«Какой сегодня день? – Я бросил взгляд на настенный календарь, который специально администрация гостиницы размещала в каждом номере, чтобы рассеянные командировочные день своего отъезда не проворонили. – 7 декабря, 1971 года! Это же сегодня вечером деньги должны у моего деда оказаться в почтовом ящике! Иначе сначала умрёт он, а затем и мелкому мне придётся не сладко, если вообще выживу». Недомогание, которое ещё несколько минут назад меня валило с ног, полностью куда-то испарилось. Я вновь был здоров и энергичен, хоть прямо сейчас на лёд! «Стоп! А сколько у меня есть налички?» – я распахнул сумку, порылся и вытащил кошелёк, все деньги из которого высыпал на кровать. Далее трясущимися от волнения руками пересчитал бумажные купюры. Вышло - тысяча семьдесят рублей с мелочью. То есть если бы не картёжные шулеры, которых я растряс в поезде, и если бы я польстился на джинсы за двести «рэ», то чтобы тогда произошло, даже думать не хотелось. Нет, я, конечно, смог бы занять эти недостающие шестьсот рублей у парней, но драгоценное время упустил бы.

«Кстати, сколько сейчас? – я посмотрел на «ЗиМовские» старенькие наручные часы. – Половина десятого! До Твери, точнее до Калинина, так город сейчас называется, расстояние примерно 160 километров. На такси за три часа точно доеду».

В этот момент в комнату вошёл довольный завтраком Боря Александров.

- «Малыш», выручай, сейчас бросишь баул с хоккейной формой мне под одеяло, и всем кто будет интересоваться, скажешь, что я выпил снотворного, сплю. Если проснусь – уши откручу!

- А ты куда? – Насторожился паренёк.

- Нужно срочно помочь одному очень хорошему человеку. Вопрос жизни и смерти! Вечером буду как штык!

Конверт без адреса и марки я взял на стойке регистрации на первом этаже гостиницы, там же и вызвал такси. Только водитель попался вредный, еле-еле уговорил его за пятьдесят рублей сгонять до Калинина и обратно. Половину дороги вперёд он ныл и жаловался на свою несчастную загубленную жизнь. Говорил, что с первой женой развёлся из-за нестыковок характеров, а новая молодая жена теперь пилит, что денег мало приношу. Утомил меня нытьём до невозможности! Пришлось доплатить ещё пятёрку, чтобы скрасить страдания горемыки-водителя и заставить его помолчать.

Когда же такси въехало в частный сектор Калинина на родную улицу, состоящую из почерневших деревянных домиков, то даже комок подкатил к горлу. В детстве казалось всё таким большим, улица широченная, дома высоченные, сарай дедовский – просторный и прочный, как средневековый замок. А сейчас всё какое-то мелкое, покосившееся, и на улице две машины вряд ли разъедутся.

«Кстати, крышу бы неплохо починить, - подумал я, вылезая из машины с шашечками и осматривая своё неважнецкое «родовое гнездо». – Сейчас Рыжик заблажит, он у нас всегда любил на прохожих погавкать. Ну, ничего, конверт быстро брошу и бежать». Однако злющая собака огненно-рыжего окраса не залаяла. Наоборот Рыжик заскулил, запрыгал и замотал хвостом словно Карлсон пропеллером.

«Признал бродяга! – удивился я, сунув конверт в покрытый ржавчиной старый почтовый ящик. - Как же это он смог, если я меньше года назад родился? Нет, животные хоть и не говорят, но иногда что-то такое чувствуют, чего мы, люди, не унюхать, не разглядеть не в состоянии».

- В следующий раз пожрать чего-нибудь привезу. Сегодня впопыхах забыл. – Тихо пообещал я рыжему псу, бросив прощальный взгляд на дом далёкого своего беззаботного детства.

- И это всё? – Удивился водитель, сдавая на машине назад. – Мы три часа тряслись, чтобы бросить конверт в почтовый ящик? Почта же есть!

- Почта-то есть, но иногда время идёт на часы, и даже на минуты и на секунды. Кстати, «шэф», сейчас ещё нужно на телеграф завернуть, телеграмму в Ленинград напечатать, - я уселся на пассажирское кресло с таким облегчением, как будто бетонная плита упала с плеч.

Странные кружева иногда плетёт судьба, мой дед умрёт в начале нулевых, и до самой кончины будет ломать себе голову, кто же его тогда в 1971 году спас, оставив в ящике странный конверт с деньгами без адреса и почтовой марки? Всё мучился, не зная кого благодарить. А, в самом деле, кого благодарить, что я сейчас в 71-ом году играю в хоккей? Что какой-то фарцовщик вместо джинсов и электроники привёз в уездный Калинин ампулы с заграничным лекарством и в эти самые дни предложил их знакомому врачу? Кто вообще передвигает невидимой рукой шахматные фигуры на доске под названием жизнь?

- О чём задумались товарищ Тафгаев? – Спросил шофёр, устав молчать, уже на обратной дороге в Москву. – О хоккее? Я ведь болельщик со стажем, с детства за ЦСКА переживаю. За что же вы в этом сезоне моим две баранки организовали?

- Не правильно ты вопрос формулируешь, да и задаешь его не тому человеку, - усмехнулся я. – Ты лучше в «Советский спорт» напиши, спроси, почему ЦСКА, который на всех в стране наводит ужас, уже дважды уступил простой заводской команде из Горького? И куда смотрит товарищ Тарасов в преддверии Олимпиады в Саппоро?

- Ясно куда смотрит Анатолий Владимирович, - зло цыкнул водитель такси, – в будущее! А с вами мы поквитаемся 12 января, я этот день на календаре в кружочек обвёл красным карандашом, и на стадион приду обязательно. Разобьём ваше «Торпедо» в пух и прах.

На этих словах машину тряхнуло, и мы чуть-чуть не вылетели с трассы. «Водила» вовремя ударил по тормозам и с опаской посмотрел на меня. И хорошо, что на дороге было пусто, и никто не воткнулся нам в зад. А так бы до светлого будущего не доехали бы, или доехали бы, но не все.

***

В гостинице «Юность» я появился злым и голодным уже ближе к ужину. Как мне надоел этот таксист за время дороги. То ему наш хоккей не нравится, то жена молодая не так хороша, как рисовало до момента совместной жизни воображение. Но как он не ныл, больше я ему ни копейки не подкинул. Наоборот пригрозил, что старую премию в виде пяти рублей сейчас отниму, если он не заткнёт «своё авторадио». Между прочим, угроза отнять премию подействовала даже лучше, чем её добавить, поэтому я час успел в машине спокойно поспать.

Неожиданно для всей команды в ресторан гостиницы прибежал взволнованный главный тренер Сева Бобров. Выгнал из-за моего столика Вову Ковина и сам уселся на его место. Кто-то видать уже стукнул из лучших побуждений, что Тафгаев, то есть я, опять ведёт себя странно. Весь день спит, на завтраке не был, на часовую тренировку на льду не явился и ещё к тому же обед пропустил.

- Посмотри мне в глаза, - зашипел Сева Бобров. – Ты вообще здоров? Завтра играть-то сможешь?

- Партия сказала – надо! Комсомол ответил – есть! - Я ткнул пальцем на маленький значок на лацкане пиджака. – Была бы шамовка, что надо, и было бы куда присесть! Завтра у меня эти московские «Крылья» так полетают, что потом борта менять придётся. Гарантирую.

- Давай без порчи казённого имущества обойдёмся, - закряхтел Всеволод Михалыч. – Завтра сыграть нужно простенько, но со вкусом. Ясненько? И вот ещё что, после игры дашь интервью газете «Труд». Огромная просьба, не ври хоть нашей всесоюзной прессе, остановись, одумайся.

- Это когда я врал-то в последний раз, Михалыч? – Я отодвинул в сторону тарелку, где минуту назад была яичница, и принялся за салатик с курицей. – Скажу корреспонденту всё как на духу, конечно, исключительно в рамках социалистического реализма.

- Когда ты врал? – Опешил от моей наглости Бобров. - А кто меня вчера утром обрадовал, что мне вручён орден «Почётного машиностроителя 3-ей степени»? К которому прилагается премия в две тысячи рублей и бесплатная путёвка на юг на одну персону! Ходит, значит, вся команда по очереди меня старого дурака поздравляет, руку мне жмёт. Нужно только на завод срочно к директору сгонять, чтоб расписаться в ведомости. Я чуть от стыда не сгорел, когда в заводоуправлении узнал от самого Ивана Ивановича Киселёва, что такого ордена не существует. Ты мне скажи, когда ты не врал? А вы чё обалдуи смеётесь? – Шикнул главный тренер на Александрова и Скворцова, которые сейчас сдерживались из последних сил. – Только попробуйте завтра проиграть! Из второй сборной живо вычеркну, и назло вместо вас наберу ребят из «Крыльев».