Шумно опосля того становится на корабле. Хрупкая тишина разбивается о речи тут и там водимые, а сквозь мгновенья и вовсе растворяется без остатка в завернувшемся круговороте жизни, из крутого оборота которого юношу опять же вырывает глас борисов.
- Как вишь, корабль большой и работёнка здесь всякая для всех, да завсегда сыщется, а потому, с ведром и тряпкою, я думаю, ты уж точно знаком, так что вперёд.
- Предлагаешь мне полы драить? - вдруг озлобленно сощурившись, косится Фёдор на него, поистине недоумевая.
Что ж это получается? Сделку он заключал с князем, а шевство желает взять над ним какой-то сторонний мужик, да при этом всём ещё и надеясь так грубо окунуть его в грязь лицом?
- Подметь, Басманов, это отнюдь не предложение, - повышенно предупредительным том, аки пошёченой, прилетает ответ, распаляя и толкая юношу на необдуманное с новой силой.
- А что, ежели я откажусь? Не стану с тряпками возиться и всё на том! - уж выкрикивает он, на что Борис наконец отрывается от штурвала, обратившись рожей сурово сморщенной к яро протестующему.
Недвижимо мужик глядит мгновение-другое на совершенно нежелающего подчиняться новоиспеченного матроса. Ишь как выкобенивается! Нихуя делать не умеет, ещё и условия надумал выставлять, скотина этакая. Однако упразднить то не составит труда, а потому, недолго думая, кликает Борис пару мужиков к себе. Призывая одного встать к рулю, дабы сменить его, а второго ведро какое подыскать, да воды в него набрать не желея, до краёв чтобы.
Ведро полное грохает аккурат пред Фёдором, чуть расплескавшись мутной, полной сора всякого водой на сапоги евоные, на что юноша только презрительно фыркает себе под нос, продолжая из-под полуприкрытых век мрачно взирать на старпома, лишь смутно предчувствуя исход действий тех.
Обратившись многозначительным взором к мужику, стоящему позади юнца, Борис, едва склонив голову к плечу, резко кивает и тогда прямо по затылку ему прилетает чужая тяжёлая рука, за волосы, процарапывая кожу, хватает и вниз стремительно тянет, принуждая вначале склонится круто, а потом и вовсе на колено припасть.
Было бы полнейшей дурость предположить, что снесёт Басманов то безропотно. Нет. Он дёргается, брыкается, стараясь вызволиться из хватки крепкой, да, видно, мужик так основательно копну захватил, что бесполезными все противления оказываются и в конечном итоге матроса окунают с головой в это дрянное ведро.
Фёдор очи жмурит упорно, рта старается не разивать, дабы воды этой поганой не наглотаться, и дланями всё стучит по полу, надеясь найти в себе силы податься назад, чего сделать, конечно, никак не выходит.
Вся скопившаяся желчь в этот момент, видимо, к голове приливает, а вскоре и в груди так худо спирать начинает, что Басманов перестаёт понимать задохнётся он толи сначала, толи вырвет его в первую очередь прямо в это ведрой и, в таком случае, дай Бог, глотать собственные извержения не придётся.
Однако, по счастию, ни то, ни другое свершиться не успевает, потому что, пребольной дёрнув и запрокинув голову юношескую на шее худощавой далеко назад, рука мужицкая вынимает его на пару мгновений из воды, позволяя продрать горло и сделать один единственный вдох, после чего вновь по кивку отправляя в ведро.
По резкости, да неосторожности всё-таки набирает Федька помойной воды в нос и таким отвратительным ударом это приходится по и без того отяжелевшей голове, что кашель сильный находит на юношу не медля. И только когда руки его до неприличия очевидно перестают дёргаться, а сам он весь обмякает, не подавая боле признаков жизни, одёргивают его тушу вверх, предъявляя посиневшее лицо на всеобщее обозрение.
Физиономия Иваныча вдруг оказывается аккурат пред ним. Оттянув уголки рта далеко вниз, брови вначале подлетают, после не на шутку сводятся, рождая ярчайшее уничижительное выражение, покамест Фёдор, заплетаясь в отдышке, в сторону воротится, с хрипом отплёвываясь в доски. Жаждя, на самом деле, плюнуть прямо в надменную борисову рожу, но опасаясь, кабы не стало то опрометчивое действие последним для него.
- Я тебя в этом ведре как суку последнюю утоплю, ежели ерепениться будешь. Какая жалкая кончина, а? - вполголоса приговаривает старпом, грубо прихватывая за мокрющий воротник юношу, да сдавливая и без того заходящуюся шею.
И вправду, незавидная глупая участь, умереть так. Фёдор полностью согласен. Вот, скажем, предложи он ему по доске прогуляться, Басманов бы ещё пообдумал. Однако утопнуть в половом ведре, покуда за бортом окиян широкий, да глубокий расстилается, это уж совсем недостойно.
Подымаясь и отходя куда-то в сторону, Борис подбирает тряпку потрёпанную и швыряет её в ведро.
- Принимайся, пока я из твоих собственных портков тряпок половых не понаделал.
На том всё. Мужики как ни в чём ни бывало расходятся, а старпом возвращается к штурвалу, мол, слышать больше ничего не желает и баста, оставляя юношу сидеть на том же месте.
Чуть погодя, тяжко поднимаяся, Федьку прихватывает с новой силой и, зажав на скорую руку рот покривлённый, он подбегает к борту высокому, свешиваясь за него и всё-таки выворачиваясь наизнанку от чувства мутящего. Легчает лишь отчасти. Видно, столь он зелен в этот момент, что со стороны кто-то звонко прицокивает. Может Иваныч, а может ещё кто, разобрать так и не удаётся.
Маленькими шажками добираясь в обратную, он в оконцове приземляется на колени пред ведром. Рукава бы залатать повыше, но такой дикий хлад пробирает телеса закостеневшие, что от дельной мысли отказаться приходится, в угоду рукам своим и так потерзанным.
Прополоща тряпку на как пойдёт, юноша принимает нехотя натирать доски. К противно плескающейся внутри горечи вмешивается глухое чувство унижения.
***
С ночи проведённой в шерстяном гамаке, к тошнотворности примешалось ещё и немочь болезненная. Продуло всё-таки! Но оно и не мудрено. Продрался нос весь от слизи кишащей в нём, горло разболелось не на шутку, а глава совсем свинцовой стала, неподъёмной. Ложе подвешенное оказалась настоящим испытанием для непревыкшей спины евоной. Затекло тело, заломилося от позы скрюченной, да отходило долго потом.
Пред сном, на великое счастие своё, отыскал Фёдор под потолком второй люк, сплошной, и прикрыл им вход в каюту названную, однако едва ли то спасло его от холода ужасного. Ежели и дальше так пойдёт, верно, вовсе захворает он, сляжет.
Никто насильно из трюма его не выгонял, как с вечеру тарелку с харчами какими-то впихнули в руки, да на отдых отпустили, так никто и не тревожил юношу. А потому волен он был сидеть хоть до посинения в четырёх стенах этих, но по собственному решению уж за полдень всё же выполз наружу, наконец оклемавшись. Быстро опостылела Феде спёртая тишина места этого, кажется, мало пригодного к жизни, и делать что-то боле оказалось попросту нечего.
Вылезши на палубу переполненную, он сразу наткнулся на вездесущий борисов взор и теперича, видно, по обыкновению принялся за вчерашнюю работу нехитрую. Остаток дня мог бы пройти размеренно, отчасти в пример предыдущему, но бес неведомый, что крепкой хваткой вцепился в Басманова, да таскался за ним попятам, решился сыграть с ним новую злобную шутку, накидывая поверх всего стога скопившегося иглу острую. Дабы тот в конечном счёте напоролся на неё. Да так и произошло.
Сидя у борта, натирая его, в один момент случилось ему обратиться взором блуждающим к матросу, что стоял там же, рядом. Да так и обмер Федька, помяните его слово. Или его самого..? Юноша уж вовсе не обращал внимания на одежёнку, которая поголовно у всего экипажа была на тот же лад что и у Еремея. Худая, одним словом. Однако то, что удалось ему узреть было похлеще всякого Ерёмки.
Лицо всё синющее, вздутое как шар, а на щеке, развёрнутой к юноше, пятно темнеет багровое, трупное. А руки, руки-то! В пример роже страшной. Да неужто..? И правда! Ногтей-то на перстах опухших нету! “Свят, свят, свят”, - обомлевши, судорожно мыслит про себя Басманов и назад пятиться, глаз не спуская с чудища уличённого.
