— ВареньЯ наварила. Твое тоже и получилось очень даже ничего. — Писала она корявым почерком малограмотной женщины. — А Сергей Витальич позвонил в этот же день и очень огорчался, что не успел до того, как ты уехала. Всё расспросил: как себя чувствовала, что говорила, как отправила. Я ему всё и обсказала, что ты огорчалась, даже плакала, что не позвонил, что собрала, как приказывали, что уже получила письмо с адресом и записку для вас. Он приказал не читать, а положить на стол, мол, Иваныч приедет и заберет. Про себя сказал, что остается еще до конца месяца, так как идут испытания, и он не сможет приехать, а письмо сам напишет тебе. Так что жди.

Я читала её каракули, и слезы умиления катились по щекам. Только здесь я поняла, как они стали мне дороги и как по ним скучаю. Купив конверт, тут же коротко ответила на письмо и бросила в почтовый ящик, а Глашино положила во внутренний карман куртки. Теперь на лице моем было спокойствие и улыбка.

Маша, которая искала меня, подбежала с вопросом:

— Ну, как?

— Все хорошо! — кивнула я. — Все просто замечательно, подруга!

И закружила её вокруг себя, схватив за плечи. Она засмеялась вместе со мной, и подхватив друг друга под локти, мы побежали по дороге прямиком в сельпо, большой магазин, состоящий из нескольких отделов: продовольственных товаров, промышленных и хозтоваров. Два часа мы провели в стенах этого образчика послевоенного строительства. Высокое крыльцо, стеклянные витрины и улыбчивые продавщицы. Наша студенческая братия тоже здесь была, сметая шумливой волной с прилавка пряники и печенье, вафли и лимонад, конфеты, шоколад и даже сахар. Девчонки стремилась накупить побольше сладкого, а ребята покупали папиросы и вино. Во время работы не разрешалось пить, но сейчас был законный выходной и поэтому решили оторваться по полной. Некоторые уже были навеселе и громко переговаривались. Их молодые мордахи раскраснелись, а глаза сияли весельем.

— Ну, будут сегодня дела в поселке! — Почему-то подумала я, глядя, как они шумной гурьбой вываливаются из магазина. — Как бы не столкнулись с местными парнями.

Я поделилась с Машей своими наблюдениями, на что она мне сказала, что своих предупредила и строго спросит. И спросит обязательно! Её побаивались и не хотели связываться, после одного инцидента, когда она выговорила парню не из нашей группы, но сейчас работавшему с нами, что распускать руки, последнее дело. Он как-то попытался прижать за углом вагончика нашу бледную «немочь» Лену, к которой все относились с жалостью и помогали ей, как могли и в быту и в работе на полях. Она была хилой, бледной и малосильной. Норму не выполняла и от этого страдала и плакала. Мы как могли, успокаивали её и помогали. Она же была ко всем открыта и щедра, могла отдать последнюю рубашку, как говорится. Этот срамнИк пожелал задрать ей платье, пользуясь её наивом. Маша мельком увидела вялое сопротивление девушки и её сморщенное от страдания лицо. Оторвала «охальника» от девушки и врезала ему в нос со всей силой. Её крепкая фигура и твердый кулак сделали свое дело и с тех пор мальчишки стали её побаиваться, а Лена сделалась её тенью, не отходила ни на шаг. Вот и сейчас она бегом спускалась со ступеней магазина, неся в авоське три бутылки лимонада, кружок колбасы и булку хлеба. Мы примостились на скамейке недалеко и принялись перекусывать. Обеда-то не было, и поесть негде. Все так и делали. То здесь, то там мы видели группки ребят торопливо поедающих купленные продукты. Разделив кружок колбасы на три части, и открыв бутылки с ситро, мы смеялись, перемалывая косточки всему, а попросту сплетничали.

Подошли наши девчонки, позвали в местную баню. Дружной гурьбой побежали её искать и нашли по скоплению студентов нашего курса, что работали в других бригадах. У них-то и узнали, что те были на капусте и на свекле. Я даже рассмеялась, когда услышала:

— Прямо хоть борщ вари!

Девчонки, что стояли рядом, услышав мою реплику, тоже захохотали. Так и прозвали наш отряд «борщевиками» с моей подачи, как узнали потом, уже в институте.

Баня была по-советски стандартной, какой читала и видела в кино: каменное здание, одноэтажное, с прихожей и кассой, с разделами на мужскую и женскую половину. Уже по приходу запахло влагой и мылом. Почему-то хозяйственным. Или мне так показалось? Мы не платили, это входило в оплату за работу, и сразу вошли в предбанник. Там находились кабинки, где можно было раздеться, и стояли длинные лавки. Уже пахло основательно общественной баней, и было жарко. Сложив вещи, прихватили заранее заготовленные мылки-мочалки и вошли в саму моечную. Она была приличной в объеме: высокие потолки, небольшие окна под самой крышей, в середине лавки из темной от воды древесины и по окружности такие же с кранами в стене и оцинкованными тазами с ручками. В углу душ. В зале было гулко от голосов, стуков тазов и тугих струй воды. Под ногами каменный пол со сливами.

Я была впервые в таком месте, и мне было и любопытно и как-то неловко видеть обнаженные тела. И хотя здесь были только наши девчонки, все же я пока не ощущала себя молодой — мое тело и мои мозги не соединились полностью, не слились, чтобы чувствовать единое целое и не делать каждый раз себе установку, что ты не в прежнем привычном теле старушенции, а в молодом, при том симпатичном. Особенно сейчас, среди таких же юных тел своих однокурсниц. Я взяла себя в руки, чтобы не слишком выделяться стеснениями и начала повторять все действия Маши. Она привычным взглядом окинула помещение и потянула меня за собой. Лена с нами хвостом.

— Там тазы. — махнула она в сторону стоящих пустых емкостей на лавке в углу. — Берем и ищем место.

Взяв по одному из тазов, наполнили кипятком и прошли к незанятой лавке. Она вылила кипяток на неё и кивнула мне, чтобы я повторила за ней. Лена сама делала, без приглашений. Видимо ей, как и Маше, были знакомы такие общественные бани.

— Так надо. Мало ли что. — ответила она на вопрошающий взгляд.

Потом мы наполнили обычной водой свои тазы и принялись мыться, помогая друг другу в мытье волос и спины. Ополаскивали и смеялись.

Другие девчонки уже даже разыгрались, поливали друг друга холодной водой, вскрикивали и ругались. Мы же с Машей и Леной ждали очереди в душ, чтобы ополоснуться и уже выходить в предбанник. На всё это баловство смотрели — она осуждающе, я и Лена с интересом, но не принимали участия. Не хотелось оставаться дольше, так как там было душно и жарко и еще даже скользко от мыла и воды. Всё, по-старчески, боялась, что упаду. Потом грустно смеялась. Про себя, конечно. Да-а-а! Ещё ой, как далеко мне до этого преображения! Вот мозги все-таки преобладают над телом, чтобы мне не говорили!

Быстро вытеревшись, оделись в чистое, сложив в мешок пожитки и выбрались на улицу. Там присели в сторонке на скамейки под кустами боярышника, отдохнуть да просушить волосы. Вокруг тоже сидели парни и девушки разговаривали и смеялись. Я наблюдала за ними и также улыбалась, чувствуя свое тело, чистое и молодое. И радость заполнила меня: и от того, что получила весть о Сереже… Сергее Витальевиче, и от того, что понемногу всё же сливаюсь с предложенным телом. Расчесала волосы, уже слегка подсохшие на свежем ветерке и потянулась от удовольствия:

— Хорошо-то как! Айда, побродим по поселку? А, Маш? Ты как? Лен?

— А пошли! — поддержали они меня. — Там обещали и кино нам показать. Специально днем.

Мы пошли осматривать поселок и двинулись по центральной улице. Рядом со школой был детсад, а поодаль клуб. Туда-то и направились мы, соблазнившись объявлением, что будут показывать комедийный фильм «Укротительница тигров».

Я слышала об этом фильме еще в свое время, но не видела. Там наравне с известными советскими актерами играла знаменитая дрессировщица тигров Маргарита Назарова. О ней я читала в инете много разноречивой информации от её несостоятельности, как дрессировщицы до великой укротительницы, которой нет пока равных в мире. Тем не менее, фильм с ее участием я видела еще в детстве и тоже комедию с тиграми «Полосатый рейс». Там снимались известные в дальнейшем молодые Евгений Леонов и Алиса Фрейндлих, впоследствии, моя любимая актриса. А уж знаменитый диалог не забывается в народе: