Я, собственно, на многое, очень на многое за эти четырнадцать лет стал смотреть по-другому. “Бесценный опыт”… если бы не его ужасная, неподъемная, врагу не пожелаешь — цена! Иногда, в моменты слабости — да, они у меня тоже бывают — мне приходили в голову мысли перестать рыпаться. Столько лет прошло, столько всего произошло и было пережито без меня. Ждут ли меня еще? А если ждут, то меня ли? Или тот образ, что от меня остался в их памяти уже до неузнаваемости исказился? В эти моменты помогало только данное обещание. Я сказал, что вернусь — и я вернусь. А если окажусь не нужен… что ж, только порадуюсь. Потому что гораздо хуже будет увидеть, что без меня все пошло прахом.

Возможность спокойно посидеть в уголке и покопаться в собственных мыслях иногда бывает очень кстати. Заходящие в казарму бойцы мне совершенно не мешали, хотя поначалу они на меня откровенно таращились и не так уж тихо перешептывались. Еще бы, тут жили только свои, из отряда, потому про случившееся они уже все знали. Сомневаюсь, что рассказ о моём… ярком выступлении удалось сдержать внутри подразделения — скорее уж дикие слухи уже гуляли среди народа, нашедшего пристанище на платформе, если еще не вырвались к другим станциям с попутками.

Впрочем, уверен, россказней о чудо-бойцах, способных октов одной левой давить, чудо-оружии из подвалов Кремля по подземке сейчас ходит не меньше чем россказней о том, как мы все обязательно и крайне мучительно умрем. Таков уж человеческий разум: всегда надеется на лучшее и одновременно старается узнать худшее, чтобы быть к нему готовым. А уж на войне такие надежды и желания усиливаются десятикратно… Оп-па. А вот это по мою душу.

— Требуется еще что-то “уточнить”? — с пониманием спросил я коменданта, решившего навестить меня лично.

— К счастью, нет, — у мужика аж щека дернулась. Учитывая его явный опыт, созданная мной ситуация принесла ему какое-то рекордное количество хлопот. — Хочу вас порадовать: ваши показания проверены и все сообщенные факты признаны достоверными… Кроме, конечно, заявленной работы инструктором.

Теперь пришла моя очередь непроизвольно поднимать брови. Сдохшим в берлоге медведем и раком, выигравшим международный чемпионат по художественному свисту, проходящий на вершине Эвереста, тут не обошлось.

— Из раскопа в осыпавшемся тоннеле пришли первые образцы рассеченного неизвестным способом бетона перекрытий, — неохотно объяснил мне офицер.

Потянул резину немножко, и не пришлось, что называется, переобуваться в прыжке. Но я последний, кто станет мужика упрекать. Надо отдать должное — все сделано так, чтобы неприятный осадочек не остался. Разве что Хорёв будет недоволен — но тут ничего не поделаешь. Я его обманул, не важно, что из лучших побуждений — а он повелся.

— Все самые важные данные об инциденте я собрал и уже отослал напрямую военному руководству Московского Метрополитена, — не разочаровал меня своей хваткой собеседник. — Думаю, решение о всемерной помощи в ваших стратегически важных исследованиях будет принято в ближайшее время…

— Лучшая новость с начала Вторжения, — улыбнулся я. И, заметив, что военный чиновник медлит… ненавязчиво, но очень заметно — хренов профи! Спросил: — Что-то еще?

— Как только будет решение, у меня запросят вашу анкету и материалы расследования, — отвел взгяд он. — А там… запись о нарочитом ложном информировании командира подразделения в условиях начавшихся боевых действий. При всем желании у меня не получится это скрыть…

Ага. Интересно как. В обычной жизни это был бы такой заход на взятку или обещание ответной услуги. Но сейчас-то что я могу?

— Про инструкторство, — не стал изображать внезапный приступ идиотизма я. — Внимательно слушаю.

— Думаю, вам будет несложно передать некоторые свои навыки рукопашного боя желающим их приобрести бойцам, а я официально впишу вас как гражданского специалиста-инструктора, — спокойно предложил мне простой выход комендант станции. — Согласием командира подразделения я заранее заручился, он не против. Заодно сможете продолжать занимать эту койку и получать армейский паек. Поверьте, тут условия куда лучше, чем для гражданских на платформе: душ без расписания и не по минутам и спальное место только ваше, не надо ни с кем по сменам меняться…

Глядя в честные глаза своего визави, я прямо восхитился. Напрямую сделать какую-нибудь существенную гадость своему непосредственному начальству Хорёв при всем желании не мог, да и не стал бы даже в противном случае, уверен. Но военный чиновник даже тут сумел вывернуться! Интересно, он ведь думает, я не понимаю, в чем ловушка? Впрочем, пофиг. Списать достаточно серьезное прегрешение прямо сейчас мне действительно было выгодно. А подстава… хех, ну посмотрим, что у них выйдет.

— Где подписать?

На удивление тренировки вышли вполне себе продуктивными. Может, потому что Хорёв насмерть застрял у раскопа в отличии от своих бойцов, которые дежурили там отделениями посменно. Ну да, а вдруг обвалилось не все, и там куча октов только и ждет, когда к ним пророют новый тоннель? Ну а мне было, что показать. Пусть мой стиль работы с коротким клинком отличался от того, чему учили срочников и предлагали дополнительно освоить более глубоко контрактникам — отличался он в лучшую сторону. А отрядовцев, как выяснилось, припрягали не столько только киборгов уничтожать, сколько гасить гражданские волнения и ловить сумасшедших и преступников. Получить ножом, пытаясь скрутить поехавшего посреди толпы, мешающей выстрелить на поражение — случай совершенно рядовой.

К тому же, одновременно работая всего с десятком солдат и сержантов, я легко находил индивидуальный подход. Кому-то требовалось лишь поставить правильное выполнение упражнений, кого-то, наоборот, учить медитировать с наказом продолжать занятия только после освоения этого навыка. Разумеется, импровизированные спецназовцы изнывали от желания меня распросить про то, что произошло в подземных залах, но субординацию так никто и не нарушил. Хотя например с меня подписку никто не брал, лишь попросили “не способствовать рождению новых слухов”. Три дня я отработал в таком темпе, а на четвертые сутки на занятия заявился все же отправленный отдыхать лейтенант.

— Жаров, как на счет показательного поединка? — мужик очень старался, изобразив максимально мерзкую ухмылочку. Видно было, что по не по характеру пытается изобразить.

— Тренировочные ножи? — уточнил я. — Один, два?

— Нет, зачем? Чисто голыми руками. Без правил.

Ну конечно. Зачем мастеру спорта по боевому самбо нож? Он и сам по себе оружие. А с муляжом сдерживаться придется — “раны” наносятся в полную силу, но сами тренировочные “клинки” сделаны так, чтобы нанести ими реальный вред можно было только запихнув куда-нибудь не туда. Опять же, с клинком я мог бы еще и победит или просто свести на ничью. Вот без… Солдаты ведь про своего командира не только мне разболтали, “телеграф” в обратную сторону тоже прекрасно сработал и время выводы сделать было.

Шансов в прямом столкновении у меня не было. А Хорёв твердо решил меня “наказать”, причем в процессе еще и поиздеваться, если получится. А раз так…

Мы встали в центр казармы — особых площадей для обустройства спортзала под землей не было, так что койки просто сдвинули к стенам. Поклон. Разумеется, он поймал мой замах: быстрый, сильный — но для него недостаточно техничный. И сразу же взял руку на болевой. Вот и ошибка. Под хруст собственных локтевой и лучевой костей я спокойно двинул ему свободной рукой по голове. Еще успел заметить удивленно расширяющиеся его глаза.

Да, мне тоже было больно. Даже немного сильнее, чем когда после слияния все кости моего организма разом начали перестраиваться. Но с ощущением, когда сам себя выворачиваешь наизнанку, а тебя в это время пытаются переварить — не сравнится.

—…Десять, — досчитал я. Чистый нокаут. Даже не превратил ему мозги в кашицу, точно дозировав силу, и не проломил свод черепа, хотя мог. По голове вообще уметь надо бить. Так что “наказатель” недельки две помучается мигренями — и будет как новенький. Может, даже поумнеет… ну вдруг? — Я сейчас до медпункта, обломки костей совместят и налепят гипс — и продолжим с того места, где остановились.