Аня робко подняла руку, как ученик.

– Не ты! – отрезал Рыжий.

– Чем я хуже «Кашек»?

Чайник вскипел и затих. Рыжий налил кипяток в чашку Ани, засыпал кофе и загремел ложкой по стенкам.

– Слав?..

– За тебя мне голову отвернут. Сначала мой отец, потом твой.

– Мы никому не скажем.

– Есть что-то непонятное в слове «не ты»?

– Это два слова.

Рыжий понюхал смесь, зажмурился и отпил. Выдохнул.

– Галактионова. Обзвон закончи, а?

Аня открыла, было, рот, но почувствовала холод внизу живота. Что-то…

Мозг отмотал назад разговор с Рыжим и прокрутил в памяти по второму кругу.

Инвентаризация, отдел «К», скрутка головы…

– Ну-ка, ну-ка. – Аня нахмурилась. – То есть, ты знаешь, что мой отец вышел?

Рыжий поперхнулся кофе и изобразил что-то нелепое руками.

– И не сказал, – заключила Аня. – Значит, сообщил тебе Константин Михайлович. И сказал молчать…

– Давай я куплю тебе торт, и…

– … и о выходе отца я узнаю, когда он появляется на пороге…

Рыжий заметно удивился.

– На чем-на чем?

– … и заявляет, что невиновен.

– То есть на твоём теплоходе?

– Это баржа, – раздраженно заметила Аня. – Не катамаран, не «Титаник», не речной трамвайчик и не теплоход. Это грузовая баржа, Слав.

Рыжий беззвучно выругался и поставил недопитый кофе на пол.

– Ещё и днюха мамина. Ну конечно же…

Он прикрыл лицо рукой, затем развернулся и поспешил вниз по лестнице.

– И куда ты?

– На откручивание головы, – с досадой ответил Рыжий и скрылся за поворотом лестницы. – Обзвон закончи, чучело!

Ане захотелось запустить в него не то чайником, не то пачкой А4, но было поздно. Она неохотно взяла планшет, просмотрела фамилии и одним залпом допила кофе Рыжего.

– Обзвон, ага.

Аня бросила взгляд вниз по лестнице и развернула сайт «Порога». Красно-синий попугай моргнул.

Зарегистрируешься?

[имя] [email]

[место работы/учебы]

«Аня».

«[email protected]».

«Студентка педа».

Стилус Ани завис над сенсорным «Enter», затем она передумала: стёрла «студентку» и напечатала «научный работник». Подумала еще и заменила работника на «оперативник МВД».

Экран потемнел, когда Аня нажала «зарегистрироваться», и медленно проступили буквы гигантской анкеты: дата рождения, привычки, родители, взгляды на политику, религию; какие-то этические задачки в духе «проблемы вагонетки».

Вагонетка мчится по путям, к которым привязаны пять человек. Чтобы спасти их, ее можно перевести рычагом на запасной путь, где привязан педофил.

[переключить рычаг] [не трогать рычаг]

Облачко «ПРОПУСТИТЬ ОПРОС» рядом с попугаем недвусмысленно намекало, что можно сразу перейти к вступительному заданию, но Аню что-то останавливало от этого. Она покусала губу, поставила курсор в первое поле и стала печатать ответ.

Причёска инспектору ФСИН не шла. Слишком пышная, слишком вылизанная: прямая чёлка скрывала брови, длинные-длинные волосы обгладывали уши.

Парик?

Иннокентий сел удобнее. С тех пор, как он облысел, было трудно удержаться, чтобы не искать недостатки в чужих волосах. Хотя, казалось бы, ну какая разница?

– Почему регистрация и направление в Ростов, а прописка здесь?.. – холодно спросила инспектор.

Она листала бумаги уже несколько минут, но ни теплоты, ни понимания в ее глазах не прибавилось.

– Здесь я хочу встать на учёт, – медленно, как можно отчётливее произнёс Иннокентий и упёрся взглядом в серые глаза женщины.

– У вас куда направление?

Инспектор подняла одну из бумажек и покачала ею в воздухе.

– Визит уже просрочен. То есть будет вынесено предупреждение. Если будете упрямиться дальше, вынесут второе, и материалы пойдут в суд. Вас как: с конвоем отправлять в Ростов? Или пешочком сразу в колонию?

Иннокентий перевёл взгляд на стену, где висела грамота от дирекции ФСИИН «Ледковской Марии Яковлевне». Под ней искрила проводка и корячился синий стул, задавленный неровной стопкой из желтых и белых папок. Собственно, эти папки забили весь кабинет: ещё два стула, стол, шкаф с календарём-распашонкой, подоконник. За подоконником открывался вид на мусорный бак, платан и желтую трубу газопровода. Платан бесшумно покачивался, в мусорном баке копался облезлый кошак.

– Моя дочь здесь, – тихо сказал Иннокентий. Ему не хотелось говорить об Ане, не хотелось просить, выпрашивать, но иного в голову не приходило. – Я много совершил в жизни, чего… о чем жалею, это…

– Я не священник, давайте без исповедей.

Иннокентия будто ошпарило. Шея у него вспотела, в солнечном сплетении жгло. Он посмотрел в лицо инспектора – спокойное, равнодушное, пустое, как бы обескровленное ежедневными очередями из бывших и настоящих зэков.

Это же лицо висело в коридоре, на доске почета.

Наверное, хороший работник, подумал Иннокентий.

Приходит за пятнадцать минут на службу, уходит в десять вечера. Показатели перевыполняет.

Отличный работник.

– Знаете, сколько вас, – инспектор очертила взглядом Иннокентия, – вот таких, являются сюда и говорят этими же словами? А на второй день вы прирезаете кого по пьянке. Или тащите телевизор у соседа.

Она вновь взялась за бумаги, но уже на постановлении суда ее лицо изменилось.

– Ну, да ещё с такими наклонностями. Езжайте-ка вы лучше в Ростов. Пусть там с вами возятся, разбираются…

Холодные ее глаза лениво изучали документы. Холодные глаза человека, который мастерски научился не замечать чужую беду. Который ежедневно «проходит мимо». Глаза чиновников, кадровиков, бухгалтеров, депутатов и президентов.

Костян смотрел так же.

Нет, это со зла. Костян только притворялся частью этой своры, но, кажется, еще сохранил подобие души. Иннокентий тоже притворялся – в тюрьме иначе никак.

При мысли о колонии навалилась тяжесть, бессилие.

Ну что он рыпается? Куда? Зачем? И не таких ломали – и более сильных, и более умных. Можно только смириться или подстроиться. Прогнуться.

– Я могу починить проводку.

Инспектор замерла. Губы ее вздрогнули.

– Что, простите?

– Отопление. Канализацию, – продолжил Иннокентий. – Заменю унитаз, раковину. Все, что плохо работает. Кроме, компьютеров. В них я не силён. Как-то не успел…

Она, явно растерявшись, взяла одну из бумаг, положила обратно. Глаза ее слегка округлились, улыбка удивления рисовала ямочки на щеках.

– Вы осознаете, что лицу при исполнении предлагаете взятку унитазом?

– Все когда-то ломается.

Секунд тридцать они молча изучали друг друга, затем инспектор подняла трубку городского телефона и набрала «8», «8», «9», «7»… Трубка упала обратно на базу. Женщина проредила пальцами густую, как шторы, челку, приосанилась.

– Вы, насколько я понимаю, знаете Герасимова? – спросила она.

Иннокентий медленно кивнул.

– Не отца – сына. – уточнила инспектор. – Следователя.

Чуть помедлив, Иннокентий снова кивнул.

– У нас с ним некоторая договорённость… – она для вида выровняла бумаги и переложила с места на место. – Скажем, есть какой-то знающий, умудрённый годами… так сказать, «альтернативно» одарённый человек. И этот человек использует свои «знания» во благо государства и общества. Сообщает, когда надо. Предупреждает, когда надо. И за это получает…

Инспектор взяла из пачки листовку каких-то праймериз и отпустила над мусоркой. Листовка скользнула вниз, громко стукнула о край ведра и повалилась на бок.

– Ну, некоторые поблажки.

Иннокентию сделалось противно до тошноты.

– Стучит.

– Название зависит от того, на чьей вы стороне. И от того, кем вы хотите быть. Для всякой швали – ну, конечно, стукач. Для обычных людей – не стукач, а человек, который помогает сохранять порядок в государстве.