– У нас, благодаря Первым Асам, книге странствия Богов по свету, принято привечать бардов и сказителей, потому что однажды они заходят в страну ледяных великанов и поднимаются по радуге, спрятанной ото всех, на ветви дерева Играсил, где восседают Боги. В Священной книге сказано и то, а это важно для тех, кто хочет обрести здесь дом, что сами Боги прикидывались сказителями и странствовали по свету.

Старик произнёс это таким грозным тоном, что девушки, включая меня, опустили глаза и склонили головы.

– Простите, наставник, – притворно вздохнула Виктория, робко улыбаясь старику.

Я не видела их лиц, но чувствовала: вокруг головы бывшей моей фрейлины цвёл майский солнечный день, вокруг старика – клубились грозовые тучи. Когда эти два мира схлестнутся, даже по краям, то от весны Виктории не останется и следа. Минуя лето, к фронне придёт зима.

– Расскажите, пожалуйста, – попросила я, не решаясь взглянуть в грозу, окутавшую наставника. – Это очень интересно. И про радугу, ведущую к Богам, и про древнее письмо, доставшегося людям из осколков табличек ледяных великанов.

Гроза миновала. На небосклоне снова воссияло солнце, наставник превратился в обычного старика, любящего поболтать и повспоминать о прошлом.

– Ну, раз просите, то слушайте, – он обвёл взглядом фронн и усмехнулся. – У ледяных великанов есть источник мудрости, бьющий горячим ключом из-под корней Играсил. Если испить из него, то обретёшь способность видеть истинный облик каждого.

«Странно, у меня уже есть такая», – мелькнула мысль.

– А разве этому можно научиться? – робко спросила Эрина, искусавшая все губы во время рассказов старца. Она верила в эти легенды или хотела понравиться наставнику настолько, чтобы он дал рекомендации на совет конунга.

Карла Ильма обмолвилась, что старик не так прост. Сам конунг прислушивается к его словам, хотя никто не знал почему.

– Можно, если на то воля Богов. Говорят, – тут старик сделал паузу, повертел в руках грифель, которым писал на доске, и снова отложил его в сторону. – Тут я не поручусь, что правду, но слышал неоднократно. Есть люди, которые везде становятся своими. Слышат и понимают язык, который иные не могут выучить за долгие месяцы неустанного труда. Читают в сердцах, видят то, чего не должны. Это Дар, но за всё придётся платить.

Старик посмотрел на нас, довольный произведённым впечатлением. Слышно было, как ветер бьётся в окна.

– Так вот, пришёл как-то человек к великану, намеренно зашёл в их чертоги, чтобы испросить позволения испить из источника мудрости. Но великан сказал, что тогда человеку надо лишиться одной части тела. Человек недолго думал и согласился отдать глаз.«Лучше вернуться неполноценным, чем остаться глупым. Руки-ноги ещё послужат мне, а умный и одним глазом видит то, что глупцу не разглядеть и двумя».

– Я бы не смогла так, – покачала головой одна из сестёр. Они всегда держались особняком, ходили вместе, делали всё в четыре руки. Девушки прозвали их «зеркалами».

– И я бы тоже, – поддакнула вторая.

– А я бы попросила лишить меня пальца, – оживилась Виктория. – Его отсутствие всегда можно спрятать под перчатками. А без глаза девица себе партию не найдёт, если, конечно, она не знатна и не богата.

Наставник слушал всё и делал вид, что погрузился в воспоминания или дрёму, но я чувствовала на себе его внимание. И молчала.

– Что значит «быть чужачкой не зазорно, пока ты не стала своей»? Я слышала такой совет от карлы Ильмы, но не знаю, как применить, – решилась я наконец, понимая, что молчать всё время немудрое решение.

Нельзя упускать шанс показать себя любознательной. Пусть и наставник всего лишь старик.

Леди-мать научила меня осторожности, но я доверяла чутью. Оно точно не ошибётся.

– Это означает всего лишь то, что карлы хотят видеть вас влиятельными скальдами, – усмехнулся старик. – Ничего более. Учитесь и молитесь, чтобы конунг подарил вас тому, кто оценит ваш Дар. И не вспоминайте более о прошлом, сотрите его даже в своём сердце. Оно умерло для вас, в вы для него. Ваша мать более не вспомнит о вас, понимая только в молитвах с умершими детьми. И то, украдкой, чтобы не разгневать тех, кого предала.

– Это непросто. Забыть вот так, – нахмурилась я впервые с того момента, как ступила в Ледяной дом. Раньше только злилась, надеялась, шептала клятвы выстоять и найти своё место здесь. А теперь, когда наставник произнёс эти слова, словно специально для меня, растерялась и чуть не заплакала.

Знала ведь, что не вернусь в Вудстилл. Однако верила: мать не забудет. Впрочем, сама умоляла её сделать это.

– Боги не оставят вас, – сказал наставник перед тем, как уйти. – Если вы примите Их в сердце и пустите в тело. А также сделаете всё, чтобы вас приметили.

На этом занятие закончилось, но именно в тот день я не хотела уходить из учебного класса. Казалось, старик сказал что-то важное, послание для меня, а я не поняла смысла.

Больше я не увидела человека в широкополой шляпе. Его место внезапно занял другой, ещё нестарый мужчина, однако, он учил по писанному, не отвлекаясь на вопросы фронн.

Это было месяц назад или более. Однако сейчас, стоя перед столом скальдов, я вспомнила наставление прежнего учителя. Кто-то словно толкнул меня под руку.

– Я согласна на всё, чтобы подтвердить свой новый Дар, – звонко произнесла я и подняла голову, встретившись взглядом со скальдом Хеммингом.

Скальд Хемминг в два счёта оказался рядом и двумя пальцами схватил меня за подбородок. Посмотрел в глаза, и я увидела могучего ворона, облетающего ледяную пустошь.

Стоило птице, раскинув крылья, спуститься на замёрзший утёс, прокаркать два раза, как ворон обращался в матёрого волка с серебристой шерстью, и уже в этом облике человек бежал, чтобы осмотреть бескрайние пустыни холода.

А потом волк домчался до берега Свирепого моря, завыл, подняв морду, и рассеялся пеплом, унёсшимся к иному берегу.

Всё это я увидела в мгновение ока, словно сама бежала по хрустящему снегу рядом с волком и летала над пенными волнами над морем, окутанным грозой.

А когда пришла в себя, то почувствовала, как в груди стынет сердце, превращаясь в закованную в наст ледышку.

– Тебе страшно? – спросил скальд с улыбкой. И я снова увидела перед собой человека. Почти такого же, как и я.

– Немного, скальд.

– И ты всё же хочешь принять участие в соревновании?

– Хочу. Чтобы раскрыть Дар.

Он отпустил меня и повернулся к сидящим за столом. Они все следили за происходящим с жадностью людей, охочих до зрелищ. Но не Славная Лив.

Невеста Хемминга побледнела ещё больше, кусала алые губы и вертела в руках бокал так сильно, что его содержимое чудом не выплеснулось на её наряд. Она то вставала с места, то присаживалась в кресло, расправив складки платья.

– Знаете, я передумала. Эти двое переданы мне, – глухо заговорила она и поставила бокал на место, чудом не опрокинув его.

Скальда медленно поднялась. Обогнув стол, она не спеша приближалась ко мне, и в её твёрдой поступи я угадывала свой приговор.

– Как гласит свод правил, их головы тоже принадлежат мне. Что если я велю отрезать их раньше, чем они накликают на нас бед?

– Головы, не шеи, – усмехнулся Хеммнг.

– Невозможно, сестра, – пропела скальда с толстыми косами. – Такое допустимо только, если они оскорбили нас или Богов.

– А разве нет? Ну ладно, вон ту я, пожалуй, оставлю.

Лив указала на Мектильду.

– Пусть себе слушает цветы и деревья сколько влезет, а вот эта слишком дерзка. Она оскорбляет Богов уже хотя бы тем, что утверждает, будто видела саму Фрейю. Богиня не стала бы говорить с худородной иноверкой.

Лив занесла руку для пощёчины, но Хемминг ловко перехватил её.

– Что с тобой, моя Сиятельная? При дворе конунга давно не было таких развлечений, а ты хочешь лишить нас и этого? Разве мы сможем тебе такое простить?