Участь нежеланного брака миновала лишь Мелек Султан, но лишь потому, что ее существование тщательно скрывали. Султанша была единственной, у которой в живых остался сын-султанзаде по имени Селим. И если в Стамбуле станет известно, что они оба живы, их призовут в столицу. Мелек Султан для отвода глаз быстренько выдадут замуж, мол ради этого и вызывали, а ее сына казнят. Ведь он внук султана Махмуда, член династии Османов и возможный претендент на престол. Коркут-паша наверняка пожелает избавиться от возможной угрозы. И султан Ахмед, тоже внук Карахан Султан, вряд ли над ними смилуется, ведь у него есть дети.
Сулейман с мукой сознавал, что и его может ждать такая же участь. И если Селим был султанзаде, внуком погибшего султана от его дочери, то он сам – его единственным выжившим сыном, шехзаде по крови, который имеет все права на трон. Узнай кто об этом в столице, и ему не избежать страшной гибели. Эта угроза нависала над Сулейманом всю его осознанную жизнь – с тех пор, как он узнал, кем является. Его происхождение было и даром свыше, его наивысшей ценностью, и проклятием, которое грозило лишить его жизни.
Карахан Султан видела в нем орудие для своей очередной кровавой мести и взращивала в нем ненависть, напоминая, как поступили с их семьей, но ей мешала Эсфир Султан, которая желала простой, спокойной жизни для себя и своего сына и умоляла не втягивать их снова в эту опасную игру. А Сулейман… он разрывался между ними на части, не зная, что для него важнее. Отомстить за смерть отца и братьев, за их падение и потери или же забыть это и позволить себе прожить простую, мирную жизнь. Он и злился на врагов, и хотел жить в покое. Душа его еще не знала, к чему стремиться. Не мудрено, когда тебе всего-то шестнадцать лет.
В саду он обыкновенно тренировался во владении мечом, атакуя соломенное чучело, сделанное собственными руками. Его никто ничему не учил, и юноша сам постигал это непростое искусство, представляя порой, что протыкает и не чучело вовсе, а Коркута-пашу. Именно его Карахан Султан называла главным виновником их бед, и Сулейман верил ей, видя, как глаза бабушки загораются неистовым огнем при упоминании этого человека. Если он и хотел пойти путем мести, то лишь ради того, чтобы убить его и воздать по заслугам за устроенные им восстания и перевороты. Не только ради отца, но и ради всех тех, кто погиб по вине этого жестокого и алчного паши.
Оставив истерзанное чучело в покое, взмокший и уставший после тренировки Сулейман возвращался из сада в дом. Близилось время обеда, а он сильно проголодался. Но позабыл о голоде, заметив, что его мать волочит по ступенькам крыльца большую корзину, до краев набитую какими-то вещами.
– Мама, поставь, – он подорвался к ней и перехватил из рук тяжелую корзину, удивившись, как она вообще смогла сдвинуть ее с места. – Что это? Куда ты это несешь?
Эсфир Султан распрямилась, и в ее золотых волосах сверкнули солнечные лучи, недавно пролившиеся с небес. Она убрала их в пучок, открыв изящную шею. На женщине было неброское зеленое платье из жесткой ткани, какие в доме Элмаз-хатун носили разве что служанки, но даже в таком облике она была необычайна красива и сияла внутренним светом, как яркая ночная звезда, в честь которой ее и назвали.
– Да так, старые вещи, которые решила попытаться продать на рынке, – обманчиво беспечно ответила Эсфир Султан и улыбнулась сыну. – Я отобрала самые хорошие, за которые можно выручить побольше золота.
– Это же твое любимое платье, – тихо возмутился Сулейман, заметив среди вещей шелковую желтую ткань платья, которое матери подарила еще Элмаз-хатун. Она надевала его только по праздникам и берегла, как сокровище. – Мама, не стоит…
– В свое время мы еще купим себе много нарядов, а сейчас нам нужно что-то есть, сынок, – от таких слов матери у юноши в груди что-то всколыхнулось и осело едким осадком. – Ты ступай в дом, переоденься. Скоро обед.
– А ты сама потащишь эту неподъемную корзину на рынок? Ну уж нет.
– Тогда мы отправим с ней Севара после обеда, – пошла на компромисс Эсфир Султан и погладила его по щеке легким касанием. – Ты устал, да и голоден, наверное. Идем внутрь.
Последовавшее за этим урчание в желудке Сулеймана подтвердило ее слова, и султанша весело хохотнула, энергичной походкой направившись обратно в дом. Сын усмехнулся, удивляясь ее жизнерадостности, и потащился вслед с тяжелой корзиной в руке.
– Поставь вот здесь, – Эсфир Султан указала на пол возле кухни, и шехзаде оставил корзину там. Они вместе прошли мимо тесной гостиной, где сидела Карахан Султан и в который раз читала письмо, которое получила поутру. – Ее сейчас лучше не беспокоить. Ступай к себе и смени, наконец, одежду, дорогой. А я пока помогу Менекше накрыть на стол.
Сулейман не шелохнулся и с угрюмым лицом снова покосился на бабушку.
– Ты здесь как прислуга, а она целыми днями сидит на тахте и велит принести ей то шербет, то лукум. Ты платья продаешь, чтобы на вырученное золото ее капризы исполнять?
– Хватит, – испуганно шикнула на него мать и с волнением удостоверилась, что султанша не слышала этого. – Сынок, не говори так. Султанша привыкла к такой жизни, а вот я нет. Мне это не в тягость.
– Ты тоже султанша, причем, по праву рождения, – не успокаивался Сулейман, который мать боготворил, а бабушку пока еще неуверенно, не ненавидел. – А она всего лишь раб…
– Я больше не хочу это обсуждать, – Эсфир Султан поспешно оборвала его и ушла, чтобы не давать повода его злобной бабке начать очередной скандал с проклятьями и обвинениями в их преступном бездействии.
Увлеченная письмом, Карахан Султан не заметила их и мрачно вглядывалась в строчки, выведенные рукой ее внучки. Когда-то прекрасное лицо обезобразили глубокие борозды морщин, волосы ее обесцветились, и золото сменилось серебром седины, а уголки рта были сильно опущены, делая выражение лица извечно недовольным. Насколько Карахан Султан была красива в прошлом, настолько же подурнела в старости. Эсфир Султан про себя думала, что это ее истинная натура, наконец, показала себя во всей красе.
Чтобы скрыть признаки старости, Карахан Султан носила неизменно черное, наглухо закрытое платье с высоким воротником, закрывающим обвисшую шею, стягивала поплывшую талию европейской вещицей под названием корсет, который приобретала на заказ у портного, и прятала седину под черным хотозом – традиционным головным убором, напоминающим высокий колпак, который был украшен вышивкой серебряной нитью и сине-зелеными перьями. К нему она крепила длинный черный платок, который развевался при ходьбе как знамя. На шее у постаревшей Карахан Султан неизменно болтались нитки жемчуга – единственные драгоценности, которые султанша могла себе позволить теперь, а ее морщинистые, с проступившими пигментными пятнами руки скрывали черные шелковые перчатки. Она снимала их лишь за трапезой.
Она была так стара, что застала правление султана Мехмета, правда, тогда еще султанша была ребенком и росла в греческой провинции Кария, не ведая, что за судьба ей уготована. Ее муж, ее сын, большинство ее современников уже были мертвы, а правнуки вот-вот должны были обзавестись семьями, но Карахан Султан была по-прежнему крепка, и ничто не намекало на ее скорую кончину. За всю свою жизнь она никогда не болела и теперь тоже не жаловалась на недомогание, хотя, казалось бы, пора уж. Будто бы назло и врагам, и собственной семье, уставшей от ее интриг и планов по захвату власти, она все жила и жила, не намереваясь сдаваться.
– Безмозглая девчонка! – проворчала она со злобой, перечитав письмо до конца. – Видите ли, она не желает замуж выходить. Жизнь ничему ее не научила…
– Султанша, – появилась в гостиной Эсфир Султан и вежливо улыбнулась своей тете. – Обед на столе.
– Не до обеда мне, – огрызнулась Карахан Султан и помахала письмом перед своим лицом, как доказательством этого. – Знаешь, что Махфируз осмелилась написать мне? Эта девица заявляет, что замуж за Тургута Реиса не пойдет, а если заставить ее пожелают, то она заберет дочь и уедет!
