— Мать твою, Фрэнк, — Робин снова впихивает во Фрэнка пальцы.

Тот отбивается, выворачивается под Робином вверх лицом, но вдруг падает на локти, запрокинувшись в шее, задохнувшись. Валится на дно кузова, затылком на майку. Робин, едва стоя на коленях с ещё не опавшим членом и едва находя силы, чтобы смеяться, смотрит на кончившего Фрэнка. На груди у того пристали два листка от кустов рододендронов.

— Доволен? — спрашивает Робин.

— Вполне, — отвечает Фрэнк, промаргиваясь, но всё ещё не в состоянии подняться и натянуть джинсы.

— Фрэнк, ты так орёшь, что впору перепугать всех соседей. Будь дома дети…

— Ёбаный… А дети в доме, — Фрэнка подкидывает. Он начинает забираться в джинсы.

— То есть дети в доме? Ты не сказал! Я думал, их увела няня, — шипит Донни, выворачивая майку на лицевую сторону и вытрясая из неё мусор.

— Я забыл. Я выпустил из вида. Ты меня отвлёк, — тоже шипит в ответ.

— Слушай, святая непорочность, не верти ты передо мною задницей, — не отвлёк бы, — Робин хватает Фрэнка за плечо и встряхивает.

Фрэнк отбивает руку Робина, поднимается на колени вплотную перед ним.

— А вот теперь — поцелуй, — и Фрэнк нежно, томно выдохнув, не прикасаясь руками, целует Робина.

Тот пытается прижать Эшли к себе, но Фрэнк снова выворачивается и соскакивает из кузова.

Ввалившись в кухню, Фрэнк и Робин остановились на пороге.

Ледяной серый взгляд драгоценной миссис Эмбер Шток буквально пригвоздил обоих к месту.

***

Рождество делили между стариками Донни и миссис Эшли.

До того пока был жив отец Фрэнка, тот ни под каким предлогом не водил в родительский дом своих детей. Мэри Эшли виделась с внуками на Берриз Лейн или на нейтральной территории. Но после смерти старика Фрэнк стал относить дом в Западном Голливуде к безопасным, и Мина с младшим получили возможность рыться в том же песке в песочнице, в котором когда-то лепил куличики сам Фрэнк.

Поэтому рождество переезжало из года в год то в дом на Сэндхилл, 1118, то в район Хермоза-Бич, к старикам Донни.

2024 год встречали вместе с ними.

После ужина Мина и младший остались с дедом и миссис Эшли играть в гостиной в поиск сокровищ по карте, а Фрэнк и Робин помогали Элен с уборкой и посудой.

— Пойдём, кое-что покажу, — говорит Робин, дотирая тарелку от Лядро.

— Прямо в родительском доме? — не глядя буднично и тихо говорит Фрэнк.

Робин хмыкает:

— Поговори мне.

Эшли разворачивается к мужу. Секунд пять смотрит, понимает, что пойти нужно.

— Наверх, в мою комнату, — говорит Робин, отбирает у Фрэнка полотенце, накидывает на крючок и уходит.

Поскольку миссис Донни спустилась в прачечную снести обезображенные детьми скатерти, то Фрэнк, не извиняясь, идёт следом.

Робин уехал из дома сразу после окончания школы. Да и во время школьного обучения он бывал здесь едва ли чаще чем на летних каникулах. Но всё равно это была комната мальчика из 90-х, с присутствием Оззи Озборна, Guns N’Roses, AC\DC, Alice in Chains, Fоo Fighters, Nickelback и The Offspring во все стены.

В комнате было чисто прибрано. Похоже, что миссис Донни регулярно развлекалась здесь с пылесосом и щёткой. На окне полуспущенные жалюзи и несколько суккулентов во флорариуме. Фрэнк про себя улыбнулся, не найдя на календарях ни единой красотки в купальнике, на байке или с пальмой.

— Ты что, ожидал увидеть постеры с полуголыми парнями в провокационных позах, которыми завешены стены до потолка? — спрашивает Робин, отслеживая взгляд Фрэнка.

Фрэнк открыто улыбается, но не отвечает прямо:

— С музыкой всё ясно, до сих пор мало что поменялось. Что у тебя, Бобби? Выкладывай.

Робин достаточно долго молча разглядывает Фрэнка.

— Фрэнк, есть один.

Эшли вздёргивает бровь:

— Неужто полуголый? — говорит и подозревающе суживает глаза.

— О, да, — говорит Робин, точно так же делая глазами.

Он идёт к платяному шкафу, открывает створку двери с перфорацией. Фрэнк чуть запаздывает, поэтому Робин может повернуться и наблюдать за выражением его лица.

И когда Робин сдвигается в сторону, одновременно опуская руки в карманы джинсов, Фрэнк видит старенький, чуть потерявший в красках постер со следами многочисленных кнопочных проколов по углам. Но важно не это. Потому что Фрэнк Эшли смотрит на молодого смеющегося парня. Действительно, полуголого. В синих джинсах. Тот держит в руке виниловую пластинку, над чем-то хохоча. Светлые с рыжиной волосы взъерошены. На запястье левой руки наверчены шнурки с металлическими сегментами. И этот парень с винилом — Фрэнк Эшли.

— Это что? — Фрэнк останавливается в шаге от постера.

— Календарь за 1998-й, как видишь, — спокойно говорит Робин, не сводя глаз с Фрэнка.

— На нём я.

— Не ты. Но ты тоже заметил?

— Бобби, это шутка перед рождеством? — говорит Фрэнк и наконец-то поворачивает голову к мужу.

— Не до шуток, малыш. 1998 год. Не позже.

— Бобби, — обличающе говорит Фрэнк.

Робин вдыхает долго, через нос. Выдыхает через рот.

— Очевидно, что на календаре не ты. Но. Я этого парня нашёл на скамейке летом, пока ждал автобус. Он просто лежал на остановке, шелестя под бризом. И, веришь ли, с ним были связаны все мои подростковые фантазии. Я с ним чего только не вытворял. А в ту пору, мне казалось, всё у меня на лице написано было. Кто я и чего хочу. Я даже не мог повесить его в комнате. То есть мог, конечно, физически. Но думал, что семья легко всё про меня обнаружит. Поэтому я прятал его в шкаф, за вешалки с одеждой на заднюю стенку, а когда приезжал, перекалывал на дверь изнутри.

— Ты дрочил, глядя на него? — Фрэнк с трудом улыбается.

— Ещё как. Он казался мне самым красивым парнем в Америке. На свете, чего уж. Окружающие меня подростки мне не угождали. А этот зашёл. Я мечтал, чтобы он появился в моей жизни.

— Бобби, но я похож на него как две капли воды. А мне едва двенадцать шло в 98-м.

— Это он похож на тебя. И, да. Как две капли воды.

— Просто нашёл на остановке?

— Угу.

Фрэнк протянул руку и пальцами прикоснулся к лощёной бумаге.

— Я уехал из дома в университетский кампус сразу после восемнадцати. Просто забыл об этом постере. Как память отшибло. Новые знакомые. Жизнь ключом. Столько возможностей. Студенчество и братство. Я не вспомнил о нём до того момента, пока…

— …я не заговорил с тобою, — тихо-тихо договаривает Фрэнк.

— Да, тогда, — Робин опускает голову и тут же поднимает: — Но, Фрэнк, это ещё не всё. Посмотри.

Робин открепляет две кнопки слева и отгибает лист от дверцы. Чёрным маркером по диагонали написано «Фрэнк».

— Мне стоило дать ему имя. Это казалось подходящим.

Фрэнк чувствует нечто вроде головокружения. Кровь несётся через сердце, которое колотится так, что красный рождественский свитер драгоценной миссис Шток грозит лопнуть прорехой прямо на груди.

— Это чертовщина. Или ты меня разыгрываешь.

— А, блядь, представь, как я смотрел на тебя тогда, двенадцать лет назад, когда ты свалился на меня как снег на голову со своим отчаянным предложением руки, сердца и задницы? — яростно, сквозь зубы, бросает Донни.

— Не тянет на совпадение? — нерешительно говорит Фрэнк.

— Тянет на то, что я тебя создал. Ты моё горячее желание. Ты мечта моей жизни. Ты помнишь, что ты сказал мне после первого секса?

— Что люблю тебя.

— Это тоже. А что я ответил?

— Что ты, похоже, куда-то не туда свернул. Всё неправда. И меня нет в твоей жизни. Или что-то о том, что это всё не твоя жизнь…

Тут Фрэнк ошарашено распахивает глаза и огромными зрачками смотрит на Робина:

— А я ответил «я есть в твоей жизни».

— Ты ответил так. Представь, Фрэнк, мне было шибко не по себе в тот момент.

— Охуеть просто.

— Но я не мог отказаться от тебя. Потому что ты моё создание. Ты подарок для меня. От Вселенной. Ты моя судьба.

Фрэнк не находится ни для чего иного, как шагнуть к мужу и прислониться к его груди, головой лечь на плечо. Робин охватывает его по спине и за плечи руками.