За воротами в сокрытии от лишних ушей и глаз поздоровкались с мужиком и прошли в дом супротив хозяйского терема.

– Ты, Кириян Арсенич, прости за всякие сокрытости, но поверь, береженного Бог бережет. Сто раз убеждался.

– Осторожность, Максимушка, она никогда не лишняя. А кто это с тобой?

– Допущен до наших дел, зовут Оська. Хоть и молодой еще, да сообразительный. Когда уходим?

– Завтра еще день на сборы – разговоры. И послезавтрева с утра пораньше тронемся в путь.

– Много ли сотоварищей согласились ехать?

– Еще двое: Евстелий с того конца улицы, молодой купчик, да хваткий; Стефан с Софийской стороны. Оба осторожничают, прежде туда не ходили. Потому каждый берет по одному обозу. По слухам там материя в ходу и жонкины украсы. От носильных до раскрасок: белила, румяна, мыла. Я, стало быть, как условились, везу два обоза.

– Какую материю везете?

– Взял датского сукна, вологодских суровых холстов, новгородской поскони, немного бархата и парчи с золочеными грифонами, змеями и цветами. Еще хлопковую зендянь ярких крашенных цветов. Везу на пробу северную сушеную треску.

– Давай, Кириян Арсенич, сделаем мы с тобой так. В одном обозе поменьше товара и поедем вдвоем, в другом обозе и основная часть товара, им правит Оська.

– Как скажешь. Однако пора и потрапезничать.

Поели, попили и хозяин ушел. Воевода спросил у Федора, догадался ли он куда приехали и куда намерены отправиться?

– Мне-то зачем голову себе морочить. Куда приехали, туда и приехали, а дальше, что Бог даст, – ответил беспечно Федор.

– Мы с тобой в Новгороде, а едем в Сурайск.

Федор замкнулся и до самого утра не проронил ни слова. Воевода не стал навязывать ему разговор. Утром парень совершенно отрешенно заявил:

– Хорошо бы подсказать купцам взять на продажу шитье. Ну, там иглы, нитки, ножницы, наперстники. В Сурайске такого не водится.

– Подскажу. А ты похоже не рад узреть родную сторонушку?

– Кабы узреть открыто, а то прятаться придется.

– До поры до времени придется прятаться. Но сначала обговорим, как тебе от нас соскочить и в Сурайск пробраться.

– Я уже об том подумал. Хорошо бы под вечер остановиться в начале Северного тракта на ночлег.

Меня там никто не знает. Купцам скажем, что я заболел животом. Отвезешь меня вроде к знакомой знахарке и там оставишь. На самом деле высадишь, где я скажу и далее сам доберусь до воеводы.

– И передашь ему, найти на базаре купцов из Новгорода и спросить Максима. Остальное как пойдет. Худого ему предлагать не стану.

– Я знаю! – уверенно заявил Федор.

На ночь в Новгороде гостей определили в хороминке, коея имелась в гостевом доме купца. Еще утро не занялось по полной, а за стеной в гостевой избе уже загрохотали. Пошел разговор между хозяином и другими купцами. Слово держал Кириян Арсенич:

– Хочу, братцы, поделиться своими раздумками. Путь нас ждет долгий, наперед всего не предусмотришь. Только надобно помнить, что земля там не наша. Литвины народ капризный и жестокий. Хотя уже сильно изнеженный. Оно видишь, полное благополучие имеет оборотную сторону. Понятно, что сытый кот мышей не ловит. Надо помнить, что у них дружба с поляками, ентих там, как клопов в старой перине.

– А ляхи жадные, ох, жадные, – прозвучал незнакомый голос.

– Не перебивай, Евстелий, мысль уйдет. Говорильник я плохой, больше считать приучен про то, пока ехать будем. Кабы все удачно сложилось, то получим новые торговые земли. Наши там уже бывали, но давно, и у них уже не спросишь.

– Долго к делу подходишь, Кириян Арсенич, – прозвучал еще один незнакомый голос.

– Так, что, Стефан и Евстелий, цены там не задирать. Надобно так торговать, чтобы после нашего отъезда народ загрустил и сразу начал ждать возвращения.

– Ежели торг пойдет, чего теряться-то? – сказал Евстелий.

– Осьмой роток, осьмой кусок не встанет впрок, запри замок.

– Тогда может и товар поменять на плохой? Чего хороший-то везти? – голос принадлежал Стефану.

– Тогда давайте рогожи наберем и запросим цену неподъемную, точно нас надолго запомнят, – отреагировал хозяин.

– Чего уж так сразу-то? – пробасил Евстелий.

– Земля там хоть и к Литове соотносится, но народ живет наш – русский. А наши сам знаешь, как мыслят. Верный в малом и во многом верен есть. Неправедный в малом и неправедный во многом есть!

– Верно ты, Арсенич, сказал, – поддержал Стефан.

– Еще вот чего, сказывают в той земле давно не торговали шитьем: иголки, нитки, наперстники, ножницы. У меня кое-что имеется, уже приготовил. Но вот с иглами беда.

– У меня имеются, – сказал Стефан, – еще давно из Стокгольма привез, голландские. Но больно они дорогие получаются.

– Распредели на другой товар, хотя бы оправдай, не попади в убыток. Еще получается, что каждый берет по одному обозу.

– Больше боимся, – отозвались оба.

– Я придумал, мне и ответ держать. Беру два обоза и еще двух прислужников. На край хоть какая охрана будет.

– Может нам тоже по человеку с собой прихватить?

– Лошадей измучаете. Поедем в светлое время, глядишь обойдется.

– Может все-таки снарядить еще один обоз с охраной? – предложил Евстелий.

– Тогда вообще вернемся без навару, – пробухтел Стефан.

– Как решили, так и пойдем: два обоза ваших, два моих, со мной еще два прислужника.

Простой ремесленник Федор из городка мало известного княжества Литовской Руси, сам того не осознавая, становится участником грандиозного процесса собирания русских земель вокруг Московского княжества. Чаяния нескольких поколений сошлись на Иване III, взявшим на себя тяжкий труд создания могущественного централизованного государства. По крупицам, часто с риском для жизни, верные слуги Московского князя исполняли свой долг по достижению великой цели.

Красивая стройная девка в княжьих одеждах взяла Тимоху за руку и повела за собой. Шли полем, а ноги будто по воздуху летели. Впереди оказалось озеро большое с лебедями. Они идут и идут, уже подошли к воде, а девка не останавливается, Тимоху за собой тащит. А вода будто и не вода вовсе. Идут они по ней, только щиколотки мокрые, а под ногами твердая ровная земля. Девка останавливается и начинает тонуть. Тимоха стремится вырваться, да сила у нее в руках необыкновенная. И вот уже Тимоха по грудь в воде, уже и голову накрыло и дышать стало нечем. От спертости в груди он и проснулся. Попона, которой он с вечера накрылся с головой, заткнула ему рот, потому и приснилось будто дышать нечем. Вместе с пробуждением пришел испуг. Он в телеге, мешки с горохом в ногах, рядом Герасим, а солнце уже высоко. Тимоху будто пчела ужалила. Начал толкать в бок Герасима. Тот бубнил непонятные слова, отмахивался и никак не пробуждался. Пришлось спрыгнуть на землю, схватить у костровища лохань с водой и вылить ее на соработника. Герасим пробудился и сразу заорал, дескать нельзя ли по-другому.

– В лесу и так сыро, а ты еще тут с водой. Горох, он знаешь как воду любит? В момент в кисель перейдет.

Потом он утихомирился и, взъерошив копну своих волос, оглядел округу. От проникающих через ветки лучей солнца поморщился.

– Выходит проспали. Дома такого никадысь не случалось.

– Может тут воздух особенный или вода в роднике сонная.

– Чужие места, они и есть чужие. Вон уже лошадь на нас с укором таращится. Распутывай ей ноги, да запрягай, ехать пора.

– Пора давно уже прошла, – подтвердил Тимоха и наклонился к ногам лошади.

Снова увидели пригорок с крепостной стеной и воротами. Утром почему-то все оказалось другим. Пригорок стал настоящей горой, а крепость приобрела пугающий вид.

– Что-то они ворота не торопятся открывать? – заявил Тимоха.

– А перед воротами ни одного дома. Обычно в таких местах посады стоят.

– Давай постоим, понаблюдаем. Туда мы завсегда поспеем, а от гороха не убудет.