В организме моем какая-то болтанка. Очевидно подскочило содержание сахара в крови. Можно вывести такую зависимость: чем горше действительность, тем слаще моя кровь. Идет зуд по коже ног, быстрая утомляемость… надо сходить к врачам. Ими меня уже не напугаешь.

Из сегодняшнего номера газеты «Известия»: «В пятидесятые годы в России ежегодно рождалось 2,5–2,8 миллионов детей. В 1991 году в стране родилось 1,8 миллиона. В 1992 – 1,6 миллиона, в 1993 – всего 1,4 миллиона детей. В 1992 году в России было официально зарегистрировано 3,5 миллиона абортов. По последним данным, средняя продолжительность жизни в 1992–1993 годах у мужчин – 59 лет, у женщин – 72,7 года. Материнская смертность в 15–20 раз превышает показатели многих развитых стран. Если в России на 100 тысяч новорожденных приходится 50,8 материнских смертей, то в Скандинавии – 2,8, в Великобритании – 7, США – 9. По отдельным видам несчастных случаев смертность в России намного выше, чем в европейских странах. Особенно велико превышение среднеевропейского уровня смертности от убийств (в 20,5 раза у мужчин и в 12,2 раза у женщин)».

Такой ли ценой нам надо перестраивать нашу российскую жизнь, менять государственное устройство? К кому вопрос? И к самому себе в известной степени.

Начальник производства, мой земляк, Анатолий Рябцев, вчера, по дороге на завод, рассказывал:

– Когда мне было двадцать лет, я учился в политехе. Отец приезжал ко мне из деревни зимой в овчинном полушубке и валенках. Это сейчас дубленки и полушубки – мода, тогда же было по-другому. В один из приездов мы пошли с ним в кино, а в ту пору в кинотеатрах обычно играл небольшой оркестр перед началом фильма. Оркестр играл танго. Отец очень зорко наблюдал за музыкантами. Солировал трубач. И вот на самой, что ни на есть ответственной ноте, отец встал в своем живописной потертом полушубке и очень уверенно зычным, но спокойным голосом обратился к музыканту: «Товарищ, затычку-то ты забыл вынуть из инструмента или кто нарочно впихнул? Вынь. Дуть-то, чай, тяжело так?» Он, мастеровой человек, уважал чужой труд и был отзывчив в помощи. Солист не растерялся, он все понял. На миг запнулся, вполне уважительно посмотрел на моего отца, согласно кивнул и… вынул сурдинку из трубы. Отец с чувством исполненного долга, не спеша опустился на стул: «Вот дела, все видят, что человек мается, но молчат».

Сегодня пятница. Уехал с завода, получив предупреждение от железнодорожников о прекращении вывоза продукции до полного погашения задолженности, а она составляет более 3 миллиардов рублей. Вот так, под выходные. Как специально.

Энергетики прислали телекс с требованием дать немедленно график выплаты задолженности с фиксированной суммой по неделям, в противном случае приступают немедленно к снижению подачи пара.

Вслед за этим главный инженер ТЭЦ предупредил, что возможна полная остановка станции, а значит, и нашего завода из-за прекращения подачи мазута с соседнего нефтеперерабатывающего завода. А мазута нет оттого, что нефтяники прекратили закачку на НПЗ нефти. Диспетчер вбежал в кабинет еще с одной «мелочью»: на нашей туристической базе, на Волге группа хулиганов устроила дебош, гоняет персонал, директор вопит по рации: «Не пришлете милицию – разнесут все в щепки!»

Сделав, что можно, уехал домой ужинать. Такое ощущение, что какие-то бесы правят бал, – затянувшийся и изнурительный.

В нашем подъезде, в подвале, в радиоузле с зимы образовался притон. Вначале я не обращал внимания на пробивавшийся наружу электрический свет. Все открылось, когда однажды спустился туда. Самодельные лежаки, матрацы. Девицы с желторотыми пацанами. По утрам, выходя на работу, сталкивался с заспанными, опухшими, с потухшими лицами дарительницами «райского наслаждения». Несколько раз подключал работников домоуправления и милицию. Бесполезно. Кончилось тем, что случился пожар, дым по подвальному помещению проник в два соседних подъезда, им заволокло первые три этажа. Пожарные поработали усердно. Залили все и вся. Жильцы квартир сначала запаниковали, потом разъярились. Полуживых виновников кого разогнали, кого отправили куда следует.

С недоумением и горечью узнал про указ о ликвидации лечебно-трудовых профилакториев. Из сообщения Интерфакса: «…в ЛТП принудительно направлялись алкоголики и наркоманы, которые уже не осознавали своей болезни и на этой почве совершали противоправные действия». На учете в системе наркомдиспансеров в России находятся 2 миллиона 300 тысяч алкоголиков. Чтобы получить их реальное число, нужно эту цифру увеличить в 3–3,5 раза. Наркоманов же в стране официально зарегистрировано 70 тысяч. Во всем мире, чтобы получить реальную картину, официальную цифру умножают на десять.

Это целая армия (если это слово здесь уместно) больных людей, которые еще меньше сознают преступность своего поведения, чем подростки из нашего подъезда. Что с ними делать? И кто ими будет заниматься? Как в нашем подъезде – пока дело не дойдет до пожара – никто пальцем не пошевелит?

Гуляю в парке с внуком, положив у него в ногах в колясочке газовый пистолет, прикрыв его краем одеяла. Чувствует ли себя от этого спокойнее мой внук, не знаю, но когда я наклоняюсь к нему, мне кажется, что какая-то недетская усмешка появляется на его пухлых губах, он усмехается надо мной, или сразу над всем нашим поколением, заранее уже зная о нас такое, чего не дано знать нам.

Первая половина года позади. Родственные предприятия либо стоят, либо их сильно лихорадит. Мы работаем, но прибыль нулевая. Правда, мы пока не продали, как это делают многие, ни одного объекта социально-бытового назначения. У нас работают пять детских садиков, детский лагерь отдыха, туристическая база на Волге, профилакторий. Работает и созданное три года назад жилищно-коммунальное управление, на нашем балансе шестьдесят многоэтажных жилых домов. За последний год мы в виде дотаций затратили на содержание жилья миллиард рублей. Это тогда, когда оно должно быть передано администрации города – в муниципальную собственность. Но передавать нельзя, так как средств у городских властей нет. Отдать, значит, развалить все хозяйство и обречь значительную часть города на разруху.

В «Волжской коммуне» от 8 июля попался на глаза рассказ «Красное и белое». Прочел. И все последующие дни был в разбитом состоянии. Какие силы и таланты творческая интеллигенция потратила на то, чтобы сделать красных символами добра и чести, а белых исчадием ада. Делалось это неосознанно, в творческом порыве? Но ведь были же «Доктор Живаго», «Конармия», «Белая гвардия»! Трудно быть искренним и объективным. Смертельно опасно. Но сейчас-то проще, надо быть только совестливым и не лениться душой добираться до истины.

В любой среде: литературной, научной, чиновничьей есть всякие люди – плохие, хорошие, злые и не очень, совестливые и совсем наоборот. Но зачем охаивать целые слои населения? Таких руководителей и тем более директоров, какие показаны в рассказе, я в жизни не видел. Не может по своей природе директор быть разрушителем и хулиганом. Не может открыто, нагло, по-барски относиться к рядовому работнику.

Жизнь директора – созидание по крохам своего хозяйства. Это уже не должность, а образ жизни и вся жизнь. Об этом знают только близкие знакомые, родственники да жена. Директор не принадлежит себе.

Никто никогда не изучал жизнь директора. Ни медики, ни социологи. Перегрузки, стрессы, которые приходится преодолевать руководителю, тем более первому, очень велики. Многие просто физически не могут жить директорской жизнью, не имеют должной психики. Иные, которые могут объективно оценивать свои возможности, сторонятся этих должностей. Оба директора из рассказа «Красное и белое» – это пасквиль на хозяйственников. Если писание таких пасквилей в литературе, создание таких образов на радио, телевидении не прекратится, мы угробим самих себя.