Случаются события, вроде незначительные, но без всякого объяснения, способные взбудоражить весь город. Приезд из Жилиц главного приказчика Феофана Гавриловича прошел не замечено, но только на первый взгляд. Тут же поползли слухи один невероятнее другого. Говорили об аресте воеводы, о сборе людей на работы. Никогда ранее подобных визитов не было, а тут средь бела дня на виду у изумленных служак, незваный гость по-барски прошел в сени и толкнул ногой дверь в избу. Когда понял, что она открывается наружу, удосужился взяться за ручку и рвануть ее на себя.

Дмитрий Михайлович встал с лавки и вышел навстречу приказчику.

– Сам скажешь или придется вопросы задавать? – начал сходу Феофан.

– Никак ты с неба свалился, гость наш знатный, забыл, что здоровкаться надобно?

Некоторые из находившихся в избе, фыркнули от смеха. Всех забавлял задиристый вид Феофана и холодное спокойствие воеводы.

– Где Федор? – во всю глотку заорал приказчик.

– Утоп, – ровным голосом ответил Дмитрий Михайлович.

– Он сбежал!

– По дну озера, что ли? – воевода не терял хладнокровия.

– Будешь надсмехаться?

– Выходит князь наш Досифей Александрович над нами надсмехается, – он сообщил об утоплении Федора.

– Нигде никто не тонул. Клетка оказалась пустой, охрана перебита.

– Какая клетка, Феофан Гаврилович? Князь поехал не на охоту. Он поехал на праздник. Ведешь себя боярином, а поведать не можешь. Успокойся и начни с самого начала.

– Ты мне еще указывать станешь? Отвечай, где Федор?

– Не слышишь меня? Тогда так, иди к князю и у него спрашивай, – Бутурлин встал и направился к выходу.

– Постой, твоя правда, – извинительно сказал приказчик, – курьер прибыл от пана Загребы. Федора повезли в клетке в Вильно под охраной. Ночевали в Юхнокайе у общежительного дома, как обычно. Ночью кто-то вырезал охрану, спалил общежительный дом и открыл клетку.

– Может Федора бандиты с собой увели, – предположил воевода.

– Зачем он им? Воин из него никакой, а столяр им в лесу не нужен. Он тут прячется. Надобно его мать допросить по полной.

– Я допрошу ее сам, а ты езжай к себе. Все выясню и приеду с докладом.

– Мне без Федора в Жилицы возвращаться нельзя.

– Тогда сиди тут и жди. Пойду с его матушкой поговорю.

– Идем вдвоем, – настаивал приказчик.

– Пока я в Сурайске воевода, сам буду решать! Сиди и жди! Женщине и так тошно, шутка ли сын пропал.

Два дружинника встали по бокам возле приказчика, тем самым призывая его к повиновению.

Дмитрий Михайлович пошел к столярной мастерской. Как обычно перекинулся парой слов с древоделами и вызвал Черпака на улицу.

– Феофан самолично прибыл, сообщил, что Федьку везли в клетке в Вильно, и на первой же стоянке какие-то люди перебили охрану и открыли клетку. Федор исчез куда-то.

– Вот здорово, выходит жив наш придумец. Я знал, я чувствовал. Приказчик от нас чего хочет?

– Они с князем думают, что Федор вернется в Сурайск.

– Ка бы мог, давно уже вернулся.

– Я тоже так думаю, но на всякий случай, поговори с ребятами, сообщи о событиях, мало ли чего.

К моменту возвращения Бутурлина рвение приказчика сильно ослабло. Миролюбиво сели за стол, налили в кружки кваса и перешли к спокойному общению.

– Никак не пойму с какого края Федор оказался виноватым перед католиками? Может потому, что православный?

– Кардинал отгадал в Федоре дружбу с дьяволом.

– Ты меня не смеши.

– Когда подожгли колесницу, горела она синим пламенем и черным дымом. Все слышали вой, будто кого-то ножом резали.

– Пойдем к реке, я тебе с костром и не такое вытворю. То же мне, нашли дьявольщину! Подумали бы, ведь Федор с князем на именины не просился. Повезли его, почитай насильно.

– Федьку надобно сыскать, живого или мертвого. Посему Сурайский отчётен перед паном Загребой, тот перед Кардиналом, а святой Отец перед Казимиром, королем Польским и Великим князем Литовским.

– Скажи, Феофан Гаврилович, ты рано уехал нынче из Жилищ?

– Так сразу к тебе. Сколько тут ехать, вот и прикинь.

– Похоже ночь не спал, выглядишь плохо. Предлагаю пойти ко мне домой, потрапезничаем, отдохнем.

– Не могу, князь меня с отчетом ожидает.

– Быстро вернешься, подумает, сделал тяп-ляп, сработал на скорую руку.

В конце концов Дмитрий Михайлович уговорил гостя, и они пошли к нему домой. Жене Катерине с порога дал условный сигнал, дескать гостя надобно угостить по-настоящему. На столе появились тарели с рыжиками, кулебяка мясная, шаньги с брусникой, пареная репа в меду и штоф невероятной конфигурации. Жена воеводы села с торца стола, хозяин и гость друг против друга. Дмитрий Михайлович потянулся к штофу, хотел разлить по бокалам. Гость его остановил:

– Выпивать не стану, ежели только квасу.

– Вы, Феофан Гаврилович, – вступилась жена воеводы, – верно никогда не пробовали нашего хлебного вина на калгане. Я, женщина, и то порой позволяю себе, вестимо с разрешения мужа.

Мужское самолюбие приказчика было задето.

– Только ежели из-за уважения к вашему дому.

После третьего захода Феофан Гаврилович осмелел и вызвался произнести слово:

– Ты, Дмитрий Михайлович, человек надежный. Поговорил с тобой и понял, на тебя можно положиться. Нынче таких людей немного. Бывает пробудишь с человеком половину жизни и не поймешь, кто с тобой рядом, чего ждать. Ты, Дмитрий Михайлович, прямой, бесхитростный. Мир твоему дому и здравия тебе и близким.

Приказчик опрокинул бокал в себя весь без остатка, крякнул и взял на закусь кулебяку. Воевода тоже куснул чего-то, но понял, что пришло время для откровенного разговора.

– Ты, Феофан Гаврилович, сам родом откуда, из каких мест?

– Недалеко от Вильно находится хутор Канищи, или Канищий хутор. Только так его никто не называет, получается Нищий хутор. За долги родители отдали меня в услужение пану Загребе, вернее, к его отцу. А так-то мы с Тадеушем ровесники.

Воевода не стал спешить с дальнейшим выведыванием и начал сказывать про себя. Тоже помянул родителей, рассказал про воинскую службу, про войну с татарами.

– Вот так без отдыха и продыха верчусь по сей день. Никто не скажет: «Отдохни, Дмитрий Михайлович, сходи на рыбалку, по грибы», все только «Давай, давай».

– Я тебя понимаю, как никто другой, – заявил гость и наполнил бокалы хозяину и себе.

Не дожидаясь, выпил и налил себе еще.

– Я панам Загребам столько добра сделал, а меня взяли и сослали к Сурайскому, будь он неладен.

– Вроде князь наш добрый, сильно никого не забижает.

– Может и так, только ты не сравнивай замок с вашим захолустьем. Потом от князя доброго слова не дождешься. Все не так. А сам ни ухом, ни рылом, ни в чем соображения не имеет. Вот приехал курьер, грамоту ругательную передал и на словах навтыкал ему, а он ко мне.

– Чего они так вцепились в эту чертову колесницу, в Федора, наконец?

– Никто ни в кого не вцеплялся. Ты хоть видел границы с соседом. Конечно видел, кого я спрашиваю? И та, и другая в виде полумесяца, а мы в середке. А раньше мы являли собой одно целое. У Загребы все документы в наличии, только тссс… – приказчик приложил указательный палец к своим губам, – тайна великая, клянись, никому ни единого слова!

– Клянусь!!!

– Там, на закате, княжество зовется Нагорное. Город там такой Нагорье.

– Князь Оболенский, это я тоже знаю. Никакого секрета в том не вижу.

– На-горь-е, – по слогам произнес гость, – понял, чудак человек? Гора там, а в горе…

– Змей Горыныч, – решил подогреть гостя воевода.

– Се-реб-ро. Много серебра, на всех тевтонских картах гора обозначена как «Зильберг», серебряная гора.

Воевода наполнил бокалы и снова выпили.

– Оболенский жил под рукой Новгорода. Пан Загреба боялся его трогать, теперь Новгород к Москве отошел, а Москва, похоже, про Зильберг не ведает.

– И вам надо торопиться, – добавил воевода.