Робин берётся за его ремень, растаскивает, отдёргивает пуговицу на поясе джинсов, пропихивает ладонь.

Фрэнк, ухватив в кулаки рубашку и пиджак Донни, упираясь ими в его грудь, отталкивая и удерживая одновременно, дыша часто, стонет, как только Робин касается его голого, охватывает ладонью, гладит. Фрэнк запрокидывает голову снова, Робин целует ему шею, прижимая к стене собою. Он уже начинает раздевать себя, как Эшли, словно опомнившись, говорит:

— Постой.

— Что теперь?

Фрэнк, тяжело дыша, по-прежнему удерживая Донни за одежду, выдыхает:

— Не здесь. Я прошу тебя. Я прошу.

Робин с неохотой отступает.

Становится видно, что это даётся ему с огромным трудом. Потому что тот готов. Донни хочет Фрэнка так, что может зарычать. Собственнические и хищные инстинкты в нём включены и мечутся под галстуком и сорочкой с драгоценными запонками, подо всем его лоском. Но в то же время он понимает, что, возможно, Фрэнк действительно не готов.

Он ему многое позволил, но ещё не готов.

— Я найду тебя, — говорит Фрэнк, застёгивая джинсы и ремень. Отмыкает дверь и уходит.

***

Донни ещё раз закурил, потому что не имел ни малейшего желания выходить в таком состоянии на люди. Как подросток, в самом деле.

И вообще, то, что произошло, вдруг представилось ему нереальным. Очень живым, жёстким, горячим, но всего словно бы не было. Шикарная порнографическая галлюцинация.

Робин вымыл руки, рассматривая себя в зеркале, и вдруг застонал.

«Блядь!» — сказал он зеркалу, досадливо встряхивая руками.

«Блядь», — сказал ещё раз, возвращаясь по лестнице наверх.

Он сообразил, что не знает: кто Фрэнк, его номер телефона, откуда он сам. Не знает: как тот хочет связаться с ним, когда тот появится, появится ли вообще. И что он сразу же нарушил данное Фрэнку обещание: не спрашивать у того согласия.

Робин остановился, заставляя себя быть спокойным. У него получалось, но сама эта паническая реакция и отчаяние, которые им овладели — это всё оказалось для Донни таким неожиданным и забытым. Да он сам себе не мог точно ответить, было ли такое с ним когда-либо и с кем-либо.

Он поздно добрался до квартиры, уснул с мыслью о Фрэнке.

Проснулся на том же месте в мыслях, на котором заснул. Сел на кровати, спустив ноги.

— Твою мать, — сказал вслух. Очень походило на одержимость, кроме шуток.

Пока собирался в офис, думал о Фрэнке. Пока ехал в Даунтаун, простояв пятнадцать минут в пробке, думал о Фрэнке. Поднимался в лифте на свой этаж, думал о Фрэнке. В приёмной сказал мисс Вирджинии Баббл, чтобы она связывала его с любым, кто звонит.

— Даже с незнакомыми? — уточнила мисс Баббл.

— Особенно с незнакомыми, мисс Вирджиния, — бросил Донни, уже закрывая за собою дверь.

Ему удалось собраться и нормально выполнять свои обязанности, и даже, что стало невероятным облегчением, забыть о Фрэнке в тот период, когда ему сообщили, что нужно срочно скупать места под застройку, которую вдруг не смогла выкупить конкурирующая строительная контора. И Робин занимался оформлением сделки, пока другие не успели её перехватить. Участок находился в отличном месте в Малибу.

Но зато когда Донни пришёл в себя, была уже половина пятого, а мисс Баббл так и не сообщила ему ни о каком звонке от какого-либо Фрэнка. О том, что она забыла, речи быть не могло. Мисс Баббл — идеальный секретарь-референт.

Значит, он не звонил.

И Робин с отвращением ощутил, как досада накрывает его. Апатия.

Он вяло-агрессивно отпихнул от себя ноутбук.

Дела были закончены, но Донни, как ненормальный, дождался официальных шести вечера, свернул ноутбук, положил сотовый в карман и вышел из офиса.

Мисс Баббл попрощалась с ним, напомнив, что в восемь тридцать он планировал встречу.

Робин поблагодарил её, тоже попрощался, дождался лифта, спустился в подземный гараж. Когда шёл к автомобилю, почувствовал, как коротко завибрировал телефон, приняв сообщение. Робин посмотрел. Скидки на марочные швейцарские часы.

«Кому, блядь, нужны эти часы?» — в сердцах подумал он.

Робин убрал телефон в карман, поднял руку с ключом сигнализации вверх, услышал, как токнул его автомобиль. И тут, обогнув последний ряд, отделяющий его от парковочного места, он увидел Фрэнка.

Тот полусидел на капоте его «ауди», курил в ожидании.

Донни ощутил, как жаром прокатилось в животе, растеклось до груди, залило ключицы, шею и глаза. Но ему, тем не менее, удалось сохранить темп шага, не замедлиться и не броситься вперёд. Он остановился перед Фрэнком, рассматривая.

Тот, не торопясь, докуривал, в свою очередь разглядывая Робина. Как он делал потом всегда. Этим своим полуулыбающимся взглядом, спокойным, немного суженным, в котором, в зависимости от мыслей, менялся оттенок. Но всегда этот спокойный уравновешенный взгляд рождал у Робина ощущение того, что Фрэнк что-то там знает, чего сам Робин о себе не замечает, и ему не говорит, предоставляя возможность всякий раз угадывать, что именно.

— Привет, — говорит Фрэнк. Бросает окурок на бетонный пол и давит кедом.

— Привет, — отвечает Донни, проходя к задней двери автомобиля со своей стороны, чтобы оставить сумку с ноутбуком на сиденье.

Фрэнк, не спрашивая, садится на пассажирское сиденье рядом с ним, спокойно пристёгивается.

Робин тоже, разглядывая его. Включает зажигание, выводит автомобиль со стоянки.

— Куда поедем? — спрашивает он у Фрэнка.

Тот молча смотрит на Робина, сжимает и прикусывает губы, но продолжает только смотреть.

— Можно в мотель, можно к тебе, можно ко мне. А можно прямо здесь, если, конечно, ты так хочешь, — продолжает Донни, чувствуя небывалое, чувствуя волнение под взглядом Фрэнка.

И от этого волнения в его голосе становится чрезвычайно много ядовитого пренебрежительного тона.

Фрэнк же сегодня не в пример спокойнее вчерашнего.

А Робину кажется, что он теряет инициативу, чего он не любит очень сильно. Робин контролирует всё. Он властен, авторитарен, всезнающ, настойчив и не терпит возражений.

Фрэнк же, это он уже чувствует, более скрытен, мягче, менее порывист в поступках. Что отнюдь не значит того, что тот мягкотел и безволен. Чутьё на людей говорит Донни, что рядом с ним сидит настоящий тихий омут. И глаза. Глаза Фрэнка неоднозначны.

— К тебе, Бобби, — мягко произносит Фрэнк.

— Бобби? — Донни немного улыбается, развернувшись к Фрэнку вполоборота.

— Бобби, — повторяет Фрэнк, в свою очередь улыбаясь глазами.

Робин некоторое время ведёт молча, потом говорит:

— Меня никто так не зовёт.

— Зря. Я буду.

И Донни понимает, что тот будет. Это решено.

Потом они стоят в пробке.

Донни закуривает.

Фрэнк нет. Он смотрит на то, как Робин курит, сбивая пепел сигареты в окно, как снимает солнечные очки, потому что они развернулись спиной к солнцу, иногда смотрит на него самого. Фрэнк отстёгивает ремень, склоняется к Робину, обхватывает его ладонью за шею и целует. Очень нежно и доверчиво, прикрыв глаза.

Робин чуть торопливо отвечает, охватив держащую его руку за голое запястье.

Поцелуй достаточно долгий, Фрэнк изменяется в лице, когда сдвигается обратно.

Робин делает последнюю затяжку, давит окурок в пепельнице.

— Кто ты? — спрашивает он.

— Я пишу, — Фрэнк пожимает плечами.

— Ты писатель? Настоящие книги?

— Да, одна, — Фрэнк улыбается.

— И я мог читать что-нибудь твоё? — Робин наконец-то набирает скорость, выбравшись на шоссе.

— Мог, если читаешь, — кивает Фрэнк.

— Как тебя зовут?

— Фрэнк Эшли.

— Так это ты — та дрянь, что сводит с ума почтенных мамаш и отцов семейств, заставляя их поливать тебя ядом, бензином и нечистотами?!

Робин снова надевает очки, почти смеётся.

— Это я.

— Я не читал твою книгу. Только отзыв в каком-то журнале. У критика, похоже, тоже детки на выросте. Чувствовалось, что в тревоге за умы и нравственность нового поколения.