“Как ветром сдуло”, - думается ей, будто это она самолично держала его тут на цепи, не меньше. Тяжело вздохнув, девушка осеняет себя крёстным знаменем и всё-таки заключает, что сказанного уж не воротишь, да и более правого решения, нежели чем это, вряд ли удастся найти вообще. Лишь бы Всевышний берёг её благоверного на этом пути, а там уж…

***

Не надобно быть человеком большого ума, чтобы уяснить то, что путь из немецких земель до краёв русских в сухопутную будет излишне долгим и трудным. Да и множеством проблем обзавестись представится возможность. Потому Штаденом, не долго думая, было принято решение отправится в далёкие края водой.

Не тот, что ближайший град к их особняку, но тот, что дале на северо-восток, может похвастаться небольшим портом, сплавляющимся в достаточно скромную реку, масштабные суда там не ходят, всё больше принадлежащие отдельным не самым зажиточным купцам, но ему этого будет вполне достаточно.

На скорую руку добравшись до нужного места, Генрих как раз успевает уловить уже отплывающим один из таких кораблей, да обговорив с хозяином, который, уводя разговор любезностями, пытался содрать с него втридорога, в оконцовке отплывает в нужном направлении. Верно, это было одно из последних, если не вовсе последнее судно за сегодня. Ему всё-таки стоило дождаться следующего дня и со свежей головой выехать с утра пораньше. Но как бы он дождался завтрашнего дня Штаден представить не мог, да и не важно теперича это.

Судёнышко оказывается маленькое и тесное, особенно в сравнении с просто гигантской караккой* Луговского, и, видимо, изначально даже не предназначенное для перевозки большого количества товара. Но это ровным счётом не имеет никакого значения для мужчины, да и заплатил он достаточно, чтобы требовать от этого прижимистого болвана наилучших условий, какие только возможно обеспечить на этой посудине.

С этого момента его далеко проложенная дорога начинает медленно ползти в даль, заставляя Генриха скучать время от времени. Он остаётся один на один с обширными водяными просторами, что омывают его теперича со всех сторон, и деться некуда. Серая тоска продолжает тащиться за ним еле заметным шлейфом, то и дело обременяя его разум ненужными думами, да отягощая собою светлый взор, но от осознания начатости долгожданного дела дышать Штадену как бы и легче становится. Словно, пустившись в это плавание, он наконец смог снять с себя камень, лежащий тяжким грузом, да скинуть его в самую пучину морскую, утопив вместе с ним и тяжесть сердечную.

Одно из полюбившихся Генриху занятий - выходить на палубу и стоять у борта долго-долго, будто пытаясь притянуть корабль быстрее к нужному берегу, ей Богу. Вот и сейчас, стоит он себе уперевшись локтями в деревянные выступы и сверлит оком далёкий горизонт. Вокруг ни черта, окромя воды, а потому ему просто надо ухватиться своими пространным взором за что-то более менее осязаемое в этом пейзаже и мыслями он уже где-то не здесь.

- Так куды путь-то держишь? - неожиданно тихо подходя к нему сзади, окликает Штадена купец.

- Та вот, мил человека одного оставил на Руси, забрать бы надобно.

- И как не боишьси, говорят, беснуются усё там.

- А чего мне, я ж только забрать и сразу назад, да поминай как звали.

- Ясно, а…

- Чёй-то ты всё распрашиваешь меня, аль дознаться чего хошь? Не местный я там, ничё не знамо мне и не ведомо, сказал уж, - не стерпел мужчина и решил отбрыкнуться от этого бесполезного разговора.

Торговец в ответ ему уж ничего не говорит и, чуть вжав голову в плечи, да пробормотав себе недовольно что-то под нос, оставляет Генриха в покое. А тот, время от времени беспокойно теребя перстами тоненькую тесьму, обрамляющую рукава, возвращается к гудящему плеску волн.

***

Днём-то ладно. В светлое время суток мужчина ещё в состоянии найти то, чем можно было бы занять свой разум, ноги, да руки. А ночию что? Когда судно и весь окружающий мир погружаются во мрак, деть ему себя становится вовсе некуда. Не спится по-человечески Генриху, чёрт бы его побрал. Ворочается с боку на бок, едва не плюёт в потолок. Ходит по своей тесной каюте из стороны в сторону, бесцельно уставившись пред собой, то и дело заглядывает в оконце, выходящее наружу. Однако то впустую, ни сон, ни дельное чего нийдёт к нему и всё на этом.

Открыть бы это тёмное окошко или лучше выйти на палубу, чтоб вдохнуть свежего воздуха, того, что отдавать будет окиянской солью, а не тухлятиной и не будет так противно оседать в глотке. Да только за бортом разыгрался такой гвалт, что, кажется, будто аж сам посейдонов трезубец суденышно бедное хлещет на все лады. Не разумно это было бы. Не сошёл ведь с ума он, в самом-то деле.

А потому пытается Генрих отвлекать себя как может, правда забудется чуть и страх, да тремор внутренний вновь начинают одолевать его. Будто дитё он малое, что испугалось какой-то закорючки, высунувшейся из темноты. Бьёт его это чувство под дых, да скручивает внутренности, словно укачало мужчину, только вот сроду морской болезнью тот не страдал. Дурно ему. Ой как дурно.

Насколько бы Генрих не был в деле и бесстрашен, и свереп, токмо экая дурость в голову к нему влезла. Обратилась этим несносным мальчишкой и сидит где-то прямо позади очей, взор мужий мозолит. С толку сбивает, дьявольскую рожу натягивает на себя, да всё пужает. Ведь чуть ли не к эшафоту подводит, бросает его вперёд. Всё дальше и дальше гонит, неведомо куда и за тем, кого он уж, не дай Бог, сыскать сможет лишь на том свете.

Грызёт Штадена всё это. Кто его знает, чего там ждёт? Жуть пробирает его аж до самых костей только от одной мыслии об том, что Федьку он уже там не найдёт.

Что же тогда он будет делать?

***

Долго ли, коротко ли дорога морская ещё стелится перед Штаденом, а всё ж не бесконечна она. Чрез неопределённое количество времени, в котором мужчина успел не единожды запутаться и потеряться, на горизонте появляется земля. Сначала далёкой, еле видной точкой, что после, по мере приближения, разростается до рваной окоёмки на горизонте, а там уж и до различимой невооружённым оком окраины города, которую заполняет, снующий туда-сюда, аки тучная стая мушек, русский простенький народец.

Высадившись на примыкающих помостах, Генрих, лишь пару раз оглянувшись вокруг, углядывает впереди, у самых первых домов мужика, что торгует лошадьми. То что надо. Опосля спешно направляется в его сторону, покрепче обхватывая свою жидкую поклажу, дабы не растерять её на быстром ходу. Подлетая к ближнему жеребцу мужчина, не раздумывая лишний раз, вскакивает на него, да устраивается поудобнее.

- Эй! - раздаётся громкий рассерженный ор хозяина животины.

- Вот, там достаточно, - выудив из-за пазухи маленький мешочек полный монет и отрешённо бросая его едва ли не в рыло недовольному мужику, молвит Штаден, да подогнав обновку, незамедлительно пускается в даль.

Едет не оглядываясь, останавливаясь только чтобы распросить прохожих о последующем пути. Проносясь сквозь леса, поля, степи, города на перегонки с ветром. Будто и не было для него множество долгих недель путешествия из этих мест, будто обратилось всё то прахом и перестало быть настоящим. Перестало быть чем-то существенным.

Обивая все хоженные и нехоженные тропы, Генрих, осторожно подсобрав кое-какую информацию, решает, что путь он стало быть держит именно в Московию, куда как раз таки, по словам встречающегося люда, недавно вернулся царь вместе со всеми своими приспешниками. Путь ему теперича туда самой судьбой проложен значит.

***

В этой суматошной круговерти движется Штаден много дней и ночей, уж даже перестав подсчитывать их. Всё быстрее и быстрее. Такими темпами крылья у него на спине должны вырасти, не меньше. А может, с высоты птичьего полёта и сподручнее было бы отслеживать дорогу, не терялся он, верно, тогда бы. Но увы и ах, летать мужчине всё-таки не предназначено. И думать тут нечего. Бред.

Давно стоило сделать остановку. Ведь за всё это время не ел он нормально и не спал как следует. Вот подобная чепуха в голову и лезет-с. Как не крути, до конечной цели ещё далеко, а он не железный.