Первый Адепт закричал от боли, унижения и ненависти. Казалось, вот сейчас силы его ненависти хватит, чтобы если не спастись, то унести за собой врага — без заклинания, на одной лишь силе его эмоций…

Не хватило. Ильмадика выжрала все досуха. Килиан смотрел на то, во что мог превратиться, и щемящая боль терзала его сердце.

Как бы он ни ненавидел своего брата, такого тот точно не заслужил.

— Неужели ты не видишь, что Она с тобой сделала? — спросил ученый, — Ты превратился в пародию на себя-прежнего. Вспомни себя. И ответь: от тебя хоть что-то осталось?

Амброус молчал. Кажется, слова начали достигать цели. Килиан качнул рукой:

— Послушай меня, брат. Дай мне руку. Дай мне руку, и я помогу тебе.

— Зачем? — Амброус поднял на него глаза, и в лазоревых… нет, уже голубых, трансформация начала спадать. В голубых глазах короля блестели слезы.

— Зачем тебе помогать мне? Ты ненавидишь меня. Ты всегда мне завидовал. Ты будешь рад, когда я упаду. Не ври, что это не так!

— Ради Ланы, — просто пояснил Килиан, — Ради того, чтобы она улыбалась.

Видя недоумение на лице поверженного врага, ученый хрипло рассмеялся:

— Она ведь любит тебя, придурок! Сам того не замечая, ты получил сокровище, о котором я могу только мечтать. Но я тебе не завидую. Я просто пытаюсь спасти твою гребанную жизнь! Постарайся не мешать этому, хорошо? Дай мне руку.

Король внимательно посмотрел на ученого — и выпустил меч из разжатых пальцев. Медленно, перебарывая себя, он потянулся вверх — и ухватился за протянутую руку.

Пришлось немного повозиться, но Килиан все-таки вытянул брата. И вот, наконец, тот встал на твердую крышу, глядя ему в лицо и все еще держа за руку.

— Отец любил твою мать, — сказал вдруг Амброус, — Действительно любил. Он любил Ванессу Реммен, а нам с матерью доставалась лишь его милость.

— Я не стану извиняться за это, — пожал плечами Килиан, — И в любом случае, Ильмадика никогда не дала бы тебе того, чего ты был лишен. Она использовала тебя, — как и меня.

Амброус, кажется, не слышал его.

— Отец любил ее… — продолжал он, — И тебя. Он любил тебя только за то, что ты был ее сыном.

— Брат, — мягко сказал ученый, — Отпусти мою руку.

— Отец любил тебя… — повторил Амброус.

И Килиан почти не удивился, когда его глаза полыхнули ненавистью.

— Так умри так же, как он!

Остатки накопленной силы он вложил в одно-единственное заклинание, и через сцепленные руки прошел колоссальной силы электрический разряд. Не отвести. Не заземлиться. Не выставить магнитный щит.

И все-таки Килиан был спокоен. Он не сомневался в своих силах. Хотя он так и не разобрался до конца в том заклинании, которым Ильмадика остановила его молнию во время схватки в Тюрьме Богов, он доверял тому, чему научила его Лана.

Разряд замедлился, неспособный преодолеть барьер сплетенных рук.

— Не пытайся, брат, — покачал головой ученый, — Сейчас я сильнее. Сдавайся. Пожалуйста.

Амброус весь побагровел от натуги. С искаженным лицом пытался он «подтолкнуть» заклинание, заставить его передавить волю новоявленного эжена.

И странное дело, чем больше он напрягался, тем проще было Килиану держать защиту. С каждым мгновением, как лицо короля превращалось в уродливую маску, ученый чувствовал себя все более… цельным.

Глядя на то, во что мог превратиться, он понимал, что сделал правильный выбор.

Боль от ломки по Ильмадике прошла.

— Она любит меня! — отчаянно закричал Амброус, — И видит Небо, я оправдаю Её любовь! Клянусь могилой отца, я отправлю тебя в Преисподнюю!

— Да не любит она тебя, — поморщился Килиан, — Ильмадика вообще неспособна любить. Она использовала тебя, как и всех нас. Каждый из нас думал, что его любят. Потому что тех, кто так считает, очень легко контролировать.

— Ты не заберешь Её у меня! — крикнул Амброус, — Если даже я умру сегодня, — я позабочусь, чтобы весь остаток своей жизни ты жалел об этом дне!

Он оглянулся в сторону края крыши, куда как раз закинули веревку. Армия повстанцев наконец-то поднималась к месту решающей битвы. Хади с ансаррами, Тэрл с кавалеристами… и Лана.

Амброус оглянулся на голос девушки, и жестокая улыбка озарила его лицо. В свободной руке мелькнула фосфорная граната — оружие, созданное когда-то для Идаволла самим Килианом.

— Ты пытался забрать мою любовь! — припечатал король, — А я заберу твою!

Волшебство откликнулось быстрее, чем разум успел осознать весь ужас происходящего. В мгновение ока сократился, сжался купол магического щита, надежно ограждая братьев от подоспевшего подкрепления.

Создавая барьер между Первым Адептом и девушкой.

Король улыбнулся: он знал, что это произойдет. Он ждал этого.

— Говоришь, она любит меня? — сбиваясь на истерический хохот, провозгласил он, — Так НАСЛАЖДАЙСЯ ЕЁ НЕНАВИСТЬЮ!!!

И с этими глазами он бросил гранату себе под ноги. Килиан все-таки разорвал контакт, бросаясь назад, спасаясь от опаляющего жара. Смех короля сменился адским криком, когда яркое пламя заживо пожирало его тело. Омерзительно запахло паленой плотью.

Килиан сидел прямо на крыше, больше не пытаясь спасти его. Не пытаясь помочь. Он проиграл. В последнем мгновении король Амброус Первый все-таки увел у него победу. Сквозь густой дым, отблески огня и сияние магического барьера ученый смотрел в глаза Лане, поднявшейся на крышу.

И чувствовал воочию, как сбывается последнее проклятье Первого Адепта.

Дальнейшее было делом техники. После гибели короля мало кто из городского гарнизона продолжил сражаться. Стража и дворцовая гвардия бросали оружие, сдаваясь на милость победителей; подчиненные чудовища впадали в ступор, лишившись объекта своей верности, не понимая, что им делать. К вечеру пришла весть о разгроме армий Идаволла на северных и восточных границах. Армии повстанцев и иллирийских союзников неумолимо шли к захваченной столице, и реального сопротивления им оказывалось все меньше.

Гражданская война приближалась к своему завершению. Скоро все произошедшее станет просто очередной парой дат в исторических хрониках. Событием, интересным только историкам.

Для всех, кроме тех, кто в этой войне кого-то или что-то потерял.

Управление городом временно взяли на себя Корбейн и Килиан. Тэрл, тяжело раненный в бою, был не в состоянии этим заниматься. И как бы командующий гвардии ни надеялся, что магия Ланы сможет спасти ему руку, но все было тщетно. Это слишком сложные чары. Исцелять без следа подобные раны, возвращать утраченные части тела было по силам разве что Владыкам.

Да и в целом, возможности чародейки были нынче совсем невелики. Хотя девушка изо всех сил старалась помочь как можно большему количеству раненых, смерть Амброуса сильно подкосила ее, и магия откликалась все слабее, если откликалась вообще. Даже простые раны требовали от нее колоссальных усилий и самоотдачи. В свободное же время Лана ни с кем не разговаривала; молча ходила по дворцу, как привидение, тихая и поникшая.

Когда Килиан попытался поговорить с ней наедине, она просто молча развернулась и ушла. Она не желала общаться с ним и выслушивать его неуклюжие оправдания. И он не мог ее в этом винить. Ведь какими бы ни были его оправдания, фактов они не меняют: он не смог сдержать своего обещания.

Ее презрение он полностью заслужил.

Все солдаты, которых удавалось поставить на ноги, распределялись между охраной дворца и обеспечением порядка на улицах, но людей все равно не хватало. Даже влившиеся в ряды патрулей остатки городской стражи мало спасали положение. Корбейн несколько раз просил Килиана воспользоваться промыванием мозгов, но ученый раз за разом отказывался. Его гениальное творение уже не казалось ему прекрасным, и обращаться к нему он собирался лишь в самом крайнем случае.

Нынешний случай таковым пока не был. Или по крайней мере, он надеялся, что не был. Или просто хотел убедить себя в этом?..