Лекарь ничего про тяжесть травм не говорил. Просто гонял ребят то за водой родниковой, то за травами, то грибы просил принести с нижних шахтных ярусов. Орлёнок так забегался, что едва сунув в морщинистые руки розовые шляпки, тут же бухнулся спать: чумазый, с ссадинами и разбитой губой. Оказалось, упал на натёчной скользине.

Гаврыла приходил раз в день и помогал Моху ухаживать за мятежно дышащим Борисом. У того был жар и пару раз начинался бред. Лекарские настойки глотал исправно и потому друзьям казалось, что дело идёт к исцелению. На самом же деле Борису досталось настолько крепко, что сгинул бы, да помешало чудо, о коем он узнает намного позже.

Очнулся на третий день ближе к вечеру. Слабый, что едва родившийся жеребёнок. Хотел с лежанки подняться, да только простонал и с трудом ухватился за болящий бок.

– Шило в гузно колит тебе? – рявкнул Мох. – Лежи как лежал.

Борис только прохрипел, силясь что-то сказать.

– Дарова, – осклабился Гаврыла, – есть хочешь? У меня картоха есть.

– Сгинь во тьму, колобок! – зыркнул Мох, на миг отвернувшись от стола со склянками, банками и прочем непонятным инвентарём. – У него от твоей картошки живот свернётся, и подохнет Борька. Бульон на мясе нужен.

– Всё сошмякано, дяденька, – развёл руками Гаврыла.

– У меня тож нету, – оповестил на всякий случай Орлёнок, хотя и так всем понятно, что нечего с него брать.

– Сами выкручивайтесь, – категорически отозвался Мох и снова отвернулся к столу.

Друзья переглянулись, а Борис успел заснуть, потому не услышал предложения Орлёнка. Немного поколебавшись, Гаврыла согласился, что сейчас это лучший вариант и они вдвоём помчались добывать мясо.

Уже скоро вернулись довольные, гыгыкая от своей затеи. Каждый в руках держал по здоровенной пещерной крысе. Мох покосился, хмыкнул, да указал, где взять подходящий казан. Потрошить тушки пришлось Орлёнку, как самому бывалому в вопросах крысятины. Он умело отсёк головы и предостерёг Гаврылу от их варки – сильно горчат. А вот хвосты наоборот самое любимое Орлёнком в крысах – если хорошо выварить, спустить шкурку и подсолить, становятся мягче и приятно хрустят.

Вскоре барак наполнился необычным ароматом. Для господ с Верхнего Киева он бы показался тошнотворным, но не стоит забывать про царящий в бараке смрад, и привыкшие ко всему трущобцы только возрадовались. Гаврыла смотрел на плавающее в воде мясо и облизывался. Дома бы по шее получил за подобное, всё же до крыс люди доходят только в самый неурожайный год, но вообще-то он совсем не дурак пожрать, хоть бы и пещерку.

Орлёнок тот вообще ни о чём не переживал, так как довелось питаться и крысами, и большими мотылями-слепцами, и кое-чем похуже. Но это в прошлом. Последние года он, благодаря друзьям, питается уже нормально.

Борис недолго был нахлебником Гаврылы. Стоило подрасти и окрепннуть, как попал на первый свой бой в подземных трущобах. Победителю полагалась награда, и для тех лет деньги были очень большие. Ясное дело, что мальцов использовали, чтобы наживаться на ставках, но тогда Борьку это вообще не волновало. С первых же копеек они нажрались с Гаврылой и Орлёнком от пуза. Даже сахару по кусочку купили. После было целых три поражения, голод, отчаянье и боевая злость. Борис как молодой волчок успел почуять сладость побед и не собирался сдаваться. Пятый бой стал хоть и кровавым, но ознаменовал череду побед Барса – так называли Борьку в среде подпольщиков. Ну, или Барсик, в виду возраста.

Мох подсолил бульончик, принюхался, да и добавил немного травок, чтобы пахло. Сменившийся аромат пробудил Бориса, и друзья поспешили налить в миску крепкого бульончика. Хлебал за троих, даже мяса попросил, но Мох запретил.

Потекли разговоры. Борис начал ругать обоих друзей, что не разузнали, что там в городе делается, поднялся ли шум? Гаврыла с непониманием встретил эти слова и уточнил, с чего бы вообще ему подниматься. Получив тычок от Орлёнка понял, но и тому самому, почему-то, в голову идея не пришла вовремя. Стало обидно.

Оба тут же с охотой вернули Борису обидные слова. Он сейчас слабый, можно и отомстить, не ценит их заботы! На некоторое время все замолкли, насупившись и не решаясь заговорить. Мох в это время громко пёрнул и тем уладил спор.

А шум поднялся знатный! В разгар праздничных гуляний слухи разлетаются быстрее обычного. Ещё там, в чреве земли, Борис не пришёл в себя, а во всех кланах, включая Пустоту, знали – боец из простонародья одолел на арене огняка. По сути, это легко объяснялось, но уж слишком редко случается, и потому высокому люду хотелось ещё и ещё посмаковать произошедшее. Естественно, чуточку приукрасив.

И вот уже Борис не ценой тяжелейших ран одолел Вячко, а чуть ли не играючи. С усмешками и репликами про напыщенного петуха из клана Огня, мол, задиристый, но та же курица, коей дал по шее топором и в суп.

Яснее ясного, всё это стекалось ручейками и в сам клан. Блудов Всемил Драганович не находил себе места от гнева и плохо спал. Быть может, если бы не все эти слухи, а рассказывай люди истинное течение боя, то было бы в его сердце место милосердию, но после подобного позора не то что Вячко, шут бы с ним! весь род мог впасть в опалу главы и быть истощённым. Как другой, о котором в клане Огня принято не распространяться.

Вячко был измучен страхом перед отцом и за своё будущее. Жизнь он любил и умирать из-за такой досадной случайности не собирался. Пока что его заперли в покоях, но кара отца не заставит себя ждать и будет суровой. Может и насмерть забить!

Вячко жутко ругался себе под нос, поминая проклятого Бориса. Точнее, он не смог вспомнить имени, и называл его помойным червём. Немного сетовал и на себя самого, ведь Вячко всё откладывал восхождение на первую Ступень. Все погодки уже сходили на Долобецкий остров, к месту Силы, а он всё медлил. И вот что из этого вышло. Стой он хотя бы на первой, то размазал бы того червя по камню арены!

Всё было против Вячко: и боец этот оказался слишком крепким, и ступень не взята. Прокручивая в памяти бой, Вячко на свежую голову уже десятки вариантов придумал, как бы мог одолеть Бориса. И злился, страшно злился.

Домитра к нему не пускали, приходилось беседовать через дверь, покуда терпел гридень, приставленный отцом, а когда терпение кончалось, они продолжали через окно. В глубине души Вячко очень хотелось, чтобы Домитр приходил, но на словах они больше переругивались, пока другу другу это не надоедало.

Ещё Вячко страдал по Аннушке. Это ещё один камень между ним и отцом, хоть и покатый. Дело в том, что Анна из клана Воздуха, а потому более своевольна. Они там не запрещают дочерям постигать Высокий стиль. Отец не ставил на Вячко, понимая величину потенциала, потому и настаивал на партии с местной девушкой. Такой брак виделся наиболее практичным. Вячко же вожделел Аннушку, но ведь и она захаживала в гости едва ли не каждый день. Спроста ли? Конечно, всё это прекратилось после проигранной дуэли. Ненависть к Борису только крепла и Вячко раз от раза клялся себе, что найдёт его и убьёт.

Крепко поколотить друзей за крысиный суп Борис не смог – перетянутые отрезом бязи рёбра, позволяли ходить только до ветру и неспешно прогуливаться. В зеркальные шахты каждый день светило солнце и Борька, как мартовский кот, сидел в его лучах, выставляя себе табуретку поближе к стене, чтобы не мешать редким прохожим.

Первый ярус Нижнего Киева самый старый из подземных, а потому хорошо обжит. Нетронутой породы на нём осталось мало, всё перестроено и вымощено. Любой удобный уголок, куда может попадать свет от зеркал, отдан под огород. Люд живёт компактно, а до Верхнего Киева рукой подать. Чем дальше вглубь земли, тем беднее живут люди и тем грубее вырублено пространство для житья. Ещё ниже жилых ярусов – плавильни. Смысла тащить руду и уголь наверх нет, тем более, вряд ли кланы поступятся самыми ценными землями города. Из глубин земли поднимаются могучие трубопроводы, они возвышаются так высоко, чтобы даже Вышней части города не мешали дым и пар.