Но мне нравились эти военные. Особенно – морские офицеры: дисциплинированные, подтянутые, всегда побритые, с кортиком на боку. Да и потом – в училище была та самая электроника и ядерная физика, которые меня весьма занимали. Разруха еще, послевоенное время, а вот рвалась душа в какие-то дали.

Случайность это или закон, но чем больше со всех сторон духовные поиски человека притесняются обстоятельствами жизни, тем более Нечто, находящееся в нем, устремляет его кверху.

Может быть, потому, что – некуда больше?

Извини, Друг, бумага, конечно же, так себе – сероватая. На хорошие белые листы, да еще с разводами, как у инопланетян, т. е. как у иностранцев, денег нет – порой огурец сыну купить или яблочко, не говорю уж о мясе и сыре, не знаешь на что. Цены растут быстрее, чем мой малыш. И с тех пор как я писал тебе, Всеволод, а пока еще – Севочка, подрос, и после Конца Света, в сентябре, пойдет в первый класс. А там – учебники, тетради, карандаши и резинки, линейки и пеналы… И новая уйма денег.

Им бы так жить – тем, кто определил нам такой прожиточный минимум. Лишний раз убеждаешься, что человек думает животом. По толстому или тонкому животу – и житейская логика. Отсюда и пословицы: сытый голодного не разумеет. И как бы там думцы ни напрягали свои упрямые затылки «за народ», никогда не понять им, каких усилий стоит сегодня «свести концы с концами» от пенсии до пенсии, имея 400 рублей в месяц, отсюда – минус плата за квартиру, минус за свет, а иногда еще здесь и внук, брошенный матерью. Зато какая историческая забота думцев о себе самих, о собственном гарнире с толстой сарделькой, о белой рубашке и синих штанах. «Эй, вы там – наверху, не топочите как слоны», – пела Алла Пугачева. Но чтоб слона прокормить, пищи надо не мало из государственных средств.

К началу третьего тысячелетия довести русский народ до такого предела – это надо суметь. Так исхитриться, извернуться так, «такую вот рокировочку сделать» (Ельцин), чтобы до такой степени народ обнищал, во всем изверился. При наших-то лесах и могучих реках, при всем том, что лежит и на поверхности, и в недрах русской земли. Не те нынче цари пошли и министры, не те и думцы – мелкие, пузатые, напористые, особенно, если касается это их собственных карманов. Наверное, резиновые эти карманы на их пиджаках, а длинные галстуки – не иначе как место для долларовых заначек от жены и детей. Неужели на всю Россию-Матушку ума лишь одна палата, да и та на подмостках театра под названием «Дума»? Или бывшие партаппаратчики, снова взявшие власть и поменявшие в гардеробах волчьи шкуры на одежды овечьи, уже и есть обновление, уже и есть перестройка? Но ясно же, как не тасуй колоду карт, король в ней всегда королем остается, а мелочь – мелочью. Разве что сменились козыри. Но что-то незаметно, чтобы главенствовал на Руси Король Червей. Как и прежде, правят пики и жезлы с бубями в карманах. Как и прежде, лиса носит шубку свою, а то и две. И с неприкрытой задницей прыгает заяц.

Смутное время.

6 августа 1999.

Порывшись по своим архивам, обнаружил я еще пачку старых листков, которые можно использовать для письма, но лишь одну их страницу. На обороте разного рода черновики – сны, видения всякие, странные записи.

Можешь взглянуть, мой Друг, если любопытно узнать, что было там у меня – в старых архивах, поскольку в архивах можно иногда встретить немало мудрого и весьма современного. Недаром же события нашего времени политики и историки в один голос сравнивают с хаосом первого двадцатилетия уходящего века. Правда, шустрый Севочка все эти события перепутал – и надо разбираться теперь, что там следовало за чем.

Так и тянет его к бумаге. Помню, когда в кроватке стоял, и потом, когда на коленочках ползал, – все обои рвал. До сих пор осталось еще от его рук прикрытое шкафом футбольное поле голой стены.

Начал ходить – не идет от стола. Повсюду обрывки папиных записей с его каллиграфией. А в школу пойдет?

Вот и утром сегодня, только я сел за письмо к тебе:

– Папа, дай чистый листик с обеих сторон.

– Хватит и с одной, – даю ему лист. – Не будешь же ты сразу писать на двух сторонах.

А сейчас смотрю – еще у него откуда-то лист.

– Не трогай мои бумаги, – снова ему. – Не тобой положено – не тобой и возьмется.

– Я и не взял, я только посмотрел, – отвечает.

– Ну да, у мамы ты тоже сумку посмотрел, так она потом полдня не могла отделить помаду от пудры. Вот тронь еще раз. Покажи мне, что ты там начиркал.

Сева подошел, показал изрисованный лист бумаги.

– И что здесь? Намельчил – ничего не поймешь.

– Это база сектоидов и небесных из игры УФО. А здесь – базы силицидов и крислидов со змеюками. Они воюют с Икс-командой, чтобы завоевать Землю.

– А это что за каракатица у тебя?

– НЛО. Разве не видно?

– Ладно, рисуй, только не отвлекай меня по мелочам.

– Я на тебя обиделся.

– Чего вдруг – обиделся?

– Чистый листик не дал.

– Ну ладно, так и быть. Дам тебе чистый листик.

Я полез на верхнюю полку шкафа и выделил ему оттуда, раз уж обиделся, чистый лист с двух сторон.

– Самому скоро в школу понадобится, – проворчал я, отдавая бумагу.

– Спасибо, – заулыбался он. – Я доклад напишу. Отчитаюсь за работу.

– Ладно, отчитывайся. Только не делай ошибок.

Докладчик нашелся. А ну-ка, если бы сейчас гусиными перьями дети писали, да чернилами. Чтобы я тогда делал с ним.

Как-то незаметно, чего я и не ожидал, Сева освоился с компьютером. Начав самостоятельно читать с пяти лет, он запросто разобрался с директориями и файлами игровых программ. Быстро понял, в какие программы ему разрешено входить, а в какие нельзя.

И не хуже матери управлялся с этой взрослой игрой про инопланетян, давая ей советы, хотя она и сама в этих играх была дока.

– Мам, отсюда выход по этой кнопке, – лез он кнопку нажать.

– Да отойди же, Сева, не мешай.

А через некоторое время она сама к нему:

– А как солдатика повернуть, он не поворачивается у меня.

– Нажимай девятую кнопку, – бросался Сева помогать.

Про Севочку, чтобы кратко определить его спокойный и уравновешенный нрав, можно сказать:

Будучи еще совсем маленьким, первое, что он делал, просыпаясь утром, – задорно улыбался нам. Не знали мы с ним и ночных бдений – всегда спал Сева спокойно и всю ночь.

Проблемы отучения от соски вообще не возникло. Подошло время, и мы, стоя с ним у окна, сказали ему:

– Севочка, видишь, вон собачка бежит. Ты уже большой мальчик, а она маленькая. И пора тебе, дружок, сосочку собачке отдать.

– Де обака? – спросил он своим нежным голоском.

– Вон, вон… смотри – через дорогу сюда и бежит. Давай-ка бросим ей скорей сосочку. Видишь собачку? – Он мотнул головой.

– Бросим ей сосочку?

– Боси…, – махнул он ладошкой.

Мы открыли форточку и выбросили соску. И с этого дня больше он сосок не видел. На следующий день только спохватился.

– Да ты что, забыл, Севочка? Мы же ее вчера маленькой собачке отдали. Давай в окошко посмотрим.

Подошли к окну. Поставили его на подоконник.

– Смотри внимательно, есть там сосочка?

– Не… – смотрел он внимательно с четвертого этажа, прижавшись носиком к стеклу…

– Ну вот, собачка забрала с собой. Не будем у нее отнимать, или отнимем?

– Не… не удим…

Поняв что-то, он к этому больше не возвращался.

С возрастом, конечно, такие элементарные номера не проходили уже, но, если по-взрослому объясняли ему что, то он соглашался.