Стройными рядами домов укатывается вперёд переулок, под подошвой сапог камнем уложенной дорогой расстилаясь. В основной массе строения здешние не велики, угловаты на свой лад, и в общем и целом схожи очень с теми, что на каждом шагу на генриховой отчизне встречаются. Но есть и в корне отличные от них, такие по углублению в город попадаться чаще начинают. Утянутые по своей форме вверх, с длинными тёмными крышами, а также с множеством пиков и дымоходов тонких на них. С ажурными объёмными узорами повсеместно, в особенности по окнам и самым возвышениям зданий, что в добавок подчёркивают строгость сей мрачной архитектурной задумки.

Но все те жилые дома ничто по сравнению, как ясно, с собор, который предстаёт перед героями как только они из-за угла на эспланаду обширную заворачивают. Её центром, аки звездой во лбу у царевишны, является дом божий, и всё внимание к нему одному стягивается, заставляя меркнуть округу пред величием поражающим. Выразить всё восхищение симу огромному едва ли не божеству в человеческом исполнении у прихожан выходит лишь раболепным взглядом, обращённым ввысь то ли к верхушкам здания, то ли к самим небесам. Высоки и резки его своды веерные с множеством нервюр*, остёр и чёток фасад в декоративном приукрашении и отнюдь неласковы в тени люкарн* окна, в сумраке которых словно нашли отражение лики великомученных святых.

Когда же тихое накрапывание перерасти в ливень сильный вздумало, прихожане собора засуетились, да поскорее хлынули внутрь храма. Михаил же с Фёдором меж тем уж настигли ожидавшую на площади карету, и, также спеша укрыться от суровой непогоды, устроились под её навесом, тронувшись в конечный путь до новоприобретённых княжеских харом.

Всё те же, подобные уже увиденным, здания ещё какое-то время мелькают стройной чередой за пределами возницы, да вскоре оканчивают свой бег кварталы городские и, оставив град сей позади, карета продолжает свой ход по пригороду.

- Это точно не столица, ведь так? - решает утвердиться в своих домыслах Басманов, от оконца к Луговскому поворачиваясь.

- Так, всё так. По горло я уж на столицы эти насмотрелся, да все они одинаковы. Более прогнилых, более заскорузлых мест попробуйка сыщи. Ну их. А это, пусть пока и не большой, но определённо развивающийся, особенно в плане морской торговли, городок и, самое главное, к морю близко, не то, что этот Лондон, за тридевять земель который.

- А отчего же всё-таки Англия? Даль такая, - сделав паузу, с новым вопросом наступает юноша, на что князь, откидываясь назад, тяжело вздыхает, да принимается разъяснять.

- Ой, Феденька, вопрос обширный сложный. Вишь, неожидал никто, что Ванька такие радикальные бесчинства устроит. Нет, он человеком, конечно, всегда был непредсказуемым, но чтобы так подчистую град целый снести и для него мера крайняя, жёсткая больно. В миг Новгорода не стало, а он, между прочим, важной торговой точкою был. Не единственной, ни в коем разе, но, повторюсь, значимой. Столько всего вместе с Новгородом погорело и надо было думать, что, собственно, таперича делать. Благо время было и спешить шибко не пришлося. В ближнем иноземье всё уже было устроено, оттого я решил, как грудию на амбразуру, кинуться на освоение дальних земель. Чобы нет? Расширять собственные горизонты это полезно, жаль правда, что при таких потерях. Заходить на англицкий рынок было проще в первой половине столетия, лет, едак, 20 назад, ну а кто тогда знал, что всё так обернётся. И всё же мы здесь.

- Это оттого, что надо было подумать, мы и отчалили в самом предверии зимы?

- Ах да, насчёт этого. Ты знаешь, в здравом уме-то никто в зимнюю пору моря не бороздит.

“Я заметил”.

- Все отстаиваются и только по потеплению на воду спускаются. Но мне что до того? Я, да мой экипаж явно не все. Жаровня топится, большей части команды до погоды и вовсе дела нет, а значит плывём, весны не дожидаемся.

- Знаешь, Михал Кузьмич, а я ведь в первые дни на корабле чуть Богу душу не отдал. Вот разболелся бы, помер и поминай как звали, - находясь не в восторге от услышанного, как бы невзначай произносит Басманов, слишком ясно усвая в конец, что доверять жизнь этому человеку себе дороже.

- Ну “чуть”, это всё ещё “чуть”. Живой же сидишь предо мною, а значит и неча пиздеть попусту, - глухо посмеиваясь в оскале, глаголет мужчина в ответ.

- Тем более, в самый сезон для товара привезённого мы здесь, а значит толкнуть подороже в лёгкую получится. Так что прибытие именно сейчас это не опоздание, а предусмотренная задержка с целью извлечения выгоды, - и за сим изречением разговор оканчивается.

***

В скором времени карета наконец берёт остановку прямо пред дверьми, нет, вратами замка огороженного, что красуется на небольшом возвышении средь равнины голой. Не схож он антуражем своим с тем кабалистическим собором, отнюдь. Но оттого не менее самобытен и исключителен на фоне остальных творений. Не изящен он, не сложен, напротив, груб и до прямого прост. Прямоугольное каменное тело, что лежит в основе здания, дополняется угловатыми и округлыми подстройками по его рёбрам, которые венчаются словно трёхзубыми коронами поверху, рождая скорее крепость неприступную, нежели жилые покои.

- Ты глянь, а для векового старья неплох! - оглядев свою нынешнюю резиденцию, восклицает князь.

- Отвалить, конечно, за восстановление этакого достояния летов пришлось знатно, однако вижу оно того стоило. Отчего град Новым Замком-то кличут, не знамо тебе, а вот отого, что, поговаривают, вкруг подобной крепости оборонительной, ещё времён Великой Римской империи, выстроен он был. Но это маловажно, из этого идущее, что, верно, трупов здесь горы целые позахоронены куда не ступи, стены и этого замка душ неупокоенных, верно, полны, да видел бы я их ещё…

- А ты не видишь? - неподдельно удивляется юноша. Ведь правда, неужто, хотя бы маломальски понятная вещь в этом человеке и та неверной в его представлении оказалась?

- Нет, за пределами окияна я слеп, аки крот. Не мой здесь удел и не боле твоего лицезреть могу, разве что в большей проницательности различие заключается, - прихлопывая Федьку по колену, да вставая, в ответ молвит Луговский и добавляет напоследок.

- Но зато крепче спится. Меньше знаешь, как говорится. Пошли уж и так заседелись.

Отворяя дверь возницы, Фёдор первым наружу выходит к целой делегации прислуги, которая встречает князя на входе в крепость. Тут же толчок слабый в спину получает мол: “Давай-давай”, - и, оборачиваясь, видит как Михаил отдаёт распоряжение о том, чтобы господина, то бишь его, сопроводили. И после того, обведя юношу взглядом, прибавляет, чтоб из трепья навезённого что-нибудь присмотрели ему, да отправляет. “Ну, пока хляби небесные так хлещут пусть куда угодно ведут, самое главное, чтобы на этот раз не в трюм”.

***

Покуда заваливается Басманов на перину устеленную, только одно в его голове звенит пуще всего остального: “Постель, Господь всемогущий, постель!”. Чего-то столь непримиримо мягкого, по сравнению с древянным полом каюты, спина его словно вечность не ощущала под собой. “Будто в райские кущи упал, право слово. Распрекрасная благодать”.

Утопая в пышном одеяле, теперь же Федя взором очей блаженно прикрытых обводит всё то, что в завесе радости и некоего облегчения рассмотреть не успелося.

Стены, несмотря на то, что сплошь каменные, отнюдь не серы, яркими красками все от потолка до полу расписанны искусно, тем самым увеселяя в столь не светлый час опочивальню угрюмую. Ложе для него даже слишком большое, но тем лучше, он совершенно не жалуется. Широкий балдахин служит ему дополнением, приукрасой изысканной. В ближнем по правую руку от двери углу умывальня покоится, а ковры… Какие огромные ковры по полу хладному стелятся. Это, благослови Боже, даже в отдалении не трюм-каюта и хоть убейте, таперича его отсюда токмо за руки вытаскивать, своими двоими он ни за что отсюда в другие покои не пойдёт. Как быстро к хорошей жизни-то привыкается.

Думаться уж начинает, что и с этого ложа его уже не подымут, да в миг лик фёдоров осветляет мысля одна, что он аж вскакивает, шустро направляясь к двери.