Донни, не прекращая движений, не меняя темпа, чуть налегает на мужа, прижимается губами к его уху с посверкивающей пусетой:
— Потому что я люблю тебя, — говорит он, мокро и влажно скусывая ухо Фрэнка.
Фрэнк, закинув руку, тянет его за шею к себе. Робин по вздрагивающему напряжённому члену в своей руке понимает, что сейчас тот будет кончать, поэтому сжимает сильнее, сдрачивает всё в ладонь. Губы смещает на шею Фрэнка, прикусывает.
— Хочешь больше?
— Да.
Робин выскальзывает, проталкивает часть спермы Фрэнка в него самого, остаток отирает о себя. И Фрэнк чувствует, как вместе с твёрдым, большим членом в него забирается и большой палец Робина, на следующей фрикции добавляется указательный.
— Говори со мной, — глухо требует Робин.
Фрэнк, справляясь с уже знакомым, но всё же разламывающим ощущением в себе, выдыхает. От горячего дыхания на коже, от голоса Робина, от его ласки Фрэнк готов кричать, но пока в силах сдерживать себя.
— Ты охуенный, Бобби.
— Очень хорошо, Фрэнк. Продолжай.
— Делай что хочешь. Я дам тебе как угодно.
— Дальше.
Голос Робина снова меняется. Он начинает проваливаться на более глубокий уровень возбуждения, лишь усилием разума и воли удерживая себя от жадной ярости, потому что ещё не время.
— Сука, — вдруг стонет Фрэнк, крупно вздрагивая под ним. — Боже, Бобби, заставь меня орать.
— С удовольствием, Фрэнк, только скажи, — Робин отклоняется, поднимаясь, растаскивает ягодицы Фрэнка. Видит, что тот восхитительно широкий и яркий. Робин проталкивает ещё лубриканта, растирает в своей ладони. Прижимается к спине Фрэнка лицом, левой крепко обнимает его рукою вкруг талии.
— Хочешь больше, Фрэнк?
— Да.
Фрэнк понимает, что имеет в виду Робин и о чём он сам просит, не сразу. Но открытие застигает его уже после крика и судороги, после чудовищного раздвигающего погружения. Фрэнк, удерживаемый мужем, всем его сильным жаждущим телом, не в силах вырваться. И хочет ли? Он соображает, что Робин хочет от него того, о чём Фрэнку никогда не приходилось даже думать. Робин заскальзывает в зад Фрэнка не просто пальцами, а медленно, бережно, но непререкаемо всей кистью. Фрэнк чувствует холодное прикосновение браслета от его часов кожей.
— Бобби, — шепчет Фрэнк.
— Что? — Робин снова оказывается ртом у шеи Фрэнка.
— Ты порвёшь меня, — выдыхает на крике Фрэнк.
— Ох, Фрэнк. Как я хочу это сделать, ты бы представлял на сотую долю, — шепчет Робин, не останавливая настырную руку. — Если бы я мог воскрешать тебя, то, будь уверен, порол бы тебя до смерти. Рвал бы на куски.
Фрэнк дрожит так, что нет никакой возможности сдерживать эти судороги, в которые его бросает от намерений и слов мужа. От его руки. Фрэнк, почти смешавшись от тревоги за себя, понимает в то же время, что позволит Робину идти дальше.
— Но, малыш, я сомневаюсь, что порву тебя.
Фрэнк снова слышит голос мужа.
— Ты сможешь меня вынести, я уверен. Боже, если бы ты только себя видел. Ты там просто огромный, горячий и огромный. Это так красиво. Ты — как ангел. Которого выебли рукой.
Робин соскальзывает с контроля. Потому что Фрэнка начинает колотить под ним. Руки, плечи, колени, бёдра. Крики. Долгие и обрывающиеся. Тонущие в покрывале и всплывающие. Робин знает, что добьётся своего. Но сначала другое. Он снова поднимается, дотягивается до смартфона, включает камеру. Оглаживает Фрэнка пальцами вокруг растянутой и стягивающейся дыры между ягодиц. Видит, как в ней мерцают остатки лубриканта. Глубокий алый цвет слизистой Фрэнка жаркий и доступный. И он не уводит бёдра. Замер. Только быстро дышит.
Робин вкидывает новые горсти лубриканта, заскальзывает. Чувствует, как в животе рывком пружинно зреет возбуждение. То, что он делает с Фрэнком, заводит. Чертовски заводит. Робин снимает то, как снова погружается во Фрэнка членом, часто и сильно заскальзывает. Смещает обзор на самого Фрэнка в течение нескольких секунд. Бросается к нему, ухватив правой за волосы на макушке, заставляет прижаться к своему лицу лицом.
— Продолжать, Фрэнк? Мне продолжать драть тебя рукой?
Фрэнк не раскрывает глаз, поэтому не видит, что в левой руке Робина активная камера.
— Да, — шелестяще шепчет он. Меняется в лице, как только Робин следует его «да».
Робин кусает и целует его губы, подбородок, скулу, пока Фрэнк задыхается и кричит, терзает покрывало скручивающими захватами, пытаясь пропустить в себя руку мужа. Робин возвращается за Фрэнка, снова затягивая себя в созерцание роскошной картинки. Четыре пальца заскальзывают вместе с ладонью. Все пять — собранными до ограничивающего «Филипа Патека». Робин вынимает и снова погружает кисть, заворожённый потенциальными возможностями и новой сексуальной игрой. Он понимает, что сегодня большего не возьмёт. Потому что, как совершено точно он заметил, воскрешение не его область. Но позже… А если Фрэнк будет ещё сопротивляться перед сдачей…
Донни выключает камеру. Отбрасывает телефон. Выпускает Фрэнка. Движением руки переворачивает его лицом вверх. От разворота волосы Фрэнка обсыпают его лицо, скрывая глаза. Робин смахивает их с лица мужа. Понимает, что Фрэнк лишён сил. Поэтому, прежде чем взять его напоследок, Робин долго и нежно его целует, стискивая руками плечи, обласкивая его благодарным и вознаграждающим жестом.
Фрэнк думает, что у него не осталось ни сил, ни эмоций для ответа, но он отвечает, едва всхлипнув на вдохе.
— Как я люблю тебя, Фрэнк, — тихо говорит Робин, опускаясь в изнасилованное его любовью тело мужа. Целуя его лицо.
Робин чувствует под губами соль. Увеличивает количество ласки и нежности в голосе, добиваясь Фрэнка, пока тот не обвивается руками вкруг его шеи и плечей. Робин не может себе отказать в ещё одном подтверждающем его право на Фрэнка жесте. Когда проливается в него, следом снова вгоняет пальцы. И вместе с тем как они тонут в его сперме и в глубине Фрэнка, сам Фрэнк томно втягивает воздух, откинувшись головой. И Робин успевает отследить ответное движение его бёдер на себя.
Спустя минут сорок, выкурив по две сигареты и не проронив ни слова, слышат внизу топот и детскую возню. Робин спускается с кровати, одевается, натягивает кеды и, напоследок внимательно и весело оглядев Фрэнка, выходит за дверь. Фрэнк продолжает лежать в душной, жаркой, с насыщенным их близостью воздухом комнате. Он до сих пор не справился с поразительной лёгкостью в теле, поэтому сжимает руки и голову ладонями, чтобы ощутить их материальность. О его заднице сказать нечего. Фрэнк понимает, чего хочется Робину. Он понимает, что ему этого тоже хочется. Всего того, что шептал ему в уши Робин, пока Фрэнк метался в судороге под ним. Но Фрэнк не знает, как быть с ограничивающим его телом. Знает, что впустил бы Робина до предела, но боится, что предел не так отдалён, как обманывает его возбуждение. И сейчас Фрэнк не решается пошевелиться.
Спускается только к ужину, приняв душ и внимательно прислушиваясь к себе.
В столовой беготня и детский лепет. Рокот драгоценной миссис Шток. Спокойный и жёсткий голос Робина.
Фрэнк вдруг с удивление замечает то, что пропускал прежде. Вероятно, что он ослеплён своим восприятием мужа. Но Робин Донни просто командует окружающими. Без крика, чётко, тихо и жёстко. И, похоже, не видят этого только Фрэнк и миссис Шток. Первый от любви и принятия, вторая от собственного авторитарного нутра.
По сути драгоценная миссис Шток давно стала членом семьи на Берриз Лейн, 192. У неё был собственный ключ от дома. И комната для отдыха и ночёвок. Без предупреждающего звонка она никогда не приезжала, но никто бы не удивился, увидев её в доме.
Ни Робин, ни Фрэнк против внуков миссис Шток не возражали. В летние каникулы те жили у неё и частично на Берриз Лейн, 192, пока Джеми Сайнтс — их мать — танцевала на стойке в баре «The smells». Миссис Шток не давала спуску чужим детям, равно как и своим внукам. Лив и Джаред были воспитанными ребятами.
Вечером, когда разделались с гостями и уложили детей по кроватям, Робин с взъерошенными после душа волосами кинул поверх одеяла рядом с Фрэнком свой телефон. Фрэнк поднял его, дотронулся до треугольника в плеере. Что это за видео, понял он сразу. Почувствовал, как запылало лицо. Коротко взглянул на Робина. Тот стоял над ним напротив, сложив руки на груди, следил. Фрэнк опустил глаза, стараясь сглотнуть как можно незаметнее.
