После душа я полез за свежей новенькой рубашкой в сумку и обомлел. Китайский сервиз! В руку мне сама собой нырнула магнитофонная лента в жёлтой квадратной картонной упаковке. Раньше, то есть в этом времени, на таких небольших бобинах распространяли записи Высоцкого с шумом, треском и смехом зрителей в зале. Ё-мобиль, я же обещал ещё в Горьком другу Толе показать их демо-запись кому-нибудь здесь в Москве. Парни специально записали на внешний микрофон магнитофона четыре песни «Мой адрес», «Не повторяется такое никогда», «Снег кружится» и «Всё, что в жизни есть у меня». Качество полученного звука было омерзительным, но на фирму звукозаписи «Мелодия» ВИА «Высокое напряжение» ещё никто не приглашал, поэтому для простого «демо» сойдёт.

Оставалась самая мелочь - решить, кому я могу показать эти песни? Может Севе Боброву дать послушать? Так он их и так слышал. Кстати, а отдам ка я эту ленту на ресепшен нашей гостиницы. Ведь здесь в ресторане почти каждый день кто-то играет, почему бы директору «Юности» не пригласить на выходные парней из пролетарского города Горького? Никому от этого хуже не сделается!

Примерно с такими мыслями я спустился на первый этаж, подошёл к стойке регистрации, улыбнулся, зубы у меня пока ещё все были в строю, и голосом, не терпящим возражений, попросил:

- Здравствуйте, Танечка, мне бы с вашим директором переговорить. Ребятишки у нас в Горьком есть хорошие. Поют, пляшут, показывают фокусы, могут на шесте устроить стрип… Эээ, в общем, все девушки нашего города от них без ума.

- Поздравляю ваших ребятишек, а зачем об этом знать нашему директору? – Задала резонный вопрос женщина.

- Вот, - я выложил на столешницу магнитофонную ленту в картонной упаковке. – Здесь песни. Ансамбль называется «Высокое напряжение», покажите вашему шефу, вдруг ему захочется, чтоб в подотчётном ему ресторане яблоку некуда было упасть? Чтоб народ в вашу «Юность» очередь занимал с утра. Вроде всё сказал. О!

Я вытащил из кармана последнюю десятку и сунул её в картонную упаковку, туда же где была пластиковая катушка с магнитной лентой.

- Это специальный вкладыш, чтоб плёнка случайно не размагнитилась, - добавил я, рассудив, что времена, техника, технологии и мода меняются быстро, а люди очень и очень медленно.

***

На интервью со спортивным корреспондентом газеты «Труд» Юрием Ваньятом, с седым мужчиной примерно шестидесяти лет, я пришёл тютелька в тютельку. Работница гостиницы упрямо отказывалась брать взятку. Пришлось купить коробку хороших конфет, здесь же в баре ресторана. Кстати, отдал за них те же десять рублей. И теперь в моём кармане скучали всего три помятых рубля с мелочью. И хорошо, что питались мы за счёт хоккейного клуба, а то совсем бы стало грустно жить.

- Вы, знаете, а я перед интервью посмотрел сегодняшний матч. – Признался журналист Юрий Ильич, сидя за крайним столиком нашего ресторана с маленькой кружечкой кофе и с раскрытой тетрадью для записи беседы. – Иван, скажите, почему вы сразу же в первом тайме не применили свой фирменный силовой приём? Почему первые два периода старались играть корректно?

- А это моё жизненное кредо, - ответил я, с завистью посматривая на кофе журналиста, которое сейчас позволить себе из-за финансового кризиса не мог. – Я считаю, что чем больше у человека силы, тем больше у него должно быть ума. Сегодня, первые минуты игры я присмотрелся, какой уровень жёсткости задаст в матче судья. И оказалось, что сегодняшнее судейство было слишком строгим.

- Интересно, - тихо пробормотал себе под нос Юрий Ваньят. – Наших читателей, и не только их, интересует, где вы играли раньше? Почему до 25-ти лет о вас ничего спортивным специалистам не известно?

- Неужели, среди журналистов и писателей такого не бывает? Пишет человек, пишет, и всё мимо кассы. А потом бац – прорыв. Вот, к примеру, драматург и прозаик Вампилов. Кто его при жизни знал-то? Так, что так и напишите, играл Тафгаев на заводе, Тафгаев водку попивал. – Выдохнул я, посчитав, что худо-бедно выкрутился.

- Интересно, а кто такой этот ваш Вампилов? – Посмотрел на меня седовласый мужчина.

- А-а, так он ещё живой, - я почесал затылок. – Согласен, пример не удачный, но суть верна. Почитайте, если случайно наткнётесь, «Тинную охоту» и «Старший сын». Давайте следующий вопрос.

Журналист ещё несколько раз возвращался во время интервью к моему становлению в хоккее, но ничего другого я ему сообщить не мог. Играл у себя на заводе за цех, потом меня случайно заметили, провёл удачно турнир в Череповце, попал в основной состав, всё – занавес.

- Хорошо, - сдался журналист. – А как вы оцениваете сегодняшний уровень чемпионата СССР?

Я всё же отдал один рубль за кофе в баре ресторана. Поэтому прежде чем «сесть на свою любимую тему», сделал пару глотков бодрящего напитка.

- Вопрос интереснейший. С одной стороны уровень высокий, а с другой - есть куда развиваться. Дело в том, что рост мастерства хоккеиста происходит в тот момент, когда он играет сложнейшие и самые ответственные матчи. То есть в момент преодоления самого себя. По этой причине игроки, регулярно выступающие за сборную страны, перегоняют в мастерстве остальных, тех, кто варится в собственном соку.

- А может быть, они просто лучше тренируются? – Хитро посмотрел на меня Юрий Ваньят.

- Ошибочное мнение, - криво усмехнулся я. – На тренировке нельзя смоделировать реальное психологическое давление, которое испытывает человек в важнейшей игре чемпионата мира или Олимпийских игр. Поэтому в чемпионате страны армейцам Москвы побеждать намного проще, ведь они все уже «тёртые калачи», одним авторитетом могут задавить соперника и набросать им полную авоську шайб.

- На вас что-то у ЦСКА авторитета не хватает, - хмыкнул журналист. – Хорошо. Может быть, у вас есть решение, как поднять уровень всех отечественных хоккеистов?

- В этом как раз ничего сложного нет. Чемпион страны должен определяться только в играх плей-офф до четырёх побед, как это делается за океаном в НХЛ. Эти игры плей-офф и есть самая важная ключевая часть чемпионата, когда происходит максимальный рост мастерства.

- Интересно, - снова пробормотал Юрий Ваньят и пожал мне руку, поблагодарив за беседу.

***

На следующий день, на утренней тренировке, перед второй вечерней игрой с «Крыльями советов» кроме того чтобы всех немного встряхнуть, размять и дать разбегаться, Сева Бобров решал ещё одну серьёзнейшую задачу.

- Тафгаев, давай ко мне, - свистнул главный тренер, стоявший за бортом катка. – Ты с Коноваленко говорил? – Всеволод Михалыч кивнул в сторону нашего ветерана, который сейчас переживал вторую молодость и отбивал всё, что летело в его ворота.

- Я думал, Михалыч, ты сам должен объяснить Виктору Сергеевичу, что сегодня вечером сыграет Минеев, а у него внезапная микротравма. Тебе это по должности полагается делать. – Я стёр пот со лба.

- Ладно, - замялся наш легендарный наставник, - вместе скажем. Коноваленко, Витя!

Бобров помахал рукой, призывая вратаря сделать перерыв, чтобы порешать с нами один очень деликатный вопрос. И кто бы мог подумать, что такая невинная просьба, как походить пять дней с рукой в гипсе, вызовет такую волну негатива.

- Да как ты не понимаешь, Сергеич! – Доказывал я вратарю элементарную вещь. – Что 12-го ты против нас же будешь защищать ворота первой сборной. Мы будем вынуждены тебе забросить много. И тогда Третьяк станет первым номером в главной команде страны, а ты в лучшем случае вторым.

- Я сказал, что сегодня за команду и через три дня за сборную играть буду я! – Рычал Коноваленко. – И потом, хрен вы мне что забьёте в воскресенье! Я сейчас лучше, чем когда либо.

- Иди, тренируйся! - Отмахнулся Сева Бобров.

- Михалыч, давай я ему на руку специально упаду, гаду такому, чтоб он тренера слушал в следующий раз? – Шепнул я.

- А если вместо невинного растяжения ты ему сделаешь перелом? – Постучал Всеволод Михалыч себя костяшками кулака по лбу. – Пусть всё будет так, как должно быть в будущем.