…Уехал я с совещания с тяжелым сердцем. Со мной за последние два-три года вообще так никто не разговаривал, тем более, что при разговоре присутствовало много руководящих работников города. Когда меня грубо оборвали, была гробовая тишина, все сидели понурясь, понимая, что происходит. Переживали.

Рабочий день в понедельник начался с того, что в половине девятого позвонил заместитель главы администрации и очень вежливо и тактично, выверенными фразами извинился передо мной за то, что произошло, что тон его разговора был недопустим и вести себя так он не должен. Затем заявил о намерении извиниться передо мной в присутствии тех, кто был на совещании. Очевидно он два дня переживал. По-моему, у него как у руководителя есть неплохое будущее. Надо отдать ему должное, он снял тяжесть с меня и с себя. Раньше начальство вело себя иначе, извиняться не торопилось.

Начинают сдавать нервы у многих. Тяжелая атмосфера на работе, в обществе, в быту. Подспудно идет накопление раздражительности, нервозности, связанное с неудачами в нашем реформировании. Повальным было заболевание сахарным диабетом воинов Наполеона, когда он бежал из Москвы. Удрученные безысходностью своего положения, они заболевали от гнетущей обстановки, от беспросветности будущего. Я не знаю, врачи, специалисты делают ли сейчас такие анализы, и вообще кто-то интересуется состоянием человека в такой стрессовой ситуации. Думаю, что в подобной обстановке нужны какие-то меры. Конечно, в психологическом плане, социальном требуется общенациональная идея, идея возрождения России. Она должна быть сформулирована достаточно четко, служить материальному строительству общества, но, как воздух, необходима и для созидания духовного стержня нашего народа. Нельзя, чтобы все были в угнетенном состоянии.

В пятницу получил телекс, которым был поставлен в известность, что энергетическая комиссия подготовила предложения по повышению цены на электрическую и тепловую энергию на 40 процентов выше прежних. Это – удавка для нашего завода. Я говорю: «для нашего». Потому что практически вся нефтехимия области уже подвержена развалу. Я как-то еще надеялся на здравый смысл. Сейчас нас спасет только резкое повышение курса доллара к рублю.

О чем это у Константина Ваншенкина: о нашем будущем или о настоящем? Или – о нас вообще?

На заводе много говорят о статье в «Комсомольской правде» за 22 января, в которой обнародованы аттестат Виктора Степановича Черномырдина и ведомость вступительных экзаменов в институт. Оказывается, мы учились в одном институте – Куйбышевском индустриальном. И поступали одновременно – в 1962 году. Интересно, что решением Ученого совета Самарского государственного технического университета нам одновременно присвоено звание почетных профессоров.

Все напирают на то, что мало у Премьера блестящих оценок. Да, аттестат мог быть лучше. Но ведь не один аттестат зрелости определяет судьбу человека. Для того, чтобы быть хорошим специалистом в последующем, требуются и другие качества. Зачастую проявляются они значительно позже. Много посредственных оценок на вступительных экзаменах. Первый – первоначально сдан на «неуд», повторно получено «удовлетворительно». Все это любопытно, но не более. У меня в памяти очень много людей, которые заканчивали институты (я над этим давно задумывался) с красными дипломами и терпели фиаско на производстве. И давно для себя отметил такой феномен: люди, которые учились в институте достаточно средне, позже проявляли себя весьма успешно. Те, кто учился неважно, просто порой вынуждены были учиться посредственно: кто-то материально был не обеспечен – подрабатывал, кто-то относился к учебе слегка вальяжно, понимая и ценя в себе резервы, которые можно всегда включить, если необходимо будет усердие, трудолюбие и обнаружится цель.

…Невольно вспомнилось, как я сдавал вступительные экзамены.

Никита Сергеевич Хрущев объявил всеобщую химизацию народного хозяйства. Она должна была стать составной частью коммунизма: после советской власти плюс электрификации. Это был период всеобщего подъема. У меня созрела мысль поступить на химико-технологический факультет, хотя понятия не имел, что это такое.

Я учился в сельской школе неплохо. Все выпускные экзамены, кроме английского и астрономии, по которым были четверки, сдал на пять. Хотелось поступить в летное училище, но из-за слабости зрения пришлось отказаться. Подал заявление в Индустриальный институт.

Приемная комиссия химико-технологического факультета заседала в конце спортивного зала. До нее надо было пройти через огромный зал. С боков вдоль стен стояли столы других приемных комиссий. Я сдал документы и с легким сердцем повернулся и пошел назад. И тут увидел то, чего не видел раньше. Оказывается, на доске объявлений каждого факультета была вывешена справка о количестве претендентов на место.

Так вот, на химико-технологическом факультете на мое отделение претендовало восемь человек на место. Я тут же просмотрел остальные факультеты. На нефтяном было 1,7.

Я вернулся к своей приемной комиссии и потребовал назад документы с намерением передать их на нефтяной факультет, где был в четыре раза меньше конкурс. Члены комиссии начали шушукаться и затем заявили мне, что не отдадут мне мои документы, ибо им не понятно, почему я беру их назад. Я в лоб, не мудрствуя, заявил:

– На нефтяном факультете меньше двух человек на место, а здесь восемь. Я лучше туда пойду, там я наверняка поступлю.

Члены комиссии вновь пошушукались. В аттестате были почти одни пятерки. Мне твердо заявили, что документы я не получу. Я сделал еще несколько попыток забрать аттестат. Они настояли на своем, заверив меня, что зря волнуюсь, с такими оценками я уже почти студент. Я сдался. Но поступил я не так уж и легко. Сдал физику и математику на четыре, химию – на пять. Всего тринадцать баллов. Проходной балл – четырнадцать. Но по каким-то непонятным тогда мне законам меня и еще двух парней пригласили в деканат, посмотрели наши оценки, поговорили с нами и объявили, что нас берут.

Мы выпускались в 1967 году. У нас была группа так называемых совмещенников. Что это значило? Мы поступили на дневное отделение института, и после экзаменов всей группой поехали работать на завод – учениками аппаратчиков в цеха. Некоторое время спустя мы сдали экзамены на допуск. У меня было три или четыре допуска на разные рабочие места. Так длилось полтора года и все это время мы учились на вечернем отделении. Я работал на производстве полиэтилена. Конечно, было все вновь, все интересно. Производство новое, немецкое. Тут мы действительно узнали, что такое нефтехимия. Когда я сдал в 1963 году зимнюю сессию, была возможность остаться на вечернем факультете или просто уйти работать на завод. Но я продолжил учебу на дневном отделении, хотя и без особого рвения, порой даже думая уйти из института. И не из-за того, что трудно учился. Учеба давалась легко. Я даже удивляюсь, как можно в институте учиться тяжело. Хотелось какой-то необычной профессии. В этом был весь вопрос. Окончательно я перестал им мучиться только где-то на третьем курсе.

Уже два дня – субботу и воскресенье я провожу в лежачем положении, передвигаясь еле-еле. Случилась неожиданное. В субботу утром пошел вытряхивать половики и ковер. Прекрасная погода, снег. Нагнувшись, сметал снег с ковра. Вдруг будто стрельнуло в поясницу. Тут же инстинктивно попытался разогнуться и не смог. Я застрял в положении, похожем на букву «Г». По рассказам слышал, что бывают такие случаи. Не растерялся, нашел опору, прислонился. Подождал, может кто-то пройдет. Подошли. Я попросил сходить к жене, сказать о случившемся. Стал мерзнуть и чтобы не простудиться, в той же позе буквой «Г», метров сорок прошел до подъезда. Вышла жена. По лестнице я еле поднялся, пришли сын, невестка. Сделали растирание, грелку приспособили, напоили чаем. Все в полусогнутом состоянии. В понедельник вряд ли выйду на работу. От чего это могло быть? Последняя неделя была очень напряженной. Но ведь они все напряженные. На этой неделе мы встречали иностранцев, заключали с ними договора. Был контракт по реконструкции одного из производств. Были моменты, когда завод мог остановиться.