Оба друга неверяще уставились.

– Брешешь! – выдал Гаврыла.

– Неа! – замотал головой Борис, отчего с русых усов посыпались крошки. – А чо ещё делать? Скучно.

– Так эта ж благородная забава, не нашенская, – возразил Орлёнок.

– Пофигу. Вдруг сработает?

– А чо надо?

– Знать бы ещё… Силу хочу, но к пустотникам не пойду.

– Ах-хах! – заржал Гаврыла. – Словно они тебя зовут.

– А я даже так не пойду. Ишь!

– Могёшь, могёшь! – заключил друг.

– Получилось что нибуть? – спросил Орлёнок.

Борис цыкнул и дёрнул глазом.

– Не знаю. Посмотрим. А кстати, тот городовой знаете кого искал? – весело вспомнил новость Борис. – Меня. Ха-ха! Так-то! Теперь уже и в Верхнем Киеве прославился.

– Да ну! – на пару воскликнули друзья.

Дверь в сторожку распахнулась и оттуда вышел дядя Семён – земляк.

– Чего гомон подняли, босота? А ну, тише давайте.

Он подошёл к краю и давать ссать. Ветер задувает, потому, чтобы их не забрызгало, ребята подскочили и спешно отошли.

– Что за погодка – благодать, – с наслаждением заключил дядька, убирая причендал в портки. – А ты чаво, Борька, с кем подрался?

– Да грохнулся, – тут же соврал тот. – На шестом ярусе шарахались, а темно же, как в жопе у крота, ну и попал в трещину, ети её в колено так и эдак.

Дядь Семён раскатисто расхохотался, да и пожелал:

– Ну, долго не хворай! Я на тебя рубль хочу поставить.

– Благодарю превелико! – поклонился Борис. – А угостите чем, если победю?

Водняк нахмурился, но потом подобрел:

– Угощу. Не переживай.

Гаврыла радостно закричал.

– Ну-ну, не шуметь мне тут! – шикнул водник и скорее скрылся в сторожке – холодно на морозном ветру.

– Тож пойдём, – поёжился Борис. – Хорош на елки пялиться.

– Давай тоже поссым? – предложил Гаврыла.

– Только по-очереди, шоб не как в прошлый раз, – загыгыкал Борис.

– Через город не пойдём!

– Да я и не хочу, – покосился на Орлёнка Борис.

– Вот и хорошо.

– Эх, если бы в прошлый раз ты нас послушал, – посетовал Гаврыла, перепрыгивая рельсы железнодорожного пути идущего вокруг города под стеной.

– Не всё ж “голубям” праздничным городом любоваться.

– Так жизнь устроена, Барс, – возразил Орлёнок. – Кто мы такие, чтобы менять устои?

– Ничего я не меняю, – отозвался Борис на выдохе, сжался, да и протиснулся между здоровенными глыбами.

Обернувшись, на пару с Орлёнком, помог протиснуться более плотному Гаврыле.

– Оно мне и не надо – менять. Вот только обидно: они там щебечут, как весенние птички. Жрут от пуза, хмельное пьют и песни поют. Нам же положено сидеть, как крысам по нижним ярусам и ждать, когда нагуляются.

– Да все это знают, – тяжко выдохнул Гаврыла. – Так рассказываешь, словно сам додумался.

– Сам, конечно, – невозмутимо отозвался Борис.

Ребята, тем временем, уже оказались под землёй и шли по покатому спуску. Город строился и перестраивался много сотен лет, если знать дорожки, то всегда можно попасть хоть откуда, хоть куда.

– Ты простой, как лапоть, Барс, – заключил Орлёнок. – Такой же дырявый и вонючий. Думаешь, щас я вот тут подправлю и всё. Никто не заметит и ничего это в большом деле не изменит. Так вот хренушки тебе! Ты сейчас начнёшь бучу поднимать, а завтра Киев запылает синим пламенем и кому легче будет?

– Ишь, соловей! Ты ж сам бедолага, Лёх, а печёшься о благе “голубей”.

Тот погрустнел, зашаркал ногами. Гаврыла подтолкнул, мол, не вешай нос.

– А чо тут… если нарисована на стене жопа, то мне сказать, что там дерево?

– Гы-гы! Ладно, придумаем что-нибудь, – приобнял его Борис. – Вот стану богатым, переберёмся на первый ярус. Будет огородик у нас, еда хорошая. Да и света побольше. А может и к воднякам примут, а?! Вообще тогда халва начнётся, а не жизнь. Главное, меня держись и не бзди.

– Срал я на них, – буркнул Орлёнок.

Городовой поднялся в Верхний Киев ближе к темноте и сразу же направился в баню. Попросил банщика подкинуть ещё полведра угля, чтобы уж точно выпарить дух подземелий. Долго принимал процедуры, стонал и кряхтел. Не пожалел денег на особо душистое мыло. Сегодня он честно обыскал все жилые ярусы и нигде не встретил раненного долговязого бойца из черни. Двоих похожих на всякий случай привёл с собой, узнал имя – пусть даже выдуманное, чтобы только господин удовлетворился! а теперь собрался с отчётом явится под очи главы клана Огня. Не отреагировать на случившееся он не мог. Сопляка Вячко успели высечь и запереть дома, чтобы подумал и перевоспитался. Дело осталось за малым – найти возмутителя спокойствия и пришибить. Как муху.

Спорить с главным искусником огняков могут только равные по силе. Городовому так делать не следует, хоть даже и стоит на третьей Ступени. Никто не отрицает, что закон существует не просто так и должен соблюдаться, но, в силу обстоятельств… можно поступить иначе. Как в этот раз. Ничего страшного не случится, если количество беспризорных крысёнышей уменьшится на одного.

Василь Петрович дорожил службой. Род в клане Воды у него не самый значимый, но семья очень дружная и высокое жалованье ей весьма кстати. Каждую неделю собирается родня, накрывается изобильный стол и проводятся увеселения. Нужно стараться и держаться за пост городового. Тем более тут, наверху, Василь Петрович пользуется большим уважением. Достаточно сказать слово, чтобы захмелевшие дебоширы прекратили ссору. А на трущобцев плевать, пока они живут в рамках дозволенного.

Владыка клана Огня принял доклад нервно и демонстративно спрятал кошель с монетами. В зале приёмов главного дома душно от мощно горящего пламени. Василю быстро сделалось плохо, так как он итак только из бани и уже порядочно погрелся.

Владыка же, как назло, долго отчитывал. Сетовал, угрожал, нисколько не стесняясь приближённых. Смиренно сидящий Вячко встрепенулся при имени Бориса и быстро закивал. Это хотя бы немного удовлетворило главу. Двоих приведённых, которых Вячко забраковал, было велено высечь для острастки и отпустить. К концу экзекуции Василю Петровичу сделалось совершенно тошно и он упал без чувств.

– Бли-и-ин, пацаны, а шо ж делать? – запустил здоровую пятерню в волосы, Борис. – Хренов пыж меня так отделал, что теперь боёв мне не видать.

Мох разрешил побыть ещё несколько дней в бараке, потому друзья обитали пока там. Было решено: отныне осторожней бродить по трущобам нижнего Киева, во избежание стычек со “своими”.

– А шо Михаль сказал? – пробубнил Гаврыла, наяривая печёную картошку.

– Да шо, шо… – передразнил Борис и треснул кулаком по стене. Мох для порядка шикнул на ребят. – Говорит, если не поправлюсь к следующему турниру в четверг, то они будут “думать”.

Борис выделил интонацией последнее слово, передавая весь смысл.

– Да хрен они от тебя откажутся, – возразил Орлёнок.

– Мы последние монеты прожираем, Лёх.

– Надоть халтурку урвать, – невозмутимо предложил Гаврыла.

– Да тебе только свиней и доверят сторожить, – огрызнулся Борис.

– Пошёл в жопу! Сам инвалид, ещё обзывается.

– Запарили хаваться! – пискнул Орлёнок. Голос у него от природы высокий, потому натерпелся уже от тех, у кого поломался и огрубел.

Друзья замолчали, каждый в своих мыслях.

– Ну, я могу и с одной рукой, – предложил Борис. – Если не считать пары утырков, то на остальных хватит.

Орлёнок зыркнул с усмешкой:

– Хорошо этот огняк тебя в голову приложил. Дураком сделал.

– Гонишь?! В голову я не пропускал.

– Тебе рёбра надо беречь, остолоп! Какая там одна рука? Разок дадут поддых и всё, сломался Барсик.

Борис засопел.

– Орлёша дела говорит. Поберёгся бы. Как-нибудь уж протянем. Еда будет.

– Не-е-е, братцы, – помотал головой Борис, – это мы раньше, когда вот такими были, – показал он рост до пояса, – могли тремя картохами наесться, а теперь всё. Мясо нужно. Да и хоть по яблочку в неделю.