Выйдя с Генрихом под руку на крыльцо, Теодор не выдерживает этой пестрящей нежности и сильно зажмуривает заслезившиеся глаза. Быстро-быстро проморгавшись, он смахивает влагу с ресниц и обращает всё своё внимание на запрягаемых, уж загруженных, лошадей. Покачиваясь на месте, они то и дело фыркают, отмахиваясь от насекомых, бодаются главами туда-сюда и размахивают хвостами, в преддверии дороги.

Чуть пройдя дале, Штаден с Басмановым выходят за врата и поворачивают на узенкую тропку, что пролегает среди высоких покачивающихся зарослей. Они мерно и спокойно шелестят под ухом, иногда касаясь одежды прохожих, слегка царапая и шоркаясь об её. Где-то в этих реденьких дебрях и над ними, шустро треща своими тонкими крылышками, носятся большеглазые стрекозы. Сверчки изредка чирикают вроде бы и поблизости, а не ясно где, наигрывая свою звонкую мелодию, под которую мужчины медленно прогуливаются, постоянно петляя и проходя по нескольку раз мимо одних и тех же мест, если бы их вообще можно было отличить друг от друга.

Генрих, засматриваясь то себе под ноги, то на всё вокруг, а иногда и в очи названного брата, и, отсвечивая своим ярким оскалом, сказывает юноше отрывки разных событий, что успели произойти до его приезда: и про того же эрцгерцога, и про их нелёгкий путь из Руси-Матушки до чуть ли не позабытых Штаденом родных краёв, об их обустройстве на новом месте и далее, далее, далее.

- Мы обвенчались сразу по приезде, когда были ещё на севере страны, в первой же захолустной церквушке. Только я и она. Знаешь, мне правда жаль, что тебя с нами не было. Почётным гостем был бы! - посмеиваясь, хлопает Генрих Фёдора по плечу и оборачивается на окликнувший его голос.

В их сторону движется один из слуг, который в числе остальных занимался приготовлениями к отъезду, и оповещает о полной готовности. Они завершают свой променад и возвращаются во двор.

Малая делегация уж при полном параде ожидает только Генриха. Алёна спешно спускает по ступеням, подбирая подол платья, и подходит к мужу, припадая в его объятья. Супруги ранее уж распрощались и посему женщина, расцеловав его в последний раз пред отъездом, отходит в сторону, давая проститься и братьям.

- Ну ты тут держись без меня. Скоро буду и не заметишь, - напутственно молвил Штаден и, взяв Басманова за плечо, крепко обнял, да расцеловал в обе щеки.

Опосля оправил сумку на плече и вступил на стремя, усаживаясь в седло. Обернулся ещё раз на особняк, обвёл глазами жену да брата и, махнув рукой в воздухе, наконец отправился в путь.

Ещё какое-то количество мгновений Теодор смотрел вслед скачущим коням, покуда они не выехали за врата и не стали лишь точками у самого горизонта. После, собираясь уходить, он обратил взор на Алёну, которая смотрела на него своими светлыми зеницами и, кажется, собиралась что-то сказать. Она всё смотрела и смотрела на него, не размыкая уста. Может женщина ожидала, будто бы он чего-то скажет? Но немного постояв на месте, так ничего не услышав и не сказав в ответ, юноша развернулся и пошёл прочь.

***

Плешивый мрак окутывает собой окрестности, недвижимой стеной закрывая яблоко луны. Звёзды редкой россыпью блёкло сверкают то тут, то там, совсем не проливая своего белого света на тёмную землю. Округа во всеобщем молчании дремлет и, верно-с, любой даже самый тихий шёпот будет подобен грохоту. Зыбкая тишина стягивает углы видимого и невидимого, заставляя увязнуть в себе всё живое. И даже того, кому в очередной раз плохо спится, она накрывает пеленой и помогает наконец забыться.

Если и есть в этой банке полной дёгтя хоть немного живого, не усыплённого, то это ветер, который стелится по самой земле, тихо крадётся, не попадается никому на глаза и продолжает свой длинный путь. Увёртывается от каждой лишней крошки, камня, одинокого листочка, что выбился из общей кроны древа, тем паче, даже от пылинки-с ему удается уйти не замеченным, с концами растворившись в далёких далях.

Где-то в гостевой зале размеренно ходят напольные часы, отсчитая каждый, утёкший в глубокое небытие, момент. Своим ходом они подмечают каждый прошедший миг из жизни всех, ныне живущих, безвозвратно отдаляют или наоборот приближают жизни ещё не появившихся или уже ушедших, но, на удивление кажется, что и невозмутимого стража времени способна замедлить эта сладкая крепкая дрёма, утяжелившая его стрелки, вынуждающая замедлить скач.

Сколь долог может быть подобный миг безмолвия и загустения, в вечно движущемся мире? Определённо, он до жути краток. И вот, по прошествии неопределенного количества времени, действительность, доселе будто опущенная в кружку вязкой медовухи, вынимается обратно. Часы по новой начинают наворачивать круги, природа выходит из забвения, а тишь да гладь особняка нарушается топотом слуг, что сегодня ещё до рассвета были подняты распоряжениями баронессы.

Фёдор медленно отверзает свои веки, которые на сей раз менее отяжелены. Вся плоть его даже не ощущается опухшим ноющим нечтом, как было много раз до этого. Уже хороший знак. На улице ещё так темно, глубокая ночь, а сна у него уж ни в одном глазу. Не мудрено, лёг он очень рано, слава Богу и на этом.

Ещё немного поворочавшись, юноша протирает глаза и садится, опираясь спиной об изголовье. Устремляет взор своих очей в окно, что будто занавешено серой тряпицой снаружи, и продолжает кутаться в тёплое одеяло, в сонном иступлении. В дверь стучатся.

- Господин? - тихо вопрошая, зовёт служанка из-за двери.

- Да, - прорезая голос, хрипло отзывается он.

- Госпожа приглашает вас отпотчевать вместе с нею, - раскрывая дверь и освещая комнату слабым колеблющимся огоньком свечи, оповещает Агнет, смотря на юношу в ожидании ответа.

Басманов хмурится. Как-то неладно и странно. К чему бы в такой ранний час Алёне звать его? Непонятно.

- Передай, что я скоро спущусь.

Горничная кивает и откланявшись выходит вон, захлопывая за собой дверь. Фёдор ещё какое-то время сидит на постели, переминая между пальцами край одеяла, гоняя набивку внутри него туда-сюда, а после неохотно выбирается из-под него и, свесив ноги с ложа, поднимается. Подходит к противоположной стене и снимает висящее на ней, небольшое круглое зеркало. Подходит к окну и в слабом свете мира сего, пытается разглядеть своё лицо в отражении.

Покамест он прибывал в этом отвратительном состоянии перевёрнутого дня с ночию, совсем уж забылся и успел зарасти. Колючая чёрная щетина явственно усыпала собою всю челюсть, ланиты и пространство над верхней губой, что Фёдору было вовсе не по душе. Пока юноша продолжает вертеть головой пред зеркалом, осматривая себя со всех сторон, за его спиной, аки чёрт из табакерки, появляется Агнет с тазом воды в руках и перекинутым через плечо небольшим обрезом мягкой ткани, обработанным по краям.

- Тьфу! Господи, ты Боже мой! - чертыхаясь, оборачивается к ней Басманов, после того как, неожиданно для себя, замечает тёмный силуэт позади, в отражении.

- Кромешница, - сквозь зубы выдыхает Тео на её тихие извинения да причитания и забирает таз вместе с тряпицею, отставляя их назад, и махает рукой Агнет, мол, ненадобно ничего боле.

Когда же дверь вновь запирается и он остаётся один, на сундуке нащупывает свечу, а подле неё, на самой тарелочке подсвечника, холщовый мешочек с огнивом. После пары глухих ударов металла о кремень, опочивальню наконец обливает скромный тёплый свет, отбрасывая на всё вокруг чёрные тени, делая черты фёдорова лица, ещё более резкими и судорожно впалыми.

Поставив свечу на высокий комод, а зеркало вернув на место, юноша ополаскивает лицо прохладной водой, проглаживая перстами носогубные складки, нежно омывая веки, взьерошивая густые брови, натирая свой бледный лик докрасна. Опосля вооружается небольшим кинжалом. Прищуривая глаза, дабы видеть себя лучше, он подносит колыхающуюся руку к лицу и, слегка наклонив лезвие, проводит вниз. Ещё раз и ещё раз. Жёсткие волоски с таким характерным тонким звуком срезаются под напором ножа, а кожа тихо поскрипывает, кое-где расходясь мелкими ранками. Кисть, не имея опоры, изредка дёргается то в одну, то в другую сторону, скользя кончиками пальцев по рукоятке, чуть ли не роняя кинжал на пол.