— От него меня отговорила мама! — выпаливает Рита и умолкает, поглядев куда-то сквозь меня.

— Тогда, может, ты прекратишь обвинять свою маму во всех грехах? — подсказываю ей, укладывая себя на кровать. — Иди сюда, — подзываю ее и накрываю одеялом, когда она ложится, прижавшись к моей груди. — Спи, Рита. На сегодня хватит. — Губами касаюсь ее головы, добавляя: — Завтра продолжим.

Я млею под теплыми струями душа. Обволакиваемая клубами пара и аромата геля. Уверенные мужские руки растирают по моему телу пышную пену — мягкую и нежную. И я мурчу от каждого нового прикосновения и поцелуя. Богатырев старается быть ласковым, что не может не радовать. Это даже приятнее, чем получать от мужчины то, в чем он ловок.

Бросив мочалку под ноги, он все же срывается, толкает меня к стене, разводит мои ноги и врывается в меня ураганом. Надоели ему телячьи нежности. Душа-то просит остроты и страсти.

— Животное, — выдыхаю я, подтягиваю к себе его руку и захватываю губами средний палец. Полизываю и посасываю, глядя в его одурманенные глаза.

Он стремительно набирает темп, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Скрипит челюстями, толкаясь в меня с неистовой силой. Долбя моим позвоночником о стеклянную стену душевой кабины.

Черт, у меня грудь колом встает от пронзительных ощущений. Соски превращаются в острые камешки, трущиеся о мужской торс. Я всасываю в себя весь его палец, отчего он закатывает глаза, напрягшись каждой мышцей. Помешанный на мне безумец. Идиот, лишивший нас обоих стольких лет.

Слегка прикусываю, расширив тем самым его зрачки. Под густой щетиной прокатываются желваки. Еще раз толкнув меня, отнимает руку от моего лица, хватает за шею и впивается поцелуем в мой рот. Он молчит, но я подсознанием слышу, как называет меня сукой, ненавидит, жаждет задушить. Скрещиваю ноги за его бедрами, запрокидываю руки на его спину и, пальцами поглаживая вздувшиеся от утренней порки полосы, отвечаю на поцелуй, на вторжения, на чувства.

От оргазма, окунувшего меня в чан раскаленной лавы, пугаюсь собственного крика. Дрожу, прилипнув к широкой твердой груди. Вдыхаю его запах. Слизываю с кожи его соленый, терпкий пот и отрывисто выдыхаю:

— Тебя опасно любить, Платон Богатырев.

— Как и тебя, Рита, — шепчет он, не выпуская меня из своих объятий и не покидая моих недр.

Его член еще пульсирует. Биение сердца невидимыми волнами отражается на мне, как цунами от эпицентра землетрясения.

— Нам надо взять тайм-аут. Меня ждет Саша.

Он улыбается уголком губ, опуская меня на ноги. Доволен услышать о дочери и убедиться, что на первом месте в моей жизни не мужчины и работа.

— Я почти не знаю, чем она увлекается. Купил какой-то набор для юного исследователя. Очень рекомендовали для смышленых детей. Не было возможности отдать. Передашь?

Секунду смотрю на него, не веря своим ушам.

— Может, сам подаришь? — спрашиваю, без лишних слов приглашая его к себе. — Она будет рада.

— А ты?

— Напрашиваешься на еще одну порку? — Ноготками провожу по его бугристым мышцам. — Я же могу втянуться, Платон. Куда потом прятаться от меня будешь?

Он обводит меня хищным взглядом — снова голодным.

— Втягивайся, Рита. Меня заводит твоя развратная сторона.

Хмыкнув, встаю под струи, смываю с себя пену и текущую по внутренней стороне бедра сперму и выхожу из кабинки.

— Ты не голоден? Я бы перекусила перед отъездом. — Надеваю халат и оборачиваю волосы полотенцем.

— Спустись на кухню. Там наверняка свежий ужин, — отвечает Богатырев, вспенивая мочалку. — И мне положи.

Не представляя, где в этом доме кухня, все же послушно отправляюсь на ее поиски. В доме еще полумрак. Солнце только садится. Так что место, где кормят, я отыскиваю без приключений. Мама пришла бы в восторг от такой огромной кухни со всеми наворотами чудо-техники. Найдя в холодильнике графин с домашним лимонадом и мясную нарезку, выставляю их на стол, из духовки достаю запеканку и носом втягиваю ее вкусный аромат.

— Она пересоленая, — доносится мне в спину сиплый голос старой женщины.

Обернувшись, вижу седовласую незнакомку невысокого роста. Белая сорочка делает ее худобу и бледность еще пугающей, чем они есть. В ее тусклых глазах беснуются черти. Кривые сухие пальцы теребят кусок красной тряпки.

— Он не подпускает меня к плите, — жалуется она, медленно огибая кухню. — А я неплохо готовлю. Люблю печь блины, драники.

— Хераники! — рявкает появившийся в дверном проеме Платон. Босый, в домашнем трико и с полотенцем через голову. — Ты поужинала?!

— Д-да, — кивает она, печально опустив лицо.

— Тогда проваливай к себе.

Меня коробит от его манер. Нетрудно догадаться, что эта женщина — его мать. Она не подарок. Ради свободной жизни отказалась от двух детей. Но не по-мужски так разговаривать с родительницей.

Аппетит исчезает. Сметается наползшим омерзением. Убрав запеканку обратно в духовку, наливаю себе лимонад и делаю несколько глотков.

Платон взглядом провожает уходящую мать и переводит его на меня.

— Что она тебе наговорила?

— Ничего, — пожимаю плечом. — Почему ты так злишься?

— Предлагаешь быть с ней ласковым любящим сыном? Из-за нее я чуть не умер и попал в приют. Иру она вообще бросила в роддоме. А Саша не знает меня. Я не могу относиться к ней доброжелательно. Внутри все протестует.

— Ей не хватает человеческого общения. Я могла бы…

— Не могла бы! — перебивает он меня. — Я тебя знаю, Рита. Пообщавшись с ней, ты начнешь ее жалеть. В какой-то момент она покажется тебе здоровой несчастной женщиной. Убедит тебя, что я монстр, и получит доступ к опасным вещам. Мне плевать, что будет с ней. Но она за собой и тебя потащит. Поэтому — нет, у тебя с ней не будет никакого человеческого общения. Я уже подыскал для нее сказочную клинику в Швейцарии. Готовлю документы. Скоро она исчезнет из нашей жизни.

Горько усмехнувшись, всплескиваю рукой:

— А не ты ли недавно говорил мне, что не такой, как она?

— Я ее не бросаю. Знаешь, сколько бабок будет уходить на ее лечение, сиделку, переводчика и развлечения? Это уже больше, чем она заслуживает.

— Представь, если однажды Саша так же поступит с тобой.

— Я не доведу до того, чтобы моя дочь меня возненавидела. Еще вопросы? — Берется за края полотенца и вздергивает подбородок. — Вот и отлично. Твой чемодан в комнате. Переодевайся. Ехать пора.

Странно, но приятная сладкая истома, подаренная мне Богатыревым, не улетучивается вместе с аппетитом. Мое тело по-прежнему реагирует на него. Желает и мучается. Этому человеку удается отключать мои мозги и оголять примитивное плотское возбуждение, жажду потакать первобытным инстинктам.

Я с большим трудом держу себя в руках, пока переодеваюсь. Приходится глушить в себе очередную волну нахлынувшего сексуального голода. Стараться не смотреть в сторону одевающегося Богатырева.

Надев джинсы и майку, пальцами расчесываю волосы и выпрямляюсь перед своим любовником.

— Я готова.

Застегивая запонки, он обводит меня взглядом и хмыкает, задержав его на моей руке.

Да, я не надела кольцо Ярослава. Во-первых, оно в крови. Во-вторых, похоже, я передумала выходить за него. И в-третьих, я ему изменила. Носить после всего этого подаренное с любовью украшение — кощунство и надругательство над его чистыми, светлыми чувствами.

Взяв мой чемодан, Богатырев спускается вниз, отдает охране распоряжение следить за матерью и усаживает меня в машину.

Ко мне мы едем молча. Я лишь изредка бросаю немой взгляд на его руки и профиль. Мелко подрагиваю от воспоминаний, как мы занимались любовью в тесном салоне, и ловлю себя на вероломной мысли, что хочу это повторить.

— Не сейчас, — вдруг отвечает он, сворачивая в мой двор.

— Читаешь мысли? — усмехаюсь я.

— О том же думаю. Только Саша важнее. — Смотрит мне в глаза, пристыдив. Достает коробку с заднего сиденья и показывает мне. — Понравится?