«Сайрус? — коротко взглянул на него Робин. — Махровый педик, старый знакомый педик».

Фрэнк не отводил взгляда.

«Малыш, я с ним не был. Гулянки, пьянки, но не секс. Это то, что ты хотел услышать?» — Робин улыбнулся.

Фрэнк тоже.

Робин сильно ударил часы, когда выволакивал Денни из салона «шевроле». И теперь Фрэнк мог ощущать эту царапину на сегменте браслета при поглаживании.

Они добрели до пирса. Здесь была парковка. И Фрэнк с приятным удивлением услышал «Far away» Nickelback, льющуюся из динамиков автомагнитолы. Громко и отчётливо.

Робин отбросил сандалии и мягко, но требовательно обнял Фрэнка за талию, поджимая к себе. Фрэнк кинул кеды, укладывая руки по груди и плечу Робина. Стали танцевать в мягком песке.

Робин, прислонившись лбом ко лбу Фрэнка, произнёс:

— Выходи за меня.

Фрэнк неожиданно для себя выдохнул, возбуждённо и громче, чем следовало.

— Что? — улыбаясь, спросил Робин.

— Уже?

— Да, почему бы и нет? — дрогнул плечом Робин.

Nickelback продолжали просить ещё об одном шансе, а Чед Крюгер утверждал, что любил всегда.

— Года не прошло, Бобби.

Робин фыркнул.

— Фрэнк, самые долгие мои романы исчисляются несколькими неделями.

— Да потому что ты тиран и домогающийся садист, — Фрэнк тоже дрогнул в плече, меняя руки местами и сближая свои губы с губами Робина.

— Не поэтому. Тебе приходится хуже прочих. Но с тобою мы гораздо дольше. Это твоя заслуга, Фрэнк.

— Тут ты прав.

— И..? Ты готов ко мне и впредь? — Робин чуть спустил руки с талии Фрэнка.

— Я готов, Бобби, к тебе и впредь…

— Но что?

— Вся эта волокита со свадьбой…

— Малыш, ты что, не мечтал об идеальной свадьбе? — Робин полушутливо, полувозмущённо встряхнул его.

— Никогда, — Фрэнк не мог оторвать взгляда от лица Робина.

— А я мечтал.

— Ты? Ты?!

— Да, я, — Робин сделал глазами движение «можешь вообразить».

— Тебе почти тридцать, а у тебя были отношения по нескольку недель. Не слишком же ты стремился к венцу, — Фрэнк отметил, что «Far away» продолжает звучать, словно благосклонное божество ставит её на повтор, желая продлить танец на вечернем пляже.

— Ты не удивляйся. Я уверен, что ты моя судьба. У меня есть неопровержимые доказательства. Будешь послушным, когда-нибудь расскажу, — Робин улыбнулся так, что Фрэнк не устоял.

Эшли прикусил губу, опустил глаза и почувствовал, как абсолютно отвердел под джинсами его член.

— Фрэнк… — медленно произнёс Робин, тоже это почувствовав. — Господь милостивый, ты пылаешь.

Робин продолжал улыбаться, прижимая к себе Фрэнка уже за бёдра. Разглядывая его алые скулы.

— Бобби, нам же хорошо без условностей.

— Да в чём дело, малыш? У меня миллиарды. Я чертовски хорош. Я умён. И я ебу тебя до множественных девичьих оргазмов. Чего ты ещё хочешь получить? Говори быстрее, — Робин глухо и торопливо шепчет в ухо Фрэнка, рукою оглаживая его сквозь джинсы, крепко и нежно.

«И в самом деле, — думает Фрэнк. — Больше нечего».

— Песню придумал? — спрашивает Фрэнк, роняя голову на плечо Робина, поддавшись истоме.

— Эта.

— Согласен… на песню, — Фрэнк позволяет Робину проникнуть ладонью в джинсы.

— А на свадьбу? — нажимает Робин во всех смыслах.

Они уже не кружатся под просьбы о прощении стоящего на коленях Крюгера. Фрэнк не в силах двигаться. Он повисает на плечах Робина. Робин сдрачивает ему, одновременно целуя. Фрэнка кружит в тёплом водовороте.

— Мне нужно время подумать, — упрямо выдыхает он, проливаясь в ладонь Робина.

— Чёрт тебя дери, ледышка, — с неверящей улыбкой говорит Робин, наконец убирая руку. Подносит ладонь ко рту, под взглядом Фрэнка зализывает с неё тёплую сперму.

Фрэнк прижимается к нему, охватив рукой, и долго, обещающе целует.

Робин особенно не обольстился мягкостью Фрэнка. И был прав. Женить на себе Фрэнка Эшли Робину удалось за полтора года до рождения Мины. И это было уже чистой воды вынуждение. Робин настаивал на потенциальной беременности только после свадьбы. Он был уверен в любви Фрэнка к нему, но патологическая неприязнь Эшли к браку его несколько обескураживала.

Бывало, что ругались из-за этого. Бывало, что Фрэнк погружался в отстранённое молчание. Бывало, что сам Робин злился настолько, что Фрэнк не решался подступиться к нему. Но как бы ни было, свадьба состоялась в феврале 2015-го. И их свадебная фотография с целующимися женихами почти тут же обосновалась на прикроватной тумбе.

***

— Думал, ты не явишься и до закат, — говорит Робин, непререкаемо вынимая из рук Фрэнка бумажные пакеты. Оставляя те на полу.

— Потише, Бобби. Там стекло.

— Что, был на распродажах в Сенчери-Сити?

— С мамой. Она купила тебе подарок.

— Мне? Миссис Эшли купила мне подарок? — Робин искренне и добродушно хохочет. — Надо же… Я обязан сделать ответный жест.

— Вовсе нет.

— Конечно, да. Твоя мать введена в высший пантеон языческих божеств за то, что произвела на свет тебя, — Робин начинает тащить Фрэнка по лестнице в спальню. — Кстати о тебе. Идём же, хочу кое-что проверить.

— Бобби, ты о чём? — Фрэнк идёт, но насторожившись. Потому что все «хочу кое-что проверить, кое-что покажу, смотри-ка» всегда ведут к одному. Чаще всего в койку.

— Давно хочу, знаешь ли. Драгоценная миссис Шток увезла всех детей в Хермозу-Бич на побережье, — Робин заволакивает Фрэнка в спальню. Замыкает дверь на защёлку.

— Всех?

— Лив и Джаред с ними, — отвечает Робин, стаскивая через голову поло.

Лив и Джаред — внуки драгоценной миссис Шток. Оливия Сайнтс ровесница Фрэнка-младшего, Джаред Сайнтс на полтора года младше.

— Родители, полагаю, уже с ними. Мама под зонтом и в креме. Отец безрассудно печётся под солнцем, — Робин сталкивает с себя кеды и джинсы. Остаётся совершенно голым. Только домашние «Филип Патек» свисают на кисть руки. — Чего ты ждёшь?

Фрэнк смотрит на мужа. Начинает раздеваться под ответным и нетерпеливым взглядом. Видит, как на глазах меняется Робин, приходя в возбуждение.

— Твой старик доиграется с солнцем, — говорит Фрэнк, отступая к кровати спиною, не отводя взгляда.

Робин идёт следом, наступая.

— Он сам всё знает, — Робин заставляет Фрэнка забраться на кровать, натекает и нависает над ним сверху. — Суть моих объяснений в том, что у нас есть часа четыре.

Фрэнк пытается выбраться из-под него на середину кровати, но Робин стаскивает его под себя, подтягивая Фрэнка за талию.

— Было часа четыре, но тебя носило за тряпками. С твоей божественной матерью. Так что теперь только часа два, — тон Робина меняется, становится строже и глуше.

Фрэнк замирает под ним.

— Что ты хочешь проверить?

— Насколько ты послушен, — Робин целует, одновременно всем телом накрывая мужа, оглаживая его с плеч по бокам, бёдрам, до коленей руками.

Фрэнк прогибается, пропадая в поцелуе. Как, впрочем, всегда.

— Каким мне быть, малыш? — говорит Робин.

— Нежным, Бобби, — Фрэнк замечает, что дрожит голосом в имени мужа.

Робин улыбается. Снова целует, коротко.

— Переворачивайся.

Пока Фрэнк перекидывает колено через отогнувшегося назад Робина и, разведя их же, опускается лицом вниз, Робин, дотянувшись до ящика в тумбочке, нашаривает внутри банку с лубрикантом. Он обласкивающе растирает горсть по себе, у Фрэнка между, вталкивая неглубоко. Ещё горсть задерживает в правой ладони. Левой рукой пропихивает член во Фрэнка, неглубоко, едва на то количество, чтобы удержаться. Погружается до конца вместе с тем, как накрывает Фрэнка собою. Левой рукой опирается на кровать. Правой берёт член Фрэнка и гладко, мягко, медленно разглаживает по нему весь лубрикант из ладони. Фрэнк, захваченный синхронными ласкающими оглаживаниями и вторжением, тихо и глубоко дышит под мужем.

— Почему с тобой всегда так хорошо? — говорит Фрэнк, в возбуждённой судороге прогибаясь в лопатках и плечах вверх, затылком касаясь склонённого над ним лица Робина. Поворачивает голову, отирается скулой о его щетину. Слышит, как расходятся в улыбке губы Робина.