- А вот нынче след простыл.
- Исчез, говоришь? - вставая из-за стола и руки напряжённо потирая, направляется мужчина к прислужному.
- След простыл, значит? - ещё тише, да вкрадчевей испрашивает он его уж лицом к лицу, за загрудки взявши, над полом вздёргивая.
- Куда он мог деться? Вас здесь столько, чтоб вы одного единственного поганца мимо глаз и ушей пропустили, я не пойму?! Как он мог улизнуть?
- Да он.. Он..
- Ладно его нет, трепьё-то евоное на месте?
- На месте, на месте, всё на месте!
“Ну раз на месте, значится, далеко не ускачет. Вернётся ещё наверняка и рыскать за сволочью этой смыслу особо нет. Ждать, токмо ждать”, - опосля мыслии этой покривившись ликом гневливо, князь мужика со всей силы назад пихает. Тот дверь собою наружу выбивает при том, да скуля глухо, валяется, вовсе в калач завернувшись, когда тяжёлая нога под рёбра пинком прилетает. Однако, как ни в чём не бывало, вскакивает шустро несчастный этот при следующих словах.
- Всех, кто у покое Штадена дежурил, сменить. Главу бестолковую с плечь блядям этим, раз не пользуют по назначению! И охранных туда же. Как вернётся, сообщить не медля, - да, откланявшись, он дёру даёт, улепётывает от полетевшей в него вазы, от которой, как оказалось, увернуться ему не по силам.
Дверь грузная с тяжёлой михайловой руки за слугою с треском захлопывается. Ноздри озлобленно раздуваются, а лицо княжеский ещё поболе глубокими морщинами проседает. Но то на пару мгновений, не больше. Потом мужчина заново к столу возвращается, да книгу пред собою раскладывает и, не сморгнув оком, просветляется ликом в бесстрастии всеобъемлющем. “Ничего. Нагуляется, воротится и вот тогда… Взбучка ему хорошая не помешает, да такая, чтоб на всю жизнь запомнилась”.
Хотя это, конечно, ежели вживых останется.
***
Комментарий к 13
¹До такого способа изготовления подделки печати с помощью лишь сургучного печатка я дошла сама и не знаю, работает ли это по-настоящему, но в теории всё вполне имеет место быть (Ведь температура плавления сургучной смолы - 140°, а сахара плюс-минус - 170°)
²В Елизаветенскую эпоху нередко было устройство торжественных королевских процессий, которые призваны были исключить отдаление королевской особы от народа, со временем приобретя характер публичных театральных действ
========== 14 ==========
Комментарий к 14
*Клуатр - окружённый стенами квадратный или прямоугольный в плане внутренний двор
*Сопы - кусочки хлеба, вымоченные в каких-либо жидкостях (молоке, бульоне, вине)
*Древнерусская былина о царе Сауле/Сауре Леванидовича
***
Пробравшись в собственные покои уж поздней ночью, под покровом темноты и ливня сплошного, Федька так и свалился в постель. Еле силы в себе отыскал вещи по местам прибрать, да в вид надлежащий себя привести, а после без задних ног уснул, во сне даже с бока на бок не переворачиваясь от устали сладостной, что тело сковала, опосля дня долгого, да утомительного.
С утра пораньше лицом к лицу его встречает ранее невиданный прислужный. Тот таращится на Басманова едва ли не с праведным ужасом, совсем в выражении физиономии своей теряясь, однако, заприметив неудовольствие и решительность господина, позволяет ему подняться и приступить к утренним делам, боле не смущая юношу своим волнением.
Ну тут всё ясно, княже прислугу сменил. Довольно радикально и, тем не менее, предсказуемо. Но раз его насильно с ложа ещё ночию не потащили, опосля поведя приказ какой-либо вершить, возможно, всё не так худо. Хотя он может крупно ошибаться. Загвоздка ведь в том, что Луговского Федька вовсе не знает. “Ларчик, точно, ларчик”. И чего ожидать не ясно от слова совсем.
Однако глаза бояться, как говорят, а руки делают. Оттого Теодор набирает побольше отчётов, да бегло изучает их, дабы суметь внести определённую лепту в обязательную резолюцию и тем самым, может, тему сместить. “Вот потеха-то!” - тут же сам он глумиться мысли этой и направляется прямиком к Михаилу, в конец ощутив неотвратимость грядущего.
Вот уж впереди по коридору длинному и дверная арка кабинета вырастает и, наращивая шаг, чобы душу не томить, юноша задней мыслью успевает надумать глупость такую мол: “А вдруг княже не на своём месте ныне?” - да уж в полную меру блажь эта изобличается, когды тот оказывается на своём привычном месте. Там же, где и всегда, и неча юлить Федька.
Да вот что странно. Даже при появлении евоном мужчина не встаёт, к себе решительно не подзывает, ничего, насчёт прошедшего дня, не молвит. Ни-че-го. Токмо взгляд очей поднимает на бумаги снесённые и вновь опускает его к делам своим, в привычной манере заводя диалог именно об грамотах сих, но не о чём другом.
А юношеское сердце меж тем пропускает гулкие удары один за другим, хотя глас не сбивается и в деланной лёгкости, да чёткости, заранее продуманной, поддерживает беседу. Горница, именуемая табличкой Михаил Козьмич Луговский, в его сознании совершает очередной переворот, сызнова оставляя его в незнании беспросветном.
Спросил бы он сам себя: “А что делать-то теперича?” - не ожидал ведь совсем ответа такого, исхода, по сути, никакого. Да знамо оно, что делать. То же, что и обычно - работу возложенную. И виду не подавать, в особенности, когда князь на нём взор, острый до невозможности, ядовитый что ли, время от времени задерживает.
Ох и не по нраву ему этот взгляд. Мужчина точно разумеет о том, что вчера свершилось и, видно, тоже попросту виду не подаёт. О Всевышний, два артиста! И, может, для Михаила это всё одна смехотворная пьеска, а вот для Фёдора, он опасается с замиранием сердца, это может обратиться сплошной трагедией.
Однако день тянется своим чередом, а ничего так и не происходит. Утро сменяет обедня, обедню - полдень, он уж вечером настигается, а за вечером неповоротливо шествует ночь. Опосля того веретено времени берёт новый ниточный завиток, один из тысячи, до невероятного схожий со многими предыдущими и последующими, и опять ничего не случается, словно и вовсе не должно.
Поуспокаиваеться Тео тогда. Сызнова привычные речи с Луговским вести начинает, без необходимости накал внутренний сдерживать, правда, разговоры об отдыхе, об прогулках боле не вспоминает и вообще тему сию обходит, от греха подальше. Обнаглев от вольности такой, даже, безо совести зазрения, добро накупленное таскает, не робея. Откровенно не красуется пред кем-либо, но и не скрывает. Радуется тому и даже где-то в чертогах разума тихо, осторожно очень празднует свой триумф. Ведь вправду, может в волнении нахлынувшем, в обострившейся подозрительности, он ненароком надумал себе все эти мелочи пугающие. Чур его, проклятого, чур!
Хотя, что там глаголил Михаил на счёт меньшей проницательность очей евоных?
***
Однажды, чуть погодя событий тех волнующих, да минувших, после в след идущих маленько дней светлых, покойных в обыденности своей, случается Басманову с князем по коридору как-то вместе идти. Тео на руках стопу книг библиотечных тащит, начатых уж иль новых для него, а Луговский рядом на легке вышагивает, попервою кажется словно вовсе бесцельно. Аккурат на выходе из книгохранилища они встретились от теперича и шествуют бок к боку. В тишине гулкой звонко цокают князьевские каблуки. Клац-клац… Клац-клац. А шаги евоные широки невозможно, несоизмеримо с фёдоровыми, отчего он подражательски дальше ноги на ходу ставить начинает и старается при том с Михаилом поравняться, отвлекаясь от этого увлекательного занятия лишь тогда, когда тот разговор зачинает.
- Дело одно у меня для тебя имеется, Федь.
- Что за дело такое? - испрашивает боле для приличия Теодор, не чаясь чего-то нового услышать.
- Важное, дюже важное, - уверяет его княже в своей чуть насмешливой манере и пред тем как начать детальное повествование, воодушевившись что ли, ход свой ещё шустрее делает, теперича токмо и оставляя Фёдора поспевать за ним.
- В краях здешних, может слыхивал, девка одна знатная проживает. Да не какая-нибудь баба, а, понимаешь ли, маркиза Цирилльская, владелица земель своих обширных полноправная, власть имеющая не малую, и даже сношения с королевской читой, - глаголет он, да Тео в своём внезапном осинении перебивает.
