Фрэнк, взметнувшись руками, впился пальцами и ногтями ему в плечи, по коже пошёл изморозью.

— Что ты чувствуешь? — прорычал Робин, прокручивая правую кисть.

— Сука! Ублюдок!

— Что ты чувствуешь, Фрэнк?!

Фрэнк захлебнулся.

— Боль, — прошептал он.

Робин снова зарычал, отираясь лицом о его кожу. Но Фрэнк, словно различив его намерение в этом звуке, яростно и торопливо проговорил:

— Даже не думай. Уберёшь, я возненавижу тебя.

Поэтому Робин остался. Он не увидел золотого взгляда менады, которым загорелись глаза Фрэнка, потому что не мог разомкнуть ресниц от чувственной похоти и оглушающих, словно грохот барабана, ударов сердца. А Фрэнк спустил обе руки вниз, обхватил себя и Робина, сжал, огладил.

— Боже, Фрэнк. Продолжай, малыш.

Фрэнк продолжал.

Робин пропихивал в него руку, заставляя задыхаться и биться в бёдрах, дрожать. Свободной ладонью ласкал и придушивал по горлу. В поцелуях Фрэнк кусался. Робин тоже кусал его шею, превращая золотую чистую кожу на ней в яркий обширный кровоподтёк.

Фрэнк крепко сдрачивал им обоим. Пока Робин не почувствовал, что больше ждать не в силах. Он выкрутил кисть из Фрэнка, развернул его вверх бёдрами. Еле сдерживая стон, оглядел. Яркая, широкая, дрожащая прореха мерцала под его руками. Робин ворвался в неё, наседая яростно, на взрыках. Крепко и до синяков впиваясь пальцами в кожу Фрэнка, заставляя того кричать при каждом толчке.

Фрэнк был просторен, гладок и влажен. Робин знал, что сделал его таким он сам. Представил, что бы могло произойти, пусти он руку ещё дальше и глубже. Сумасшедшее воображение нарисовало ему картинку: рука его по локоть погружается в мужа, а тот неистово бьётся на ней и кричит. Но крики его не о пощаде. Нет, Фрэнк просит о продолжении…

Пробуждённый в Робине Донни Дионис затопил его глаза чёрной гатью. Робин кричал, пока кончал во Фрэнка. Фрэнк кричал, заливаемый раздирающим, глубоким, вакхическим оргазмом. Две дружные сущности, что жили на дне их либидо, пробудились. Золотоглазая менада со штрихами зрачков и черноглазый Дионис.

Робин, выскользнув из Фрэнка, не нашёлся с силами, чтобы закончить на достигнутом. Потому что зад мужа сводил его с ума. Так что он снова пропихнул в него руку по свежей влаге. Уже легче, без опасения прижал собою Фрэнка к кровати лицом вниз. Ухватил за волосы, сгребая и встряхивая.

— Хочешь меня? — изменившимся голосом утробно спросил Робин, словно рокотом грозы обволакивал Фрэнка.

И тот ответил.

— Только тебя, бог мой, — и голос его звучал мелодично, как струи рождающегося водопада на первом пороге.

Поэтому Робин сделал то, что обещал, угрожая Фрэнку ранее. Он насиловал его, меняя руку с наливающимся и твердеющим членом. А сырые всхлипы и звуки втягиваемой сквозь зубы слюны, что рвались из лежащего, сидящего на нём или провисающего коленями в его локтях Фрэнка, говорили с Робином сами за себя.

Фрэнк справился с жестокой поркой, вошёл во вкус, дался мужу.

Оба потеряли сознание под утро. Тела обессилели, замерев в скрученных простынях, на грани комы от обезвоживания и потери сил. Но собою перестали владеть гораздо раньше. Ровно с того мига, как изменилось сияние их глаз.

========== 23 ==========

— Возьми косметику и накрась глаза, — говорит Робин, отвлекаясь от экрана подвесного телевизора.

Фрэнк озадаченно оборачивается, позабыв про «Смерть на похоронах»*, что оба просматривают уже раз в четвёртый.

— Накрасить глаза?

— Да. Накрась глаза.

Робин смотрит на Фрэнка с совершенно неопознаваемой гаммой чувств, и ему приходится хмуриться, чтобы выловить хотя бы одно из них, но определённое и однозначное. Фрэнк распознаёт любопытство, ожидание и немного насторожённости.

— Что на тебя только что нашло, Бобби?

Робин не отвечает, разве что широко улыбается, откинувшись головой на спинку дивана и чуть сползая по ней вниз, разбрасывая длинные ноги. Фрэнк понимает, что не «только что». Давно или уже некоторое время.

Робин снова возвращается к фильму и Питеру Вону** в роли дядюшки Альфи в кресле-каталке, отпуская из-под взгляда Фрэнка. Великодушно давая тому времени на обдумать и смириться. Фрэнк знает его как самого себя. И знает, чего хочет Донни. Знает о том, что спокойствие мужа напускное. Выдают того медленные движения пальцев по цветным кнопкам пульта управления, что Робин держит в руке и на бедре.

— Я не стану этого делать, — отказывается Фрэнк.

— Почему? — Донни спрашивает таким тоном, словно совершенно не заинтересован в ответе.

— Это не моё.

— Ты уже делал так?

— Нет. Никогда.

— Тогда откуда же тебе знать, Фрэнк, что это не твоё?

— Оттуда же, откуда я знал, что мне понравится лечь под тебя.

То, что аргумент его легкомысленный и неподходящий, несмотря на всю логичность, Фрэнк понимает сразу, стоит увидеть совершенно ожившие глаза Робина. К тому же тот снова усаживается в диване развернувшись к Фрэнку, подтянув левое колено под себя. Локтем опирается в обивку и принимается скусывать ноготь на большом пальце. Взглядом долго и пристально скользит по Фрэнку.

— Ты же понимаешь, что сказал?

Фрэнк прикрывает глаза.

— Бобби, я о том, что точно знаю: глаза красить я не стану. Как и вообще красить что-либо на лице.

— Ты делал это.

— Нет.

— В «Пальме». «Вишнёвый пирог», — Донни машинально слизывает с нижней губы при воспоминании.

— Чёрт дери, Бобби, — Фрэнк злится, — тогда это тоже было не моё желание.

— Пусть так. Но ты только что напрашивался.

— Нет, — твёрдо говорит Фрэнк. — Что будет дальше? Женское бельё?

Робин бросает взгляд на лестницу к комнатам детей. Потом возвращается к мужу и скусыванию ногтя.

— Не настолько. Только твои глаза, — медленно и несколько мечтательно говорит Робин.

— Не делай из меня…

— Не делаю. Даже не произноси. Я люблю в тебе мужика. И трахаю тебя точно так же.

— Как мужика. «Но, Фрэнк, просто накрась глаза», — иронично огрызается Эшли.

— Да, — Робин распускается в улыбке.

— Забудь об этом, Бобби.

Робин задерживается взглядом на губах мужа, пока тот отказывает ему. Потом коротко смотрит в глаза и возвращается к Алану Тьюдеку*** и Дейзи Донован****, которые выясняют, что станут родителями.

***

Что-то шло не так. Фрэнк потратил несколько часов на то, чтобы заподозрить и сопоставить, что именно не так.

«Сука. Вот же блядство», — выматерился в сердцах.

Робин уже неделю не прикасался к нему. Но не в сроках отсутствия секса как такового было дело. А в длительности отсутствия прикосновений.

Сам Фрэнк его целовал и обнимал. Робин же просто принимал. Но не проявлял инициативы.

Фрэнк знал, что в этот период «Билдинг Донни корп.» занята поглощением «Гриис Титанз», что застраивала Салоники и остров Корфу. Николас Донни совершенно неожиданно вспомнил, что он генеральный директор и предложил купить строительную компанию, что была у того на виду, вместе с основным пакетом акций. Процесс тянулся уже в течение месяца. В доме на Берриз Лейн, 192 даже несколько раз бывали Хёртс и Шмидт, коммерческий и административный директора, проводя с Донни время на террасе. Билл Хёртс эмоционально прогнозировал работу с заказчиками, попутно нелестно отзываясь об опаляющем греческом солнце, которое далеко перешибало калифорнийское. Клайв Шмидт больше отмалчивался, поскольку его волновали только вопросы безопасности и проверка новых сотрудников. Кел Уайт тоже приезжал. Донни как пару лет уговорил того занять должность строительного директора. Таким образом совершенно безболезненно заполучив и «Уайт Вудз», и самого Келвина под своё руководство. Так что некоторую отстранённость мужа Фрэнк списал на временную деловую загруженность.

И в то же время это не было полноценным оправданием. «Билдинг Донни корп.» не в первый раз съедала более мелких строительных подрядчиков. Всё это не могло настолько отвлекать Донни от мужа. Отвлекать могло только одно. Упрямство. Чёртов гонор Робина Донни. Тот наказывал Фрэнка за строптивость. Наказывал своей сдержанностью и оценивающим взглядом.