Едкая смола медленно проникала в рот, заполняла ноздри, сжимала грудную клетку и мешала сделать вдох. Вот какая по ощущениям безысходность. Мышцы Брианнон напряглись до предела, руки дрожали, и она с трудом сдерживала крик, рвущийся наружу, чтобы выплеснуть накопившуюся внутри, въевшуюся в каждую клетку тела, боль.

Стоило зажмуриться – и перед глазами появлялась перепуганная девушка, которую прилюдно приговорили к казни. Ярость, гнев, паника имели тошнотворный, гадкий и прогнивший привкус, ощутимый на кончике языка. Глубокий вдох – и стало немного легче дышать.

Будь она дома одна, Бри уже вволю бы накричалась, и плевать на перепуганных до полусмерти соседей. От подобного порыва сдерживали младший брат с матерью, обедавшие за кухонным столом черствой булкой и несладким чаем. В отличие от матери с отцом, Бри не сдерживала эмоции, а выплескивала их наружу, чтобы потом не рвануло. Но сейчас нельзя. Сейчас услышат. Особенно она беспокоилась за младшего брата. Он взрослел в такое сложное время, когда ты должен подчиняться правилам, независимо от того, нравятся они тебе или нет!

Брианнон распахнула большие глаза цвета аквамарина и посмотрела на грязное круглое зеркальце, заплеванное зубной мятной пастой. Слишком белая кожа ее круглого лица резко контрастировала с волосами цвета горького шоколада. А треклятая маска лежала на краю раковины. Руки так и тянулись треснуть ее, да посильнее, чтобы вещица пошла трещинами… Но это запрещено и несло за собой плачевные последствия.

Пока никто не видел, девушка дрожащими пальцами прикоснулась к лицу и прикрыла глаза от столь редкого и столь сладкого, манящего, запретного удовольствия. Когда ветер не ласкает нежную кожу твоего лица, не ощущаешь соленые капли на губах в тяжелые, как грозные набухшие тучи, времена, одна секунда свободы дорогого стоит.

– Брианнон! – серые глаза матери расширились, и девушка могла поклясться, что мать и рот открыла, под маской этого не увидишь. Благо, во время трапезы достаточно только нажать на специальное место под носом, как открывался доступ ко рту, через который можно поглощать еду. Повезло еще, что в этих неудобных масках мастера додумались сделать две дырочки, чтобы дышать через нос. – Что ты творишь?! С ума сошла?! Тебе мало, что с минуты на минуту твою подругу казнят за нарушение? Сейчас же надень ее обратно!

– Она не моя подруга, мама. Мы и в школе за столько лет всего двумя словами перекинулись.

Бри собиралась проигнорировать приказ матери, но, глядя в глаза, в которых плескалась тревога за всю их семью, девушка медленно протянула руку к окаянной маске, поднесла ее к лицу и та захватила его в плен своих цепких, безжалостных объятий.

Каждый раз, стоило надеть эту проклятую штуку, как сотни острых иголок мертвой хваткой впивались в ее нежную кожу. Бри пошатнулась на месте, облокотилась руками о треснувшую в нескольких местах раковину, и снова посмотрела в зеркало. Матери уже след простыл. Убедившись, что непутевая дочь больше не подвергает семью опасности, родительница вернулась на кухню к младшему сыну.

Бри вошла в маленькую убогую кухню, что больше напоминала непримечательную каморку. В помещении каким-то чудом умудрились уместиться небольшая чахнувшая старая плита, едва ли способная разогреть еду, крошечный холодильник для скоропортящихся продуктов и стол с четырьмя стульями, два из которых в данную минуту занимали мать с братом.

Светловолосый мальчик семи лет от роду отламывал ломти черствой булки, макал ее в чай, посыпал сверху сахаром и забрасывал в рот так, что слышался громкий хруст сладких крупинок. Ребенок зажмурился, прожевал, распахнул карие глаза и посмотрел на сестру.

– Что ты так долго делала в ванной комнате? – пытливо спросил он.

– Мыла руки, – выпалила Бри первое, что пришло в голову. Она посмотрела на мать и встретилась с ее злым взглядом. Гарда поднесла ко рту чай и сделала глоток. Капелька упала на гладкий материал маски и родительница тут же вытерла ее рукой.

– То есть, ты уже поела? – спросил сладкоежка со вспыхнувшей в глазах надеждой.

Бри покосилась на свою недоеденную булку и кивнула. Есть хотелось невыносимо, но, глядя на тощего брата, отказать ему не могла.

Детская ручонка потянулась к булке сестры, и уже через секунду сдоба сначала побывала в чашке чая, намокла и утонула в щедрой порции сахара.

Ни мать, ни Брианнон не разрешали Виерину есть сахар, но, когда он слушался, что случалось довольно редко, позволяли умять столь запрещенное лакомство, опасаясь за здоровье его зубов.

Мать, исхудавшая, как иссохшее дерево, смотрела прямо перед собой и глубоко погрузилась в свои мысли. Бри же в это время улыбалась под маской, глядя, с каким азартом Виерин жует булку. Ребенок жмурился, как кот на солнышке, и так смешно причмокивал губами, будто на свете нет ничего вкуснее. Он заражал своей детской наивностью, легкостью и простотой.

На какое-то время Бри забыла о беспокойстве за знакомую, которую с минуты на минуту ждет публичное жестокое наказание, и о том, что, если все-таки ничего не съест, то ее начнет тошнить от недостатка еды в желудке.

Виерин дожевал булку, облизал пальцы, косясь на мать, которая обычно ругала его за подобный жест, а потом сполз со стула и побежал в общую с родителями и сестрой комнату, где на полу в ряд аккуратно выстроились деревянные солдатики. Плюшевые и мягкие игрушки стоили, как вся их кухня, чего семья не могла себе позволить.

Бри хотела поговорить с матерью, которая, кажется, отстранилась от всего мира, но произошло то, чего девушка так неистово боялась.

Звон колоколов заполнил каждый дом, отдавался от стекол и зазывал на площадь.

В горле Брианнон нарастал тяжелый комок. Она решила, что останется дома и не станет смотреть на расправу над ни в чем не повинной девушкой, но мать изменила ее планы. Отстраненная женщина, встала из-за стола с ровной, как доска, спиной, пошла за сыном, взяла его за руку, а потом вернулась за дочерью.

Бри стояла ни жива, ни мертва. Нет, она этого не выдержит. Это выше ее сил.

– Идем, Бри. Ты прекрасно знаешь, что не можешь здесь остаться, – холодно сказала мать.

Девушка стояла на месте, желая закрыть уши руками, чтобы избавиться от этого оглушительного звона, но потом посмотрела на брата, с надеждой взиравшего на нее и направилась к двери.

По маске можно сказать о человеке все: какого он класса, сколько примерно зарабатывает, какую должность занимает. Самые простые, зато гладкие снаружи, но слегка шероховатые внутри, носило большинство горожан, в то время как богачи красовались красивыми атрибутами, с виду похожими на фарфор, с изумительными витиеватыми росписями и точеными изгибами губ. Поговаривали, что в столице дамы и кавалеры из знатных домов носили еще куда прекраснее маски – тонкие как кожа, приятные на ощупь.

Выбрать себе любую маску ты не можешь, «псы» короля следили за порядком, вынюхивали нарушителей, выискивали их и наказывали.

С рождения ребенку присваивалась маска в зависимости от того, в какой семье он родился. Если тебе повезло появиться на свет в окружении богачей, изволь получить подарок по весу легче пушинки: такую нежную маску, что она и вовсе не ощущается на коже лица.

Родившийся же в бедной семье малыш пожизненно прикован к самой обычной маске, которая раздражала и душевный покой, и кожу. Снимать столь обязательный атрибут нельзя, терять тоже. И за первое, и за второе тебя ожидает публичное наказание. А уж если ты ее уничтожил, то прощайся с жизнью!

С помощью вшитых в маски специальных маячков и датчиков, способных отследить человека, прочитать по базе количество отработанных им на работе часов, все необходимые данные, гвардейцы контролировали бедняков.

Смышленая для своих лет, Бри уже в двенадцать подслушала разговор двух дворовых мальчишек и узнала, что если поместить в ванной комнате специальное растение «Спинуль», то датчики заглушаются. Разместить его в кухне или комнате нельзя, так как растение требовало определенной влажности. Именно по этой причине девушка периодически сбегала в уборную и стягивала с лица маску. Так ее не могли отследить «гончие» короля, как она называла стражников, патрулирующих улицы.