Некоторые из них до сих пор так и стоят в моем книжном шкафу.

Вот сейчас я просмотрел, в частности, данные мне тогда «Первоначальные сведения по оккультизму» Папюса и особенно мне понравившиеся «Древние мистерии», где титульный лист выцвел и год издания, как и само название, были уже неразличимы. Первый лист выцвел потому, что это были не совсем книги, а хорошо исполненные фотокопии, у которых сложенные пополам листы фотобумаги хорошо проклеены, аккуратно обрезаны и вставлены в плотную суконную обложку, а по корешку все это обшито кожимитом. Получились толстые, но прочные сооружения – действительно «фотокниги», а не как у меня – просто пачки фотобумаги.

По делу «Меморандума»[9] никого не посадили тогда, но нервы потрепали многим кандидатам и академикам. В связи с этим в начале апреля я получил от Павла Федоровича открытку:

«Очень давно не имел от вас весточек. Знаю о новосибирских делах, надеюсь, они обошли вас стороной.

Сообщите» (апрель 1979).

А в первых числах мая на мой срочный ответ пришло уже большое и подробное письмо от Павла Федоровича, в котором он детально анализировал ситуацию в Академгородке и ее последствия.

Кратко, конечно, не называя фамилий, могу лишь уведомить тебя, мой дорогой Друг, о содержании этого письма.

«Насколько мне известно, – писал Павел Федорович, – «Меморандум» сильно повредил Чтениям. Объем их значительно урезывается, все доклады подвергаются проверке в соответствующих учреждениях. Ко мне тоже проявили повышенный интерес в смысле идеологии моих работ и их отношения к Ж.Э.[10]… Попаду ли я на Чтения – сейчас еще вопрос. Похоже, что Прибалтику сильно урежут или вообще «зарежут». В центральной печати после «звонка» из Новосибирска сняли одну запланированную и уже готовую к публикации статью о Н.К. «Меморандумом» я был возмущен до глубины души. Я не посягаю на право каждого высказывать свое мнение и нести за это ответственность.

Но если при этом происходит разрушение с трудом воздвигаемого строительства – то это уже не «героизм», не «активность», не «смелость», а, в первую очередь, предательство со всеми вытекающими отсюда последствиями…

После ухода от нас в 1960 г. Ю.Н.[11], пришлось заново закладывать фундамент дела Н.К. Я смею утверждать, что мне лучше, чем кому-либо, известно, с каким трудом это делалось, какие препятствия приходилось преодолевать. Чего стоила только книга серии ЖЗЛ[12], пробившая дорогу другим изданиям и оказавшая решающее значение в праздновании юбилея[13]. Я первый начал публикации о Н.К. в научных изданиях и прекрасно знаю, на какие сваи опирается фундамент той широкой популярности имени Н.К., которая в необыкновенно короткое время была достигнута. Доскональное изучение всех трудов Е.И.[14] u H.K., как опубликованных, так и неопубликованных, их переписки, личное общение с Ю.Н. и С.Н. вооружили меня не только, в меру моих возможностей, усвоенными Знаниями, но и методами их использования. И второе не менее важно, чем первое.

Энергией атома одинаково можно стимулировать и жизнь, и смерть. Именно по этой причине, при их незыблемости, меняется методика их внедрения в жизнь. Меняется во времени, меняется регионально, меняется с учетом накопленной кармы человечества и Планом Владык, который тоже приходится корректировать в результате свободного, но несовершенного волеизъявления человечества.

Вот почему в ЖЭ на первое место ставится расширение сознания и соизмеримость. Именно ни того, ни другого не наблюдалось при составлении и предъявлении в официальные инстанции «Меморандума», что и привело к разрушению, а не к строительству… Содержание же его говорит лишь о самообольстительной претензии на «всезнайство» в деле руководства эволюцией человечества, на готовность взять такое руководство в свои руки и на некую «исключительность», достигнутую своего рода монопольным правом «сношения с Космосом»…

Посылаю вам полный текст «Писем»[15]. Третий том «Т.Д.»[16], может быть, удастся переснять. Смог также получить «Разоблаченную Изиду» в русском переводе… По затронутым вами в письме вопросам хотелось бы побеседовать лично» (май 1979).

В августе 1979 года уже по заданию редакции «Вечернего Новосибирска» я вновь оказался на Алтае – в селе Верхний Уймон.

И 9 октября, в день 105-летия со дня рождения Н. К. Рериха, вышел мой большой очерк с четырьмя фотографиями под названием «Музей на ладонях гор».

«Они сидели на обтесанных бревнах плечом к плечу у пылающего костра, – писал я в очерке. – Сушили еще не просохшие после дождя фуфайки и брезентовые куртки. Было за полночь. У этих парней и девчат из Новосибирска стало традицией собираться у огня, когда тело гудит после многотрудного дня, когда языки пламени, выхватывая из темноты очертания лиц, как бы соединяют их воедино. А начиналось все с пустыря, что раскинулся черной мягкой землей по правую сторону от фасада старенького бревенчатого дома Атамановых, в котором пятьдесят три года назад останавливался Н. К. Рерих со своей женой и старшим сыном Юрием для изучения истории и культуры Горного Алтая. И тогда такой же тесной стеной окружали горы это село. И тогда на ладонях своих они держали мощные сосновые срубы верхнеуймонцев.

И уже год каждое утро эти ребята, подпоясав фуфайки, в кирзовых сапогах, а если зимой, то и в валенках, выходят на стройплощадку, орудуя лопатой и топором, пилой и рубанком, возводят фундамент и стены, а теперь вот и крышу. Рядом со стареньким домом вырос и обретает форму мощный двухэтажный сруб с пристройкой – будущий музей Н. К. Pepuxa[17]. Начинаясь с нуля, на одном энтузиазме почти, эта стройка вписывается сегодня в жизнь села на равных со строительством новых жилых домов и производственных помещений.

И все же здание будущего музея отличается от них тщательностью стыковки бревен и отделки помещений, отточенностью и завершенностью, пронизанной любовью к художнику и мыслителю, общественному деятелю и ученому, жизнь которого стала для них зовущим примером. И это особенно понимаешь, когда читаешь в книге отзывов: «Уймон прекрасен не только как город будущего, но и как могучая мастерская для преображения себя. Пусть же эти горы, люди и «бревенчатый Храм» будут вечным магнитом, устремляющим к совершенству».

Приложил человек руки свои и уехал, а память о нем осталась в его делах, в его устремленности, передающейся как эстафета от одного к другому… Здесь нет суббот и нет воскресений. Нет ограничения рабочему дню. И платой является только харч. Нет ограничений и на отдых у костра в течение ночи. Они спешат «закрыть» дом окнами и дверьми и поставить печь хотя бы к октябрю, к открытию в Новосибирске Всесоюзной конференции, посвященной жизни и творческой деятельности семьи Рерихов, в честь столетнего юбилея со дня рождения Елены Ивановны Рерих – жены и друга Николая Константиновича, постоянной спутницы во всех его начинаниях. И не удивительно, что сюда приезжают семьями, следуя примеру великого подвижника и гуманиста…

В долине Верхнего Уймона, на ладонях гор встает этот новый дом – еще одно звено в союзе России и Индии, союзе Алтая и Гималаев, о котором мечтал Николай Константинович. Недаром на стене в доме Атамановых была роспись – «красная чаша», чаша единения, чаша синтеза. И есть что-то символическое в том, что именно новосибирцы, являясь основным связующим звеном строительства, наполняют эту духовную чашу новым современным звучанием…» (октябрь 1979).