Ив разбудили дворовые девушки. Одеты они были по-праздничному: в белых вышиванках, замужние были в высоких красных намитках. Подняв Иви с постели и заведя красивую песню, девушки сперва проводили её в ванную, сами обмыли, облачили в кружевное исподнее. Скорбно вздыхающая Янина прибрала ей волосы, вплела в них белые ленты; девушки в это время готовили платье и собирали в саквояж последние вещи: меховую муфточку, теплые чулки, что-то из косметики. Переодев Иви в пышное платье, девушки проводили её в холл усадьбы, где уже ждал извозчик. Янина сунула ей в руки узелок с вкусностями и взмахнула перед девушкой рукой в жесте, очень отдаленно напоминающем перекрестие.

После няньки к лже-пани приблизился сам хозяин поместья. Абсолютно формально заключив девушку в объятия и трижды поцеловав её в обе щеки, пан сухо сказал:

– Твой путь к выпуску должен быть безупречным галопом, а не нелепым ковылянием – только так ты сможешь послужить на благо семьи. В противном случае, тебя будет ждать святая обитель, где ты будешь приносить успокоение всем заблудшим душам. Я уверен, если ты не справишься, это будет самым достойным вариантом твоей дальнейшей судьбы.

Иви закусила губу, присела в неуклюжем поклоне и забралась в коляску. Монастырь? Не-е-ет, это не для нее. Смирение, испытываемое частью чужой души, к которой девушка пока не смогла привыкнуть, она игнорировала.

Лошадка резво бежала вперед, коляска катилась по грунтовой дороге, иногда подпрыгивая на кочках; разгорался по-осеннему поздний рассвет. Жуя рогалик, Иви с интересом разглядывала природу и иногда горестно вздыхала, жалея, что фотоаппараты в этом мире еще не изобрели.

Соотнести местность с реальной страной не удавалось. Холмы везде были холмами, трава – травой, и деревья облетали так же, роняя листья на прохладную землю.

Порывшись в сумке, которую она собирала собственноручно, Иви достала небольшой блокнотик в мягкой обложке и угольный карандаш. Усевшись настолько удобно, насколько это было возможно в постоянно подпрыгивающей коляске, девушка начала схематично набрасывать неспешно проплывающий пейзаж.

Это была одна из её милых странностей, над которой посмеивались родственники и немногочисленные знакомые: зарисовывать всё на свете. Иногда рисунки выходили кривобокими, иногда – довольно неплохими, но так или иначе, они перестали быть просто увлечением, когда Эвелин решила поступать в Парсонс.

Учеба взбесила её в первую же неделю: Иви представляла себе старейший колледж искусств совсем по-другому. В её мечтах это были полеты фантазии, бессонные из-за вдохновения ночи, живопись – фантастические миры на холстах… Но ночи оказались бессонными не из-за наплывов вдохновения, а из-за зубрежки древнегреческих ордеров. А рисовать нужно было кувшины и головы.

Через полтора года рисования кувшинов бунтарская душа не выдержала, и Иви, отчислившись с курса и победоносно ткнув в беспристрастные окна колледжа неприличным жестом, стала рядовым фотографом-фрилансером.

Закончив картинку, Иви перекусила очередным бутербродом и задремала, убаюканная покачиванием.

Солнце уже медленно катилось к закату, когда коляска подъехала к большим воротам. Иви проморгалась, с интересом разглядывая тонкую ковку створок. Двое мужчин в строгой форме распахнули ворота, и коляска покатила по ровной аллее. За воротами оказался целый мир: сад со статуями и фонтанами, небольшие домики, о назначении которых пока приходилось только догадываться, и самое главное – огромная усадьба, больше похожая своими размерами и великолепием на настоящий дворец. Коляска остановилась у большого крыльца, на котором толпились девушки. Их было около пяти десятков; большинство – со своими гувернантками.

Когда Иви присоединилась к девушкам, на нее никто не обратил внимания.

Через некоторое время на крыльцо вышла высокая, очень худощавая и очень морщинистая женщина. Одета она была в строгое платье; волосы, тронутые сединой, были уложены в сложный узел на затылке, а поджатые губы выражали вечное недовольство.

– Добро пожаловать в академию Сен-Рур, – заговорила она поскрипывающим голосом и с ярко выраженным гавкающим акцентом. Иви на секунду подумалось, что дама непременно должна была быть немкой в реально существующем мире.

– Меня зовут графиня Гофман, и мне была доверена забота о юности и младости. Вы же можете называть меня Мадам. Вы все знаете, для чего вас здесь собрали. Ваше пребывание в стенах академии будет длиться три месяца, за которые вы должны стать бриллиантами, сверкающими в лучах славы ваших королевств. Не заблуждайтесь: Сен-Рур – не простая школа, и уж тем более не тюрьма. Это нейтральная территория, на которой вы сможете познакомиться с представителями высшего общества, а заодно и преумножить свои знания, – директриса обвела притихших девушек цепким, колючим взглядом. – Сейчас вы должны оставить всё, что привезли с собой из дома. Вам выдадут несколько комплектов формы, а ваши наряды будут отданы вашим провожатым. Прошу за мной.

Махнув сложенным веером в полководческом жесте, графиня гордо двинулась внутрь здания. Новоиспеченные студентки поспешили за ней стайкой цыплят. Оказавшись в академии, Иви ахнула. Ее, как художника – пусть и любителя – не могли оставить равнодушной богатые яркие фрески, которыми был расписан потолок, причудливые витые колонны, статуи, которые, казалось, не могли принадлежать руке человеческой – настолько изящными и утонченными они были. Не обращая внимания на то, что многие студентки застряли на пороге, разглядывая академию, директриса целеустремленно неслась вперед, на ходу объясняя правила школы.

– Подъем и отбой по звону колокола. После десяти вечера в комнатах не должно быть посторонних. Письма отправляются и раздаются адресатам в начале каждой недели. Расписание классов вы найдете в общей гостиной. Она прямо по коридору, третья дверь налево. В комнатах вас уже ждет форма и всё необходимое для того, чтобы жить три месяца, ни в чем себя не ущемляя. Сейчас, – Мадам остановилась у первой двери, – я прошу вас переодеться и сложить вещи в корзины, подписанные вашими имени. Это касается и всех ювелирных украшений.

Девушки зашушукались, прикрывая рты ладошками и поглядывая на графиню.

– Ваши наряды будут выдаваться вам по особым случаям: на официальные вечера и, конечно же, на выпускной, – заметила Мадам, недовольно поджала губы и развернула внушительной длины список, который держала в руках.

– Галлахер, Андервуд и Войцик! – провозгласила директриса. Наступила тишина. Краем глаза Иви заметила, что из толпы к графине пробираются две девушки, и тоже начала двигаться в ту же сторону. Остановившись перед директрисой, девушки ловко исполнили книксен. А Иви так и осталась стоять, хлопая ушами. Директриса в недоумении воззрилась на нее.

– Вы не хотите меня поприветствовать? – сухо поинтересовалась она. Иви прикусила губу, щеки её вспыхнули. Промямлив извинения, она неуклюже поклонилась. Директриса ткнула в сторону резной двери сложенным веером.

– Это ваша комната. Можете располагаться.

Двери распахнулись, пропуская девушек в комнату, и закрылись, отрезая их от прежней жизни и знакомого мира.

Глава 2

Эвелин представляла себе институт благородных девиц – а, судя по описанию Мадам, это был именно он – совершенно иначе. В мемуарах институток она читала о скудном питании, хлипких матрасах и спартанском воспитании. О воспитании судить она пока не бралась, но обстановка в комнате шла вразрез с её представлениями.

Кровати были спрятаны в нишах в стенах, благодаря чему в комнате было очень много места. У каждой был плотный балдахин, сейчас завязанный шнурком. При необходимости он мог скрыть хозяйку кровати от любопытных глаз.

– О, эта будет моей! – одна из девушек устремилась с правой кровати.

– Тогда эта – моя! – тут же спохватилась Иви, направившись к противоположной стене. Спать прямо напротив двери, пусть и с балдахином, не было желания. Их соседка чуть пожала плечами, но возражать не стала.