорог. Ведь твой милый рядышком живет.

Незнакомец в зеркале повторяет за ней, и от этого мурашки бегут по спине: такое же чувство, как от очень похожих на настоящих людей деревянных статуй – вроде как человек, но что-то не так. И одновременно с этим чужак в зеркале завораживает. Кайрис никогда не могла похвастаться хорошим голосом, но сейчас она даже не замечает, как некрасиво ее пение.

– Не держать тебе, девица, меч. После битвы пива не попить. Будешь ты очаг хранить, беречь. И под сердцем дитятко носить.

Голос выходит хриплый и какой-то низкий. Кайрис и сама не помнит, откуда знает эту песню. Но продолжает петь, не отрывая взгляда от медленно шевелящихся губ:

– Каждому по жизни свой удел. И судьбы своей не изменить. Кто-то бился, кто-то койку грел. Было так и вечно тому быть.

Песня кончается, оставляя привкус горечи. Кайрис прикрывает глаза и убирает зеркало обратно под подушку. Ей никогда никому не греть койку – разве что его собственной кровью. Поэтому она повоюет за свою судьбу.

Кажется, словно песня ставит точку: остальные сборы проходят быстро, без лишних движений и эмоций. Кайрис забирает старую сумку для трав, которую Крия оставила в доме – пусть денег Крия не хранит на видном месте, некоторые травы всегда можно дорого продать. Правда, Крия все еще не сняла замок с кладовки, но теперь Кайрис не нужно вести себя хорошо, поэтому она просто срывает его, повреждая петли, на которых тот держится, и набивает полную сумку. Потом заворачивает в кусок ткани лепешку и немного сыра в дорогу – и склянку с водой, за неимением фляги.

Теперь остается только выскользнуть наружу и добраться пешком до города. Ну и мужскую одежду раздобыть не помешает. От вынужденного притворства как-то не по себе, но Кайрис не дает себе усомниться. Если единственный способ овладеть мечом – это выглядеть, как мужчина, то у нее нет другого выхода. Зато она испытает это будоражащее чувство из сна наяву и больше никогда не будет беззащитной. Теперь главное – уйти раньше, чем вернется Крия.

Кайрис обвязывает голову платком, перекидывает сумку через плечо и легко касается висящего в ножнах серпа кончиками пальцев. Она могла бы забрать его, но он слишком приметный, да и красть вещь ворожеи – быть совсем уж дураком. Потому она просто гладит сталь. Говорит с каким-то дурачеством:

– Прощай, Улыбка Змея.

И на мгновение Кайрис кажется, что она слышит немного язвительное: «удачи».

696 год, Посадник, 21

Выскользнув из дома, Кайрис скрывается в лесу и направляется в сторону города – то приближаясь к тракту, то удаляясь от него, чтобы не свернуть с пути. Cтарается не заходить слишком глубоко и первое время вздрагивает от любого шороха в кустах, но потом привыкает. Когда солнце повисает ровно на середине неба, она в очередной раз приближается к тракту, выглядывая из-за деревьев, и вдруг замечает вставшую телегу.

Кайрис опускается на корточки и всматривается, прижимаясь к стволу. Пальцы, опирающиеся о кору, чуть дрожат. Возле телеги никого не видно. Кайрис замечает, что та накренилась на один бок – похоже, сломалось колесо. В самой телеге лежат какие-то мешки, прикрытые тряпками. Кайрис делает глубокий вдох и медленно тянется вперед, вытягивая шею. Один край тряпки сбился, и из-под него виднеется то, от чего сердце ударяется о ребра, как молот: в телеге лежит куча мужской одежды. Рубахи, штаны. Неужели все будет так… просто?

Застыв на корточках, Кайрис медлит, не решаясь выйти. Наконец, она собирает всю волю в кулак и осторожно выбирается из-за дерева. У телеги все еще никого: может, пошли искать помощи. Выждав еще немного, Кайрис начинает двигаться к телеге, осторожно раздвигая руками кусты, и останавливается только когда касается шершавого бока рукой. Воздух словно застывает в горле, и она, потянувшись рукой вовнутрь, хватает рубашку и дергает.

Раздается шорох, и тряпки начинают шевелиться, будто под ними ворочается огромный зверь. Кайрис охватывает такой ступор, что она невольно замирает вместо того, чтобы схватить рубаху и дать деру. Тряпки сползают, и со дна телеги поднимается, прислоняясь к ней спиной, молодая девушка. Тоненькая, как травинка, и с очень сонными глазами. Жмурится и замечает Кайрис.

Они смотрят друг на друга долго, не моргая, и страх в глазах Кайрис отражается как в воде, усиленный во много раз. Губы девушки дергаются, она уже готовится закричать, но Кайрис продолжает стоять, глядя на ее живот. Вздувшийся, будто переспелый плод, округлый, плотно обтянутый платьем. Жар в груди сменяется ледяными иглами. Пальцы разжимаются, и Кайрис принимается бежать еще до того, как с губ девушки срывается крик. Как она могла подумать, что кто-то оставит телегу одну? Наверняка муж девушки пошел за помощью, тут ведь корчма совсем рядом.

Только отбежав на достаточное расстояние и забившись за кусты, Кайрис позволяет себе остановиться. Успокаивается еще не скоро: сидит, сжимая плечи руками, и дышит часто-часто, пока не приходит в себя. Стоит страху отступить, как она перестает понимать, что именно ее так сильно испугало: опасность быть пойманной или сама беременность? Так или иначе, Кайрис не решается больше выходить к тракту и остается сидеть на месте до наступления ночи.

Когда темнота черной птицей падает на лес, очерчивая ветви так, что они начинают казаться медвежьими лапами, Кайрис поднимается с земли. Дерево, под которым она сидела, ночью видится просто огромным. Теперь наконец-то можно выйти на дорогу: Кайрис не встретит никого из деревни, кто бы возвращался из города домой. Где-то совсем близко должна быть та самая корчма, и тогда Кайрис сможет переночевать. Платить ей нечем, но можно попытаться забраться в конюшню…

От этой мысли внутренности скручивает, но Кайрис сдерживается, сцепляя зубы. Или возле конюшни прятаться, не важно. Она уже начинает сомневаться, что стоит куда-то идти: может, надо просто залезть на дерево прямо здесь? Но привязать себя, как делают путешественники, нечем, а на земле можно попасться на глаза дикому зверю. По крайней мере, так обычно говорят. Кайрис мотает головой, прогоняя лишние мысли. Ладно. Она просто посидит у стен и погреется, а потом вернется в лес. Вдруг удастся услышать что-то интересное? Кайрис вздыхает, понимая, что ей просто жутко оставаться в лесу ночью. Все эти рассказы про слуг Зилая, выбирающихся из своих укрытий в темноте и нападающих на путников… и неспособных пробраться в человеческое жилище, охраняемое богиней.

Так или иначе, Кайрис выходит на дорогу, напряженно осматриваясь по сторонам. Корчма показывается довольно скоро. Ставни закрыты, но сквозь них пробивается теплый желтоватый свет. Кайрис даже не пытается сунуться внутрь: у нее нет денег, да и женщина, путешествующая в одиночку, привлечет слишком много внимания.

В конюшне пахнет навозом, лошадьми и сеном – Кайрис чувствует это, стоит ей засунуть вовнутрь голову. Видно плохо, но она различает силуэт невысокой рабочей лошадки, мерно и шумно дышащей в тишине. Кайрис передергивает, и она ежится, отступая от входа на пару шагов и тихо, чтобы не быть замеченной, идет мимо стены, пока не оказывается достаточно далеко от двери. Там Кайрис садится, прислоняясь к теплому дереву спиной, и достает из сумки лепешку. Отломив половину, откусывает кусочек от сыра и начинает быстро есть, стараясь побыстрее разделаться с пищей, чтоб никто не застал врасплох. Вот бы раздобыть еще сыра…