- Кстати, раз уж ты боле не матрос, то помощником мне сделаешься.
- Так как же, Михаил Кузьмич? Я ж толком-то ничего в делах торгово-купеческих не смыслю.
- Значит придётся разобраться. В дармовщиках сидеть не дам, - и складывает перед ним пару свитков мол: “Принимайся прямо сейчас”.
Оно всё на иноземном, на латинском и ещё на каком языке, а значение некоторых слов замудрёных, которые носят сугубо местный характер, он вовсе не разумеет. Просит хотя бы в их переводе князя подсобить, да тот токмо глоссарий на руки юноше кидает и всё на том.
Опосля этого дня все последующие начинают протекать в подобных трудах. Федька читает, заучивает, ещё читает и ещё заучивает. На слух, без подглядок по словарям старается уяснять сказанное, усваивать как можно больше, сколько возможно и даже сверх этого, ибо княже, видно, целию задался извести его аль на прочность проверить, точно что-то из этого. “Разного рода деятельность облагораживает человека, даёт личности в различных направлениях подкормку для роста собственного брать”, - это, говоря проще, значило, что ныне ты в библиотеке со мною допоздна засиживаешься, разбирая соглашения и торговые договора, а чрез месяц-другой вновь полы будешь драить, в общем то, о чём даже на седьмом по счету небе не грезят. Однако безусловного умения красноречиво обличать даже подобные перлы у Михаила не отнять.
В крепости изо дня в день приёмы проводятся. Большею частию лично в кабинете Луговского, но бывает и в залах с большим собранием людей разномастных за столом. Все расфранчённые донельзя, при доверху набитом кошелке и каждый с собственным мотивом, подоплёкой особой. Скрытой от очей чужих али же ясной как день. За некоторыми из них, что излишне внимание княжеское смущают, Фёдор по его же поручению нет-нет, да блюдит, уши навострит и записи свои открывает, под боком у Луговского расположившись.
Работа не пыльная, но за, неимением опыта нужоного, да прихотью самого князя, требующая неизменной вовлечённости, всеобъемлющая. За нею головой устаёт Басманов, а телом чахнет за просиживанием без лишнего движения, костенеет в бессменной позе. Оттого, завалившись по вечерам на ложе, да вытянув конечности одеревеневшие, засыпает он быстро и в кой-то веке без сновидений. Закрывает очи, и вот уж чрез тьму утро пробирается. Давно такого не было.
Решил дознаться как-то юноша, отчего бы мужчине поболе рутины всякой не скинуть на кого другого. “Ха! Желаешь сделать хорошо, сделай это сам. Даже коли дело мелочей касается. Ежели я пускал бы по чужим рукам то, что касается меня лично, всё бы давно прогорело. Да ты видел рожу того мужика, что сидел чрез два человека по правую руку от тебя? С закавыкой какой-то. Не по нраву он мне. От и доверяй таким”, - послужило ответом и боле вопрос не поднимался. А Фёдору осталось лишь скорбно надеяться на временность сего принципа.
Скучает он страшно в сомкнутых вкруг него будто кандалах крепостных стенах. До опостыления спёртым воздухом плюётся, собирает всю пыль с полок книжных, все повороты коридорные обивает. И притом всё упрашивает Михаила выйти куда-нибудь, развеяться вместе, коли тот его одного никуда на отрез отпускать не хочет. Но всё напрасно. Уж больно занятой он, видите ли, человек и, по правде говоря, до жути вредный. Уж больно вредна и промозгла сама Англия. Со дня приезда ихнего так и не распогодилось ни на денёк.
Но завсегда, нет-нет, да случаются исключения.
***
- Михал Кузьмич, у меня к вам деловое предложение, - в который раз, перебирая всевозможные подходы, фразы и тон, пытает удачу юноша.
- И какое же, интересно узнать?
- Давайте совершим променад. Так хочется воздуха свежего глотнуть и вам, верно, тоже. Отлучиться, отдохновение ощутить.
- Хорошо, - ушам не верится, а как просто, как возмутительно легко он это говорит! Словно Фёдор не вымывал из него подобный ответ на протяжении долгого времени, слава тебе Господи.
- Тогда окончим сейчас с этой грамотой и отправимся. В город съездим, раз погода сегодня сопутствует, - и продолжает надиктовывать, покамест Басманов, радостию до краёв преисполненный, продолжает ловить речь евоную на ходу, да запечатлять её пошустрее на пергаменте почерком отрывистым.
С бумагой этой они чуть погодя расправляются и, будучи припечатанной, она отправляется на край стола, а Федька к себе, едва ли не в припрыжку, в дорогу собираться. Хотя, да что там собираться, одежд, да приблуд всяких у него не так много, и к тому же из всех немногих опосля перешитых княжеских вещей, для него краше первого кафтана ещё не нашлось. Поверх него плащ мехом подбитый и всё на том. И в долгожданный путь.
На счёт того, что погода и вправду сопутствует, Фёдор поспорил бы, ежели не видел бы ранее сплошную черноту неба и вместе с тем бесконечную стену градовую, а на этом контрасте слегка разошедшееся облачное полотно, да вновь вымощенный к земле бренной путь божьим десница есть точно - снисхождение милости всевышней и никак иначе. Что веский повод стремится устам уголками своими всё выше и выше, да счастием во взоре голубом искрить.
Встречаются они пред вратами, ведущими за каменное ограждение, прочь за границы резиденции. До града близлежащего добираются всё в той же карете и юноша вовсе не против того, месить грязь поплывших дорог собственными сапогами в любом случае расклад не желанный. Однако как же ему охота верхом, чтоб с ветром в волосах, чтоб чувствовать под собою живое рвение животины резвой, а не рассиживаться в крытом экипаже, да в окно поглядывать, но и на том спасибо.
Возница приостанавливается у самого въезда в Новый Замок и, опосля дознания часовых, что стоят неизменно на вратах, преграждающих дальнейший путь в город, проезжают дале, беря конечную остановку на встречной улице.
Выскакивая вон из кареты, Федя вдыхает поглубже, да тут же устремляется вперёд, расправляя свободно плечи. Но совсем немного погодя, его настигает Михаил и, подхватив рукою под пояс, молвит.
- Коли это ты пригласил меня, Федька, от и веди таперича, - да тянет линию рта в стороны, изгибая улыбку тонкую, в ответ пространному выражению лика светлого напротив, который тот час же оборачивается к нему.
- И поведу, княже, - после паузы мимолётной даёт утвердительный ответ юноша, да юркнув рукою за спину мужчине, дабы на его же манер объять закорки, уж собирается вернуться взором очей своих к дороге, однако примечает блеск знакомый и вновь обращается в бок.
Серьга новая али ранее попросту не виданная болтается в ухе Луговского. Золотой ободок, на нём жемчужина дикая, да не это всё око зоркое привлекло.
- Это чешуя чёли? - поддевая побрякушку перстам, да как можно выше подтягиваясь, любуется Баманов.
- Да, воно как нарядно блещет, - напоказ помотав головою, бахвалится князь, пуще оскаливаясь.
И не поспоришь, пестрит и вправду благообразнейше, на все лады множеством граней переливается, словно из камня драгоценного высеченных ремесленником умелее, да ловчее которого вряд ли сыщется. В этой, по большому счёту, шелухе обычной, с морды змеиной снятой, точно малахитовые разводы поплыли, залитые поверху глянцевой полутомной дымкой лазурита. Ежели бы не знамо ему было, откудова краса этова, Тео ни за что бы не догадался.
- Хошь и тебе такую цацку пожалую, - наблюдая за интересом юношеским предлагает мужчина и прядь кучерявую за ухо закладывает, но в ответ лишь отмашку слышит.
- Да мне-то куда? Уши ведь давненько срослись уж.
- Так не беда! По новой пробьём.
Да уж больно не нравится Фёдору как формулировка та звучит. Ну правда, словно не под украшение, а просто так, да по голове впридачу огреть его собираются. Оттого и за не заинтересованность в целом, даже не раздумывая над предложением, он отворачивается и уходит поближе к домам плотно сбитым друг к другу, утягивая и князя за собой.
Определённой цели для стремления на мационе этом не заложенно. К порту ли, к площади центральной, на далёкую окраину ли смысла не имеет. Они просто шествуют вдоль кварталов без задней мысли и доподлинной меты. И, само собой, двигаясь не сворачивая по прямой, к центру подбираются постепенно.
