Шкаф, рассохшись, тихо треснет,

Щёлкнет старенький карниз.

Загудят над ванной трубы,

Бахнут древние часы.

Шифоньер сипит из дуба,

Как жужжания осы.

Под ногою доски прямо

Шевелятся, пол рябит.

Открываю тихо раму,

Ветер штору теребит.

Залетай, браток сентябрь,

Праздно тюлью не качай,

Не задуй лишь канделябр.

Залетай на вкусный чай.

На столе белеют чашки,

Гости радости полны.

Сядем рядом в двухэтажке:

Я и духи старины.

Спит мир. Какая рань, какая цветь!

За окнами – весенний первый признак.

О небо, ты позволь мне полететь,

Как невесомый белокрылый призрак.

Туда, где я жила не торопясь.

О небо, прояви такую милость.

Я знать хочу, по улицам пройдясь,

Как всё осталось или изменилось.

Когда все рейсы не идут туда

И самолёт упорно не летает,

Хочу узнать: у парка ли вода

Кувшинкой так же белой расцветает?

Пройтись по всем проспектам наконец,

Хоккейного катка и школы мимо.

Где мать живёт, и где живой отец,

И где всё ждёт возлюбленный, любимый.

Туда, где стережёт той жизни треть

Берёза у подъезда одноного.

Чтоб посмотреть, чтоб только посмотреть.

А это несомненно очень много.

Я путь держу на север! Петь судьбе!

Туда, где ждут от холода ознобы.

Равнение на зимы и сугробы!

О север, я скучала по тебе.

Пусть мимо пролетают города.

О мир мой тихий, склонами ледовый.

Пусть назовут сто раз меня бедовой,

Уж если ты та самая беда.

Я мчусь к тебе, как чужды мне юга!

Пусть на югах жить непременно проще.

Не заманить меня плодовой рощей –

По сердцу больше сосны и снега.

И южная мне нега не нужна.

Твоё в душе лишь тихое убранство.

Вот так необъяснима и нежна

Любовь моя к суровому пространству.

Пусть холоден и скуп мне твой привет.

Не ласково качаешь ты берёзы.

По сердцу мне и колкость и морозы,

Когда в тебе все двадцать с лишним лет

Стоит за лесом, где дремает зверь,

Домишка жёлтый с черепичной крышей.

Там ставят чай на травах еле слышно

И руки нежно отворяют дверь.

Где счастье мне искать, в каком году?

(Попасть в любое время крайне просто.)

В Твери в восьмидесятых ли найду?

В московских непрошедших девяностых?

В Дубне, где с газом старые дома

И всё шестидесятые не вымрут?

У Волги, вековая где кайма,

Или в сороковые, в диких Кимрах?

А можно дальше двинуться назад,

Нехоженый где край в болотах, в ряске,

Запутался где в древности посад:

Пятнадцатый спит век в Волоколамске.

Чтобы в эпохи эти аккурат

Нырнуть, где с прошлым дальним перемычка,

Не нужен и особый аппарат,

А подойдёт простая электричка.

От центра километров едешь пять,

Мелькает ветхо прошлое – калека.

Любое время можно отыскать,

Но двадцать первого не встретишь века.

Душа бежит лазутчиком,

Эх, по лесам по воронёным.

Ей не нужны попутчики

И боевые компаньоны.

Не нужно проповедников,

Она сама, что свято, знает.

Не нужно собеседников,

Ей речь доступна неземная.

Не требует подсказчиков,

Да по маршруту коренному

Не надо ей указчиков,

Чтобы теперь парить к родному.

К родному месту – городу,

Среди соснового соседства,

К родному ветру-холоду,

Чтоб в нём под вьюгами согреться.

Походи по задворкам,

По лихим пустырям.

Там, где молятся коркам

И закрытым дверям.

Там, где рыщут собаки,

Чёрный воющий сброд.

И при дне и во мраке

Всё пугают народ.

Воют сипло и ложно,

Чтоб клыки обнажить.

И забыли, что должно

Человеку служить.

Походи там, где звёзды

Отгорели на век.

От дорог, где борозды,

И лежит человек.

А над звёздами стая

Воронья средь аллей.

Город – жизнь прожитая,

Город как мавзолей.

Город бывший когда-то,

Город лютых друзей.

Город – сгнившая хата,

Город – сгнивший музей.

Эй, прохожий поддатый,

День спокойствием лжив.

Ты уже виноватый,

Потому что ты жив.

Зима. День тёмен, словно вечер.

Осталось делать лишь одно:

На подоконнике жечь свечи,

Глядеться в снежное окно.

Небрежно вспомнить, что забыто,

И, не сводя высоких скул,

Махнуть рукой, вздохнуть сердито

Да слушать дальней вьюги гул.

Понять, что всё так быстротечно,

Сидеть мотать себе на ус.

Потом растрогаться сердечно,

Услышав в ветре старый блюз.

Услышав, как все дни заносит,

Как вьюга силится теперь

Вчерашнюю засыпать осень,

Заснежить прошлую капель.

Вскричать: «Пошло всё дружно к чёрту!

Да, быстротечно, ну и что ж!»

Схватить толстовку, что истёрта,

Унять в руках былую дрожь,

Схватить гитару Gibson с пола,

Вскочить с ногами на кровать.

И, как из старой радиолы,

Мотивом вьюге подыграть.

Снег, железнодорожные мосты,

Цистерны и открытые вагоны.

Чем мы богаты? Серость высоты,

Бетонные клетушки и загоны.

На электричках мчаться от тоски

По ветхости – идея неудачная.

Что дальше там? За окнами ни зги.

В динамиках шипяще: «Новодачная».

Нет, где-то есть та самая весна!

И жизнь совсем инакая, иная.

Пока что мне дорога не ясна

Туда, полуразвалами, земная.

Но знаю я, там мы с тобой уже

Во снах следы оставили у рощи,

У клёнов, на прибрежном рубеже,

Где дышится размеренней и проще.

Бывали мы в тех радостных краях.

Уклад природ развеивали тихий,