— Тогда из-за чего ещё ты со мною? — Николас покончил с последним фаршированным виноградным листом, откидываясь на спинку стула.

— Из-за твоего занудства. Никак не могу о нём забыть, — Пенни улыбнулась. — Не будь его, давно бы мой след простыл.

Николас развёл ладони, качая головой.

— А ты, Фрэнк, остался бы со мною, будь я беден? — спросил Робин, отвлекаясь от брата и невестки.

— Конечно, — спокойно откликнулся Фрэнк.

— Ты любишь не только суммы на моих счетах?

— Будь уверен, — Фрэнк качнулся на стуле, вовремя ухватываясь за край стола.

— Что же именно ещё?

Похоже, братьям Донни шлея попала.

Фрэнк посмотрел Робину в глаза и просто ответил:

— Ты знаешь.

— Ты знал о том, что Робин богат? — спросил Николас.

— Да. Знал до знакомства. Не когда увидел в первый раз, но до физического знакомства. И его деньги не играли роли, — Фрэнк снова качнулся.

— И остался бы рядом, потеряй мой брат всё?

— Да, — кивнул Фрэнк, вместе с тем заверяюще прикрывая глаза.

— Вот посмотри на него, Пенни. Робин снова меня обставил. Ты от меня уйдёшь, а Фрэнк с тем останется, — Николас добавил себе узо из бутылки.

Фрэнк и Робин быстро переглянулись. Оба были в Термаикосе четыре дня. И Ник, и Пенни уже успели им пожаловаться друг на друга по отдельности. И каждому.

— Ник, я сам богат. Книги продавались и продаются, — примиряюще напомнил Эшли.

— Это запасной парашют. А если гипотетически и в целях чистоты эксперимента, разорись Робин…

— Ник, положение вещей таково, каким является. Гипотетические виляния здорово вредят семейному счастью.

Николас посмотрел на перебившего его Фрэнка. На него все посмотрели. Каждый по-своему. Мина с гордостью. Пожалуй, она была тем редким подростком, которая не считала высказывания отца раздражающими и напыщенными. Они ей нравились. Пенни с благодарностью. Николас с упрёком. Робин с любовью. Ощущаемой почти физически.

Эстелла Аракис же посмотрела на Фрэнка и Робина. Уже давно смотрела, пользуясь тем, что людей в возрасте за восемьдесят чаще всего предоставляют самим себе даже в компании. И если они сами не настаивают на общении, то возникает некий социальный вакуум, из которого можно беспрепятственно следить за окружающими.

О трениях между внучкой и её мужем Эстелла знала уже давно. И какой совет или действие тут станут наилучшими, она пока не решила. Скорее всего, стоит оставаться в стороне до последнего. К тому же гости в доме внучки интересовали старуху больше, чем неурядицы в семье той.

***

Эстелла прилетела рейсом без четверти пополудни, и Пенни, оставив Робина с близнецами, привезла бабку из аэропорта Македония. По возвращении Пенни увидела чарующую картину: близнецы сидели на полу в кухне, задрав одинаковые тёмные головы, и следили за передвижениями Робина. Тот, управляясь с ножом, разбирался со стейками к ужину и говорил. Не прерываясь, но и не спеша.

Пенни простояла невидимой с минуту, частично скрытая кадкой с пёстрым кротоном. И чувствуя, что бабка грузно замерла позади, точно так же наблюдая.

Близнецы пялились на Робина, изредка цапая друг друга за коленки или руки, но молчали. И постоянно снова возвращались глазами к Донни.

— Так, что ты сделал с моими детьми? — спросила Пенни, обнаруживая себя и заходя в кухню.

Робин чуть свёл брови, потом изобразил одною вопрос.

— Робин, они сидят. Тихо сидят.

— О, это не я. Это морской король.

Пенни тоже бровью изобразила вопрос.

— «Агнетта и морской король»*. Сказка. «И когда Агнетта переступила порог церкви, лики святых зарыдали и в скорби отвернулись от неё», — Робин процитировал.

— Очень подходящая по возрасту, — покачала головой Пенни.

— Мине нравилось. Фрэнку тем более, — пожал плечом Робин, добрасывая куски мяса в миску и засыпая те солью. — Ты встретила свою бабушку?

— Да.

— И?

— Прости, она пялится на тебя уже минут с пять. Эстелла, прекрати смущать моего гостя, — со смехом позвала Пенни.

— Кто тебя просит, милая, меня так бессовестно раскрывать? — в тон той ответила Эстелла, являя себя в кухне. — Здравствуйте, Робин.

— Приятно познакомиться, Пенни вас ждала, как явления народу, — Робин протянул руку и пожал загорелые, сухие, старушечьи пальцы с традиционными янтарными кольцами.

— Вот уж не подумала бы. Я бываю здесь ежемесячно. А мне за восемьдесят. И для меня это уже слишком. Но ей невдомёк.

— Бабушка, прекрати жаловаться. Я мать твоих единственных правнуков.

— Пенелопа, это шантаж. А я твоя единственная живая бабка, — строго ответила старуха. И снова рассмотрела Робина.

Эстелла Аракис была высока. И это даже в старости. Со скульптурным критским носом урождённой гречанки, орлиными очами и узлом седых волос на макушке.

— Ну? Где же она?

Робин снова изобразил вопрос.

— Твоя вторая половина? Где она?

— Эм…

— Эстелла, просто по имени, — разрешила старуха.

— Эстелла, разве Пенни вам не говорила? Фрэнк — он мужчина. У меня муж.

Эстелла терпеливо вздохнула, склонила голову вбок и согласилась:

— Ну, пусть так. Где твой Фрэнк?

— Полагаю, скоро будет. Он с детьми и Ником с утра ушли.

— На рынок, Эстелла. А с него или до него — чёрт знает куда, — внесла относительную ясность Пенни, подхватывая сонных близнецов и унося тех в детскую.

— У вас есть вещи? Помочь принести из багажника? — спросил Донни.

— Ещё бы. Полчемодана косметики, как водится у женщин, — сказала та.

Робин вышел. У автомобиля встретился с остальным семейством.

Ник помог Робину доволочь чемодан с «косметикой» Эстеллы, по пути сыронизировав над этим вечным камнем преткновения.

Детям Эстелла понравилась, а они той.

А вот Фрэнку… Не в самом Фрэнке было дело. Золотоглазая сущность менады, увидев Эстеллу, пришла в контролируемую тревогу и подозрительность. И даже если тот ей улыбался, то менада конвоировала его глаза негаснущим цветом и горизонтальной штриховкой зрачков. Эстелла не нравилась менаде.

Дионис Робина вёл себя сдержаннее, просто внимательно и черно рассматривая её, составляя мнение. Но это было продиктовано божественной беспечностью. Менады же всегда слыли излишне экзальтированными и психованными, и что-то поделать с этим было сложно.

Теперь же за общим, шумным столом, среди препирательств, шуток и анисового узо, Эстелла позволила себе откинуться в кресле, наблюдая за парой бога и менады. Она ничего не планировала предпринимать и как-то выдавать себя, если ещё не выдала. Просто явление перед нею было таким сакральным, что Эстелла вдруг почувствовала давно забытый вкус к жизни. Окружающие её годились той в дети, внуки и правнуки, но, тем не менее, старуха не чувствовала пропасти между собою и всеми.

Стоило также вздохнуть с облегчением, потому что, проведя какое-то время за столом, менада успокоилась и скрылась чуть глубже, даже позволив телу Эшли легкомысленно раскачиваться на стуле. А когда перебранка и жалобы между Ником и Пенни втянули Робина и Фрэнка в обсуждение преданности между супругами, то менада списала Эстеллу со счетов, погрязнув в чёрном влечении своего бога.

Это было красиво, величественно и предрешено. Всё, что они делали друг для друга.

Эстелла видела почти физические узы, что оплетали лозами Робина Донни и Фрэнка Эшли. Влечение и принятие если и не демонстрировались очевидно, интуитивно ощущались каждым, кто присутствовал рядом с этими двумя. Но всё их очарование было сосредоточенно всецело друг на друге. И если под него попадался посторонний, его равнодушно сдвигали в сторону.

— Менада всегда своими руками разрывает бога. И это будет концом.

Все обернулись к Эстелле.

— Бабушка? — Пенни обеспокоенно смотрела на ту.

Эстелла произнесла свои мысли вслух. И то, что она сказала их громко, отчётливо и словно не по своей воле, смутило её саму, словно ей снова было тринадцать и словно снова мать застукала её с тем соседским мальчишкой, что приезжал на каникулы каждое лето. Как его звали?