Робин наблюдает, достаёт сигарету, со стойки берёт картонку со спичками, прикуривает, бросает сгоревшую спичку в пепельницу. Расстёгивает пиджак, откидывается на стуле, запускает правую в карман брюк. Обе ноги на подножке, колени развёрнуты. Он начинает курить, не спуская оценивающего, раздевающего, ощупывающего взгляда с Фрэнка. И этот взгляд значит «я знаю, чего ты хочешь, сучонок, мне придётся взять тебя за волосы и заставить облизать меня между ног, и я не уверен, что тебе это может понравиться». Он держит сигарету в пальцах между указательным и средним, иногда этой же рукою с сигаретой берёт стакан с виски, пьёт.

Эшли продолжает вертеть зажигалку. Встаёт, приближается к Робину. И взгляд его говорит «я почти рядом, но ты же не можешь взять меня, как жаль».

Тот, ни слова не говоря, толкает по стойке пачку с сигаретами, говоря глазами «ты можешь представить, что с тобой будет, как только у меня появится возможность».

Фрэнк берёт одну, смотрит на Робина, возвращается на своё место. Закуривает.

И когда Эшли делает первую затяжку, Робин меняет положение тела. Он подаётся вперёд, чуть склоняется, опирается на стойку, гасит свою сигарету в пепельнице. Продолжает смотреть на Фрэнка, уже немного задумчиво, но всё равно агрессивно.

Тот курит, долго и сильно затягиваясь, охватывая фильтр сигареты губами с чуть большим значением, чем просто при курении. Разводит колени, опускает руку на бедро так, чтобы она провисала между. И это значит «хочешь меня, Бобби?»

Робин делает движение губами и носом, ведёт носогубные складки, собирает кожу на переносице мгновенным движением, но Фрэнк знает, это значит «кусать».

Фрэнк отпивает из стакана. Немного склоняет голову вбок, неопределённый кокетливый жест. Всё это — по-прежнему смотря в глаза.

Робин поднимается, приближается. Останавливается рядом, обе руки в карманах.

«Возьми меня», — говорит Фрэнк глазами.

«Я уничтожу тебя, малыш», — говорит Робин тёмным тяжёлым взглядом.

Оба они смотрят так с минуту, вообще ни на что не отвлекаясь.

И мягкая, бледно-лиловая энергия Фрэнка, податливая, но всё же оформленная, соприкасается с огненно-алой, потрескивающей, как пламя, напористой и угрожающей энергией Робина. Они словно трутся друг о друга, не соприкасаясь физически. И оба чувствуют, что ещё немного, и это может произойти.

И тут Фрэнк докуривает, гасит сигарету и произносит вслух:

— Я знаю, я буду кричать.

***

Вдвоём Донни и Эшли смотрелись просто потрясающе. Что-то более привлекательное было трудно вообразить.

И, ничтоже сумняшеся, оба начали играть на этом. Помимо того, что они были влюблены друг в друга, они ещё были влюблены в своё чувство. В эффект от самих себя. Им нравилась своя атмосфера, та, которая образовывалась вокруг. Оба тащились от того, что такие разные по темпераменту, открытый и закрытый, они вполне гармонично сосуществовали рядом.

Игры, которые они сами себе организовывали, могли запросто свести с ума, покалечить физически или разбить вдребезги любые отношения, но у этих двоих всё шло им на пользу, объединяло.

Они ходили в гей-клубы на Сансет-стрип и либо дразнились, выставляя себя напоказ, либо один играл приманку, а второй потом забирал его из-под носа вожделеющих. Временами концовка была иной. Кто-нибудь из них провоцировал другого на беспочвенную неоправданную ревность, тот же с энтузиазмом на крючок цеплялся. Всё очень красиво перетекало в скандал с бурной ссорой и разрушительным примирением в постели.

Иногда отправлялись в бары, где проводили время обычные парни, и ходили по краю. Устраивали демонстрацию своих особых отношений, что, несомненно, вызывало ропот и открытые оскорбления. Заканчивалось очень нехорошо. Донни дожидался, пока кто-нибудь входил в раж, выкрикивая угрозы, и валил того на пол в быстрый нокаут. Если ополченцев бывало больше, Фрэнк тоже присоединялся.

Обычно обоим везло, уходили без потерь. Просто сбегали из бара пока целы, оставив лежать на утоптанном полу как можно больше гомофобов.

Временами приходилось отхватывать, но до полиции не доходило.

Потом, опять же, либо обжимались в подворотне, причём чем грязнее подворотня — тем интереснее, либо добирались до дома, где Фрэнк со стонами отдавался Робину, возбуждённый его предыдущими действиями.

Был очень долгий период, когда оба хорошо сели на экстази и на кокаин, на клубные наркотики.

Их роман в этот период стал просто сумасшедшим.

Здесь очень помогла более холодная голова Фрэнка, когда он однажды ранним утром, делая кофе, увидел входящего Робина с инфернальными глазами после отрыва ночью и сказал: «Милый, довольно, так больше нельзя. Я хочу от тебя ребёнка. Давай завязывать».

***

— Ты видел это? — спросил Фрэнк, кидая Робину журнал, перегнутый на нужной странице.

— Нет, что там?

Робин взял в руки «Лос-Анджелес».

На развороте было фото его и Фрэнка, под фото пояснение: «Миллиардер и глава «Билдинг Донни корп.» Робин Донни со своим любовником, современным молодым писателем Фрэнком Эшли, на открытии нового ветеринарного центра».

— Да, если прочесть всё вместе — звучит просто по-кретински, — согласился Робин.

Фрэнк развернулся к нему лицом от окна.

— Будешь кофе?

— Немного.

— Боишься не уснуть? — хохотнул Фрэнк.

Робин ухмыльнулся. Кофе в любом случае ничего бы не напортил.

Они шли сегодня в «Гоморру», поэтому Робин уже держал в кармане несколько таблеток, от которых Фрэнк становился таким ебливым, что ум за разум заходил.

Да и сам Робин приходил в такое возбуждение, что позволил бы запустить ему в себя руку, захоти того сам Фрэнк. И сегодня Донни планировал бесконечное суточное изматывающее предприятие.

Но пока кофе.

Фрэнк пил со сливками, Робин просто чёрный, кенийский. По кухне плыл запах из кофеварки.

— А тебя что-то волнует в этих порочащих тебя прожектах? — спросил Донни, приближаясь к Фрэнку и забирая свою чашку.

— Не особо, — пожал плечом Фрэнк.

— Задето твоё целомудрие? — Робин не отходил, он смотрел поверх чашки на Фрэнка.

Фрэнк ответил ему взглядом поверх своей.

— Бобби, со своим целомудрием я распрощался на том чудовищном диване, когда две пожилые дамочки снялись с места, а ты снизошёл до меня.

Донни изобразил сдержанную улыбку.

— Как мило было с твоей стороны быть со мною таким откровенным, — произнёс он, ставя чашку на стол.

— Я видел, тебе сразу понравилось, — в тон ему ответил Фрэнк.

— У твоего ангела-хранителя крепкие яйца, раз он позволил тебе уйти от меня в тот вечер, — Донни достал таблетку и положил её перед Фрэнком на стол.

— У моего ангела-хранителя вообще нет яиц, потому что он позволяет тебе драть меня в зад, стоит мне только зазеваться, — с предъявлением сказал Фрэнк, отправляя таблетку в рот и запивая остатками кофе.

— Ну точно. А ничего, что ты мне не даёшь с понедельника, Фрэнк? — Робин проглотил свою, плеснул кофе из кувшина в чашку, чтобы запить.

Фрэнк не удостоил его ответом.

Оба знали, что будет через час-полтора.

Робин станет жать его где-нибудь в углу или на танцполе, шепча на ухо о том, что и как он с ним провернёт.

И Фрэнк даст.

— А ты в самом деле миллиардер?

— Да, — Робин довольно улыбнулся.

— А чего это мы продолжаем жить в плебейской квартире из кондоминиума? — тоже улыбнулся Фрэнк.

— Хочешь, куплю для тебя замок? Выбери страну, — Робин приблизился, ухватил Фрэнка за локоть.

— Хочу что угодно и там, где ты.

Взяли такси.

На контроле ручной громила Энди Коппер сказал:

— Приветствую, мистер Донни. Давно не видел вас.

— Здравствуй, Энди. Как Марта?

— С тех пор хорошо, спасибо.

— Привет, Энди.

— Добрый вечер, мистер Эшли, читал, скоро закончите книжку?

— Отнюдь не скоро, Энди, лгут, — Фрэнк протянул Энди чаевые.

— Благодарю, мистер Эшли.

Фрэнк был одет в чёрную сорочку без галстука с распахнутым воротом, тёмно-серый приталенный узкий пиджак, брюки со стрелками от классического Диора, что на его длинных ногах смотрелись хорошо, и в модельные туфли. Он знал, что Донни заведётся от него в два счёта в таком виде. На Фрэнке были платиновые запонки и платиновая пусета в ухе. Проколол его недели три назад. К тому же выбелил прядями волосы на голове, стал чуть светлее, чем очень нравился Робину, так, что тот сосал его волосы перед сном.