Ещё раз омыв лицо и утерев его, Теодор откладывает все инструменты и оглядывает плоды своих трудов. Лицо выглядит покоцанным, пусть не настолько, как в первые разы, но всё же руки его ещё слабы и не так послушны как хотелось бы. Басманов проводит дланью по голой коже ланит и, скривив недовольную гримасу, отворачивается от своего отражения, не желая больше созерцать это гиблое зрелище.
Юноша облачается в одежды и перед выходом, схватив всё с того же комода деревянный гребень, старается расчесать распоясавшиеся волосы, что извиваются крупными лохматыми кудрями в разные стороны, создавая вовсе неопрятный вид. Широкие зубцы неохотно разбивают смольные пряди на отдельные волоски, которые тут же вновь оборачиваются кудлатыми волнами, свисающими вдоль шеи. Покончив с этим, Федька откидывает гребень обратно и, взяв свечу, покидает покои.
***
На широком столе стоят множество зажённых свечей на пару с небольшим набором блюд. Алёна и Теодор сидят по разные стороны друг от друга. В такой ранний час они молча завтракают, почти не обращая внимания на присутствие кого бы то ни было ещё. В общей-с тишине залы разносится тихое потрескивание сгорающих фитилей и звон столовых приборов об остальную посуду.
Опосля, отзавтракав и утерев рты, они бросают долгий взгляд друг на друга и женщина наконец порывается объяснить причину столь ранней трапезы.
- Первый день осени. Знаменательный день. Скоро всё живое вновь начнёт уходить в забвение и к этому моменту нужно быть готовыми. Надобно бы набрать разных трав и корений, да побольше. Необходимо обязательно покончить с этим до восхода солнца. Абы кто не разберётся, но я-то знаю что к чему. И очень надеюсь на твоё согласие меня сопроводить, Тео, - молвит она, заглядывая ему в глаза с надеждой.
- Хорошо, - кратко отвечает он ей, ибо большей причины ему не нужно чтобы согласиться, просьбы вполне достаточно.
Юноша помнит наставления Генриха и осознаёт, что компанией окромя самого Штадена всё-таки стоит обзавестись, особенно сейчас, а не худший вариант в виде Алёны сам идёт навстречу. Всё просто и ясно, как никогда.
Взявши глубокую сумку, женщина уже собирается перекинуть её через плечо, но Фёдор успевает её перехватить, накинув на себя. Они покидают особняк.
***
Когда сад начинает переходить в лес, выложенная камнем дорожка под их ногами совсем дробится и рассыпается. Густые заросли начинают буйствовать ещё пуще, стелясь своими телесами по земле и заполняя собою всё вокруг. Деревья становятся плотнее друг другу, почти касаясь кронами, протягивая друг к другу свои ветвистые главы, а земля все чаще извиваться перепадами постоянно то взлетая ввысь, то вновь устремляясь вниз. Округа чуть сереет, но до восхода очень далеко. Даже первые огненные разливы ещё не зиждятся на горизонте. Времени предостаточно.
Пару раз поприветствовав лесную чащобу, они тихо вышагивают вперёд, стараясь лишний раз не отклоняться и не поворачивать. Первым делом, растущей около грозных стволов, встречается, казалось бы, мало отличимая от общей массы трава.
- Смотри, это Мария-магдалина, - полущепотом молвит женщина, указывая на разветвленные с двух сторон длинные стебли.
- Названна в честь святой мироносицы. Отвар её выпитый, желательно на ночь, говорят, помогает от тоски.
Алёна было хотела наклониться, да сорвать целебную траву, как только Фёдор, спохватившись, её опередил и, нарвав небольшой душистый пучок, что в обхват ладони, уложил его в сумку. Они двинулись далее.
Перешагивая через то тут, то там встречающиеся камни и извилистые голые корни, выставляющиеся из-под земли, женщина с юношей подходят к очередному спуску, подле которого, чуть глубже в лес, раскидывается широкая поляна. Пока её худо видно, скрывают занавеси густой листы. И они, опираясь на древянные столбы, пробираются вперёд. Алёна подбирает подол платья, который касается её ног чуть ниже щиколоток, и всё равно по ходу спотыкается, опасно накреняясь вперёд всем телом. Она охает, покамест нога соскальзывает по влажной траве ниже, а колени подгибаются. Быть бы беде, но Федька поспевает и, спускаясь вслед за ней, подхватывает женщину под руку, как можно сильнее подтягивая к себе. Что-то бормоча под нос, он ставит Алёну на ноги и для верности, своей руки от её боле не отнимает.
Кустистый маквис*, что своими колючими руками стремится зацепить одежду и скользкая длинная трава, обрамлённые мраком, остаются позади. Пройдя ещё пару стройных природных сводов, они выбираются на поляну, которая не кишит тёмными непроглядными участками и вся выглядит как блюдце, выделяясь из окружения.
- А вот Анютины глазки, - направляя взор своих очей чуть далее, окликает юношу женщина, покуда тот поудобнее перехватывает руку, устраивая свою длань на её предплечье.
- А это, чтобы дом украшать? - непонятливо взирая на них, предполагает Басманов.
- И это можно, токмо вишь, больно малы они, чтобы на украшения растаскивать, а вот как оберег от сглаза вполне.
Они следуют по поляне до самой середины, а там Тео присаживается и, поглазев на эти нежные крохотные цветочки, да слегка проведя по ним перстами, начинает собирать их в, такой же как они сами, маленький букет, силясь лишний раз не примянать. Цветы раздаются облаком резкого аромата и щекотят нос юноши изнутри. Ноздри вдруг вздрагивают. Ещё раз и ещё раз. Рот приоткрывается, беспомощно впуская воздух. И, тряхнув головой, да чуть не растеряв все своеобразный букет, он громко чихает, в раз нарушая всю устоявшуюся тишину.
Пока они продолжают свой путь, повсюду пробуждается живность. То где-то сверху, прямо над их головами, пошуршав корой древ, пробежит белка, то в отдалении слева звучно хрустнет ветка, кажись, раздавленная кем. То стая птиц вспорхнёт крылами и наведёт шум, взмывая в небеса.
В блужданиях, сопровождаемыет этими отзвуками леса, Алёна с Фёдором огибают боком глубокий овраг, где на самом краю, она усматривает богородскую траву и руками Теодора прибирает её. По объяснению от порчи да нападок домового в помощь будет. Спустя несколько десятков аршин взору ясных глаз чаровницы показываются белые точки ромашек, что только готовятся явить свой жёлтый лик сему свету. И они идут в сумку.
С каждым их шагом небо всё боле отбеливается, открывая очам, доныне прибывающим в кромешной тьме, свет божий. Все отчётливее слышатся певучие голоса лесных птиц. Их одинокие, хриплые и стрекочущие, иль нежные да звонкие песни звучат то там, то тут, сливаясь в целостный хор, являя глубокий многогранный глас чащи, оповещающий мир о том, что день новый вступил в свою силу, светило посетило их вновь, а Господь Бог не оставил детей своих и на сей раз.
Пред тем как завернуть назад, в сторону особняка, Алёна с Фёдором натыкаются на ещё одну поляну, что уж меньше той, но явно не менее красива. Золотой ковёр из созревших одуванчиков, что успели уже раскрыть свои цветки и направить их на встречу солнцу, усыпал лужайку от края до края. Стояла она здесь, посреди чащи, будто светилом поцелованная и радовала глаз.
- Венки плести умеешь? - жмурясь от ярких лучей солнца и улыбаясь, взглянула на юношу женщина.
- Ну… Могу, - недоумевая повернулся он к ней.
- Так и сплети мне, Теодор. Аль откажешь?
На это Басманов ничего не отвечает, но всё-таки безмолвно соглашается и помогает Алёне усесться на землю. Сам приземляется рядом и, уложив ноги по-турецки, принимается срывать те цветы, что выдаются длинными стеблями. Чуть подрагивающими перстами, юноша заплетает своеобразную косу, захлёстывая цветочные ножки то в одну, то в другую сторону и прислушивается к громкому дребезжанию на фоне. Тук-тук, тук-тук.
Окончив работу, Федька, придерживая ладонями готовый венок, подносит его к голове женщины, что наклоняется к нему, и поаккуратнее укладывает, водружает словно корону на светлую, тугозаплетённую главу. Тук-тук, тук-тук.
- Слышишь? То дятел - страж лесной, - оборачиваясь молвит Алёна.
Фёдор поворачивает голову вслед за ней, заглядывая женщине за плечо и среди ветвей углядывает краснеющий хохолок названной птицы. Дятел стучит по могучему стволу дерева, поддевая кору острым клювом, покрепче перехватываясь когтистыми лапками. Но, будучи напуганным чужим вниманием, затихает. Опосля расправляет крылья и взмахнув ими пару раз, взмывает в небо, устремляясь на север.
