Да за сим и закрыли тему. На самом деле, Еремею тоже любопытно было бы испросить собеседника свого, да хотя бы об седине, которой в его волосах немало, поболе, чем у самого мужика, что ведь значительно старше. Только вот Фёдор Алексеич и без спросу о многом горазд глаголить, слова тянуть из него не приходится. Отчего, думается моряку, что коли тот желал бы, сам бы всё и выдал, а так и распрашивать не стоит.

***

Лежит Федька, завёрнутый аки в свёрток в края гамака, да спустив ноги вниз по обе стороны болтает ими. Судно тихо качается туда-сюда, туда-сюда и его заодно качает из стороны в сторону, мотая ложе подвесное от стены к стене. Направленно он смотрит токмо в потолок, лишь изредка скашивая пытливый взор очей на окружающий его кавардак, в неудовольствии каждый раз подмечая, что тот никуда сам по себе не девается и даже мановение длинных ресниц не способно выскребсти грязь из углов, да меж половиц. На самом деле, юноше это ужасно не по нраву, а в последнее время докучать стало ещё более, чем прежде.

Ведь пусть иуний* ещё и не настал, но маий* к окончанию своему, видно, притвориться им порешил, в летний месяц сыграть, да разжарил светило небесное так, что токмо порывы ветров переменные теперича в силах жару застоявшуюся разогнать. Однако не очень-то они захаживают в каюту евоную, отого днём, как нынче, здесь сдохнуть можно, пребывая в духоте, да клубах пыли горькой. И коли с первым он сделать ничегошеньки не может, то со вторым… “Ай! Даже думать не желается об том, что по собственному умыслу тряпку сызнова в руки я возьму!”. Вот так и лежит, в думах сомнительных утопая, и никак не решается. Медлительно мгновения волочатся, перста рук обеих по локтям ритм напряжно отбивают, а уста всё сильнее поджимаются, в кривую гримасу изворачивая и всё лико.

И всё-таки! Прорычав себе в нос что-то несуразное, махом спрыгивает Федька с места нагретого, да за ведром отправляется, прекращая сию бессмысленную борьбу. В конце концов, в его ведь интересах приборка! И покудово он не займётся ею, ничего не сменится, как бы не желалось верить в обратное.

Притащившись уж с полной бадьёй в трюм, хорошенько ещё раз оглядывает Басманов объём работ, неутешительно прицокивая. Опосля этого в дальний угол переместившись, полоскать тряпицу немытую берётся, да космы пышные так и лезут в воду, наровя помешать, измочиться. Поначалу Федя за спину их откидывает и за уши старательно заправляет, однако худо это помогает и, бросив всё, он принимается за поиски чего-нибудь, чем можно было бы их подвязать. Длинные заразы отросли, срезать бы по-хорошему. А жалко ему. Жалко красу такую от и всё, но и подметать полы власами тоже не дело.

Покамест роется юноша в мешках, к стене приставленных, да меж ними, слышит, как люк наружный приоткрывается и, прошуршав лестницей, на пол грузно кто-то спрыгивает. Ну это знамо кто, Ерёма, наверное. Да чобы без дела не стоял, раз уж пришёл, поручает ему Федька, поисков своих не прерывая.

- Слухай, Ерём, ну-ка подсоби верёвку что ли какую подыскать, а то волосы связать нечем, - да продолжает вскрывать очередной мешок, меж тем как движения никакого позади так и не происходит.

- Ну что ты встал аки истукан? Трудное что ли что-то прошу? - да наконец оборачивается к пришедшему, в лёгком изумлении заставая там вовсе не Еремея, а капитана, привалившегося плечём к стене, который, очевидно, доволен дюже тем, что врасплох застать юношу сумелося. На скорое приветствие тот только и успевает кивком поклон отдать, как в руки евоные вещичка прелюбопытная прилетает.

Ленточка это бархатная, тесьмой серебристой по краям отделанная. Не шибко длинная и не короткая, аккурат на длину фёдоровых влас. Цвету она глубокого, морского, а концы еёные венчаются подвесками: чешуёю змеиной, да жемчугом диким. Ну точно как на той самой серьге княжеской, что как-то заприметил Басманов. Рассматривает её с довольством юноша пару мгновений, а после, натянув совершенно подлянское выражения, хотя и делая вид, что мол не при делах, твёрдо говорит.

- Вы, кажется, не расслышали меня, ошиблись, Михал Козьмич. Я искал верёвку, - да кидает украшение обратно в руки теперича удивлённому напротив Луговскому. Зная, что в любом случае цацка сия будет дарованна во владение ему и никому другому.

А после, выразив чуть вздымающимися плечами, да разведёнными в стороны руками что-то совершенно простецкое, отворачивается и как ни в чём не бывало продолжает поиски, едва ли не лопаясь от накала душевного, да сдавившего таперича лик в меру крайнюю того самого выражения плутоватого.

Когда же шуршание и шаги позади стихают, Федька к суме своей обращается, да выуживает из неё косынку. И как это он запамятовал? Пряди под её широкие полы славно заправляются. И косу витиеватую пытается заплести он, дабы ещё более ладно шевелюра смотрелась в задумке сей. Даже что-то выходит, но дюже несподручным оказывается самого себя оплетать. Руки затекают, видно больно худо, а на ощупь мало ясно, что же там такое получается. Отчего Басманов, не долго думая, попросту посильнее под косынку подбирает своё творение. И, напоследок испустив тяжкий вздох, наконец принимается он за мытьё. Выгрести предстоит немало.

И спину-то юноша гнёт, и по всячески изворачивается, подлезая тряпицею во все, даже и самые мелкие, щели. Ящики, да котомы ворочает, по-человечески всё составляя. Сор весь на середину трюма сгребает, опосля чего собирает, да выносит прочь с каюты в несколько раз, сызнова подтирая полы. Не так мало времени занимает это, как хотелось бы, однако не вечность и по итогу, когды труды евоные дают желаемое, Федька наконец распремляется, рамена широко расправляет, да, голову задрав, излучает своей позою чистой воды гедонию*, готовый уж аплодировать самому себе.

Однако прерывают его шум, да крики, рвущиеся с палубы, вынуждая отвлечься и выглянуть наружу макушкою, дабы разведать, что происходит. А происходит там, наверху что-то и вправду занятное. Два мужика, яростно сцепившись, со всей мощью бьют друг другу морды, то вставая, то снова заваливаясь на доски, да притом притирки, которые, видно, и стали завязкою для драки, не оставляя, продолжая предъявлять их ором, да кидаться звучными оскорблениями.

Вставши вкруг разворачивающегося действа, пара-тройка моряков посвистывает, да улюлюкает, подначивая ёрников, ставки попеременно выдвигая. Но большая часть команды всё же в стороне, поодаль стоит, уж менее бурно вовлечённость свою выражая, уж тише об чём-то переговариваясь. В кормой же части, на возвышении юта, наблюдая сию картину, бок бок капитан, да старпом стоят. Первый к парапету высокому склонившись, в непринуждении посмеиваясь иногда, вслед команде, а второй за штурвалом, напротив в хмурости. К ним-то и направляется Басманов, лавируя меж собравшейся толпы, да задерживается на трапе, поравнявшись с Еремеем.

- А что это делается? На потеху сцепились али как? - испрашивает юноша у него, чрез рамо мужицкое выглядывая на баталию.

- Воно, вишь такого тучного-с мужика? Вздорного нраву он. Уж не впервой-с что-то да не поделил с матросом очередным-с. Ой худо кончится. Худо-с, - протягивает моряк в ответ.

А Федька, едва дослушав, пускается дальше, прибиваясь под бок Луговского, что на него внимания не обращает, всё также неотрывно глядя за буянами, в весёлости своеобразной. Тот самый зачинщик, на которого указал юноше Ерёма, куда крупнее молодца другого. И так, и сяк он его кидает, с грохотом об доски ударяя, однако, несмотря ни на что, тот не отстаёт, на право и на лево размахивает кулаками, нет-нет, да и попадая ощутимо в плоть супротивника.

Но вовсе не долго разгулью сему дано было вершится изначально. Чуть погодя безмолвно обращается Михаил взглядом к Борису, который, опосля жеста этого, видно, понятного ему, штурвал оставляет, заменяя себя рядом стоящим матросом, да вниз отправляется, прямиком к бесчинствующим. А князь меж тем освистывает их так звонко, что не услышать попросту невозможно, и на звук сей останавливаются, самовольно разнимаются мужики. Да в то время как молодец знатно потрёпанный отползает в сторону, подуститель, только что ликовавший пред выигрышем своим, обмирает, так и замерев при взгляде в очи змеиные, с места никак не шелохнётся, будучи чарами скованный, да не двинится.