Панк-группу в чёрном ждёт народ.

Пол звуки трогают гитары,

Вдали солист низводит рык.

Последний пьяный ряд отары

Под ритм срывается на крик.

А барабаны бьют по почкам

И отзываются в груди.

Ты, нелюдимый одиночка,

Что ищешь стойко впереди?

Сжимают горло, душат стены,

Ты прорываешься на свет.

Не выход ищешь и не сцену,

Не славы, не признанья, нет.

В толпе, как в море субмарина,

Идёшь на звук или на рок.

Находишь спины, спины, спины,

Тычок локтем в щемящий бок.

Ты ищешь в космосе вселенных –

Иных, таких же, как и ты.

Иных, живых, одноплеменных,

Любви в глазах, не пустоты.

Тропу особенного мира –

Мира весны, что даден нам,

Если поплыть, отдавшись лире,

По буйной музыки волнам.

Автобус мой межгород тарахтит.

В нём нет почти попутного народу.

Ребята, что ровесники на вид,

За жизнь галдят лихую, за свободу.

Эх, даль-судьба, ряби собой, ряби

Для нас своей неведомой загадкой!

Мы все твои смешные воробьи,

Непуганые смертью и рогаткой.

На крыльях своих, думаем, до звёзд

Домчим, видать, что молоды и ловки.

Птенцы без сожаления и гнёзд.

Что ждёт нас на последней остановке?

Что ждёт нас всех, покинувших салон

Вечернего, в ночь вышедшего рейса?

Вошедших в мир, как будто в странный сон.

А, будь что будет! Вейся, путь наш! Вейся!

Гитара на полу, торшер, кровать.

Погаснет день, устанет даже он.

О, помоги же мне не горевать,

Переродиться дай, полночный сон.

В нём будут бегать белые слоны.

На черепахах мир стоять вверх дном.

И в свете перевёрнутой луны

Весь город перевёрнутый чудно.

Там перевёрнут дом мой. Стул и стол

Стоят, перевернувшись к потолку,

И музыка идёт из магнитол,

Перевернув мелодию, строку.

И вверх тормашками там грусть-покой,

А страхи – лишь простая пустословь,

А засуха идёт с небес рекой,

И ненависть конечно же – любовь.

По городу попытать судьбу

Иду одна, расправив спину,

И в эту тихую гульбу,

Как в море, удочку закину.

О муза, красоты сестра,

Средь улиц незаметна вовсе.

Быть может, где ты есть с утра,

И мы с тобой пересечёмся?

Ты нежно взглянешь на меня,

Когда пройдёшь летяще мимо.

Перемигнёмся сном огня,

Как двое тайностно любимых.

По снам столичным ворожённым

Ходьбой размеренной

Идёт бродяжничать блаженный,

Идёт потерянный.

Судьбой оставленный и братом,

В даль несусветную,

Как пехотинец по Арбату,

В часы рассветные.

Один с улыбкой и с бедою –

Не юн, не дедушка.

Через плечо сума с водою

Да с чёрным хлебушком.

Стучит клюкою по окошкам,

Бредёт беспутицей.

В двери колотится ладошкой:

Пусть все пробудятся.

Пусть все увидят да узнают,

Что за метелицей

Возможна радость Первомая,

Хоть и не верится.

Со всюду выгнан и обобран

Уличной шоблою.

Три раза предан, дважды обмер,

Но верит в доброе.

Мальчонка даст ему копейку

Да сушек связочку.

Бродяга снимет тюбетейку,

Расскажет сказочку.

Потом на люд с глазами влаги

Глядит из проседи.

Ох, вы бедняги, бедолаги,

Спаси вас, Господи.

Декабрь, тридцать первое. Тиха

Москва, её проулки опустели.

И лишь зима, одетая в меха,

Свои несёт песцовые метели.

Ни духа – будто город нежилой,

Стоят одни в снегу дворы-колодцы,

И даже дворник поутру метлой

По уличной дорожке не скребётся.

Предпраздничная стихла суета.

В метро темно, просторно и безлюдно.

Придёт состав – от морды до хвоста

Пустой, как позаброшенное судно.

Весь транспорт над и под подопустел,

Уже доехал люд к родным, любимым.

И только я без суеты, без дел

В автобусе вдоль улиц еду мимо.

Уже давно гирлянды накрутя,

Народ глядит из окон тихо, вяло.

Одна лишь я, окраины дитя,

К своим ещё любимым не попала.

По норам все. Куда меня несёт?

Не унимаюсь на седых маршрутах.

Из года в год, из года в новый год

Всё еду, еду – будто бы к кому-то.

И верю в новогодний зов чудес:

Всё потому, что то и есть вновь чудо –

К кому-то мчать сквозь город и сквозь лес

Всю жизнь, быть может, время есть покуда.

Не приезжать и снова, снова мчать,

Пусть разминуться под погасший вечер,

Купить билет и заново начать,

Глядеться в лица, ждать той самой встречи.

Потуги солнца или снова бледность?

Как Бог пошлёт, как наша ляжет карта.

Не в этой жизни мирная оседлость,

А в этой ждут: купе, перрон, плацкарты.

Не в этой жизни семьи, ну и что же.

Зато какая дальняя дорога,

Какая мощь, и рельсы точно в дрожи.

В вагоне – как за пазухой у Бога.

Лес, горная река, платформа – кочка,

Крадёмся по степи неторопливо.

В заморский чай добавлю кипяточка,

Я и сама неместного разлива.

Я и сама чужачка в этой саге,

В судьбе-игре, гадательной ромашке.

А где твой дом? – спросите у бродяги.

А сердце чьё? – спросите у монашки.

Нигде, ничьё, а мысли где-то между

Землёй и небом, да землёй и небом.

Мечта зарницей, отблеском забрезжит,

Поймать её бы как жар-птицу мне бы.

Эх, распогодься, облачное око!

А, к чёрту всё! Концовка светит марта.

Мне одиночкой мчать не одиноко,

Как Бог пошлёт, и да как ляжет карта.

В старом доме всё подвижно,

Живо всё, всполошено.

Щёлкнет счётчик еле слышно,

Скрипнет низкое окно.

Сердце внемлет ветхой песне.

С полки книга прыгнет вниз.