- Да, там не бывал. И без того золото в мире имеется, и на зрелища он пока не худ. Однако может когда-нибудь… - звучит вроде бы простой, а всё-таки разнозначительный ответ.
Право слово, умаял его совсем капитан этой манерой ответов. Но тогда же, видно, смилостивясь, он замолкает, уводит взгляд от Фёдора, уходит. А, стоя на краю палубы, да стягивая кальсоны, бросает заманчивое предложение искупаться, сверкая в закатном солнце загоревшими крепкими телесами. Эти самые кальсоны чуть погодя прилетают во фёдоровы руки, а княже за бортом исчезает, не дожидаясь ответа.
Совершенно не думает юноша об том, чтобы как-то откликнуться на сей выпад. “Надобно сначала вещь снести в каюту капитанскую”, - рассуждает он. И кстати о звёздах, ещё ранее заприметить ему удалось, как Борис, кажется, по ним что-то высчитает. Уж дюже Федьке интересно прознать про то. “Надобно после, как вещь снесу, старпома достать с вопросом сим и ещё…” - рьвётся мысль длинная другою, что говорит: “К чёрту!”. Тогды отбрасывает он всё это. И прямо так, как был, сигает с разбегу вниз.
***
Комментарий к 16
¹Мне очень нравится, как эта фраза отсылает к тому, что, по словам авторши Гойды, Федька ведь тоже можно сказать сгинул, покинув родину. Вот и думайте.
²Иосиф Бродский - Пилигримы
https://youtu.be/n0r3WNkM8X4
Мельница - Дорога сна
https://youtu.be/xGiGcRaimU8
³Аквариум - Город золотой
https://youtu.be/7CNjq-DVW00
Полноценка для Цириллы:
https://pin.it/2n8HWcN
Думаю разойтись на ещё одну полноценную работу до заключения, которым станет следующая часть)
Hozier - From Eden
https://youtu.be/tg22CjqxBRo
Alan Walker - Darkside
https://youtu.be/M-P4QBt-FWw
Канцлер Ги - R-r
https://youtu.be/g8auA7NlqIc
Мельница - Лента в волосах
https://youtu.be/f_kUxkpM8Fk
========== Финал ==========
Комментарий к Финал
*Асмодей - злой, сластолюбивый демон
*Хороняка - трус
*Magnus ursus - Большая медведица
*Стегно - часть ноги от таза до коленного изгиба; в данном случае - бедро
*Перси - грудь, груди
*Набка - набережная
***
В разгаре сего поистине летнего дня в пору было бы уж задохнуться. Даже посреди моря, даже в потоке буйных ветров, что своим жаром токмо довершают духоту невыносимую, аки в печи разогретой. И Федька задыхался, ещё как. Но всё же боле не от зноя, не от лучей длинных, кожу румяняших, которые, нельзя не согласиться, многим лучше ощущаются, нежели дождей каскады али нападки суровой окиянской зимы. Не от палящего светила совсем он тухнет и не от редкости прохлады, а от давящего на горло воротника, от липнущей с завидный рвением к телу испревшему тряпицы, что из раза в раз юноша одёргивает, только затем, чтобы это бессмысленное действие повторилось вновь.
Он сам это сознаёт и ему надоело, право слово, достала до глубины души сия тряска над этой… Дурственной мелочью? Ведь такое обозвание подойдёт всего больше, не так ли? “О, именно так!” - всё больше убеждался Басманов, когда сызнова руку, как по заказу, тянул к плечу, да краю рубахи, дабы сделать то, в чём надобности-то и не было.
Однако всё это время понимания, очевидно, мало было. Он эту блажь чуть было до привычки не довёл! “Старался внимание не обращать, а по итогу получается только это и делал”, - резанула дума кинжалом по горлу, когда перста взволнованно потянулись оправлять ткань, хотя в каюте своей юноша совершенно один-одинёшинек. От себя что ли скрывается? Дурак, какой же он дурак! И такая злоба пробирать его взялась, что не выдержал Фёдор и резко выдернул себя из блузы, обнажая тело, давно уж не дряблое и не слабое, как не посмотри.
И ведь правда, чего тут стыдиться? Крепкая плоть, бравый стан. Разве что худощав немного, но тем паче перекаты мышц под кожею белоснежной проступают, выделяются, аки на образе, вписанном в совершенно прекрасное, пусть даже может и срамное полотно, дланями самого Асмодея*, чрез живописца поддавшегося. Да и кость, кажется, теперича столь сильно не выпирает из-под нежной кожи сбуровленного шрама. По крайней мере, так чувствуется, когда рукою Федька по плечу проводит, оглаживая его со всех сторон.
За карманное зеркальце он не хватается, упреждая это желание всеми силами, а большого зеркалища в его личном трюме как не имелось, так и не имеется до сих пор. И таперича сему недостатку Басманов даже благодарен. Не высмотреть в полной красе увечие, не растроить, не скривить дух очередными глупыми домыслами. Так многим лучше, вернее во всех смыслах, спокойнее.
И не болит, что главное самое давно уж не болит. А значит Бог с ним. “Тем более, как там пелося в частушке ребяческой… Шрам на роже, шрам на роже, мужику всего дороже!” - с забавою чистой вдруг припомнилось ему. Жаль, конечно, что не в бою ратном получено. Это всего печальней. Но ведь кто об этом здесь знает? Да никто! А значит, сколь всего можно наплести в извилистости мысли шальной. Свою фантазию Федька в этом ещё обязательно проявит. А покамест, утерев метания душевные с лика, что морщинами залегли по всему челу, остаётся токмо рамена пошире расправить. Присутствие незримого порока в его выдержке, облику точно не посопутствует.
***
Выглядывая с топа первой грот-мачты, той, что поменьше её сестрицы одноимённой, второй по счёту, будет, юноша вертит головою по сторонам, да Борису на глаза силится не попадаться, иногда присаживаясь к парапету поближе. Старпом нынче явно встал не с той ноги и вгрызается во всех, кому не свезло, а у Басманова хотенье, задумка имеется, исполнения требующая, и браниться с Иванычем ему вовсе не впрок сейчас. Это они всегда успеют.
Конечно с верха второй грот-мачты обзор лучший представляется, но куда уж успел метнуться, там и приходится сычевать. Зато первая поближе к носу стоит, а ему это и надобно. Там, внизу под раздутым туловом судна, под толщей воды пятно тёмное движется, мелькая из-под корабельного днища время от времени вьющимися боками, да характерно поблёскивая на свету чешуёю крупной, безошибочно давая угадать себя. И, дабы замысел идейный осуществить, перебраться нужно на самый край бака ему, да трос прихватить, который чуть позже Федька к носу примотает, чтобы на цепи скользкия не полагаться, от греха подальше.
Верёвка надобная изначально найдена была в общем трюме, а потому, боле не мешкая в приливе своеобразного азарта, подхватывает её под подмышку юноша и, хватаясь за трос, исходящий от мачты, проворно перескакивает он на верхнюю рею фок-мачты, а там и чрез ограду бака перемахивает. Опосля того шустро до длинного носового штыря добираетесь и, уж крепко накрепко, теперь же умеючи завязав узел, оглядывается. Борис, стоя далеча, смотреть в его сторону и не думает, а вот, как ни странно, на еремеев чуткий взор он стремительно напарывается и тот, пусть и не выражает абсолютно ни малейшего понимания о происходящем, но молвит чётко и с расстановкой, что задумка в любом случае дерьмовая.
Ага, конечно, ежели бы Федька его ещё слушал. Может быть в иной раз, но явно не в этот. И отворачивается юноша обратно к воде, возвращаясь к наблюдению. Быстро корабль плывёт, непрерывно, а всё потому что не ветра клубы тянут его, а сам капитан, ухватившись за те самые цепи, которые от корпуса по обе стороны идут. То ближе к поверхности тело змеиное заворачивает, то наоборот уходит вглубь. И, задвинув узел как можно дальше по носу, да поудобней перекрутив трос в ногах, соскакивает Басманов вниз, навстречу змию.
Стопы его голые воды свежой касаются, когды повисает он над самой еёной поверхностью. Страшно это, конечно, чуть сплохует и утащит юнца в злостные объятья пучины, да так, что боле никто его не отыщет, но ведь Фёдор не хороняка*, в конце концов. Оттого он не размышляет о подобной возможности собственной участи, чего бы ему плоховать, и токмо восхищённо очами на всё вокруг с нового угла взирает.
Прохлада солёная здесь с совершенно новою силой обдаёт. Набегающими потоками она бодро хлещет телеса пылкие и заставляет жмурится, ещё шире при том раздвигая уста развесёлые, напополам со смехом довольным, что рьвётся наружу. Таперича, когдысь он ближе, и силуэты рыбёшек блестящие, что ранее затмевала княжеская краса, удаётся углядеть. Они забавно хвостами мотают, а иногда и выскакивают над водой, кажа шкурку свою румяную, рыжую, да зеленушную. Так и тянется фёдорова рука их потрогать, обтискать. Однако нынче не до того.
