***

Когда Фрэнк выходит из алькова, не чувствуя дыхания после поцелуя Робина и порции кокаина, видит, что маски обнажаются в объятиях. Музыка звучит более чувственная и тяжёлая, но по-прежнему от Enigma. Свет почти гаснет. Колбы сияют. Танцовщики сменились на пары: один из которых в образе монашка, второй — демона.

— Мы, похоже, пропустили вспышку, — говорит Фрэнк, отклоняясь к Робину.

— Да, моя Золушка, уже за полночь.

Робин направляется к бару. Снова берёт два абсента. Полки с бутылками переливаются. Как только Фрэнк выпивает свой абсент, Робин говорит:

— Пойдём, кое-что покажу, — улыбается уголком губ.

Фрэнк идёт за ним, чуть поотстав, разглядывая голые тела, совокупляющиеся кто в темноте, кто в сиянии колб. Фрэнк увлекается. Химия в теле заставляет его реагировать на всеобщее движение более сильно. Фрэнк понимает, что маски раскрепощают полностью.

«И наркота», — напоминает он себе. Выхватывает глазами в полумраке мужчину в белоснежной маске, склонившего перед собою другого. Цвета маски Фрэнк не видит, потому что лицо поставленного на четвереньки опущено вниз. Фрэнк тут же возвращается мыслями и позывом во всём теле к Робину, предвкушая, как через некоторое время будет стоять так же. Физическое ощущение Робина возникает внутри, заставив Фрэнка застонать и искать того глазами.

Становится светлее. Фрэнк достиг колонны-колбы в центре этажа. Он не может рассмотреть её толком, потому что её сияние слепит глаза. Чуть сузив ресницы, он замечает силуэт Донни, который ждёт его у прозрачного стекла, и золотистый блеск его домино. Как только Фрэнк подходит, Робин берёт его под локоть и вталкивает в стекло. Эшли идёт сквозь то, не понимая, почему он может это сделать. Робин очевидно смеётся.

— Видеть можешь? — спрашивает он.

— Местами, — огрызается Фрэнк.

— Вот сюда смотри, — говорит Робин, поднимая руку с «Филипом Патеком» на запястье. Проводит в воздухе.

Стеклянная панель встаёт на место, делая колбу вновь непроницаемой.

— Бобби, у тебя в часах — ключ? — Фрэнк удивлён даже не этим, а тем, что Робин задумал всё это приключение в свальном грехе уже очень давно.

— Да, — говорит Робин. — Иди ко мне.

И Фрэнк идёт. Под мягкий, ласкающий поцелуй. Позволяет выпутать себя из пиджака, вынуть рубашку из-под брюк. Он не думает стонать, но всё равно стонет, тихо, едва слышно, в выдохах. И сам раздевает Робина, с наслаждением добирается до его груди, закусывает и собирает ртом твёрдый сосок, ключицу, кожу на шее мужа.

Фрэнк сомневался, действительно сомневался, сможет ли он раздеться так же, как все, кто здесь. Одно дело, потискаться в пошлом клубе. Другое дело — отдаться прилюдно. Но он раздевается, потому что Донни ведёт его не мешкая. И Фрэнку приходится опираться на стекло, чтобы не упасть, когда выпутывается из брюк, не выпускаемый Робином ни на секунду.

Робин раскидывает одежду прочь, почти выдирается из своих брюк, едва успевая скинуть туфли, наступая на задники носками. Он чувствует замешательство Фрэнка, поэтому не отпускает того, раздевая почти сам, вплоть до стаскивания туфель с него. Робин обещал мужу, что если тому здесь не понравится, — они уйдут. И он бы сдержал обещание, но ценой колоссальных усилий над собою.

Только Фрэнк молчит. Жмётся всем телом и молчит.

Робин, стоит обнажиться полностью, разворачивает Фрэнка спиною к себе, прижимает к стеклу. Губами приникает к уху, шепчет:

— Смотри.

Фрэнк смотрит. Темно, потому что колонна сияет, а за её пределами ночь. Но он знает, что там сотня-другая берущих друг друга людей, там стоны, крики и душный воздух от дыма кальянов, сигарет и жидкостей.

— Видишь кого-то? — говорит Робин, неподвижно удерживая его у стекла всем телом.

Фрэнк чувствует его каменное возбуждение ягодицами.

— Никого, — отвечает почему-то шёпотом.

— Выходит, ты только со мною, — медленно и чётко говорит Робин и так же медленно пропихивает большой палец в зад Фрэнка. Эшли сглатывает и замыкает стон. Но Робин видит, как пальцы Фрэнка, которыми тот опирается на стекло колбы, дрогнули и начинают уходить под ладони. Робин меняет большой на указательный и средний. И, поскольку прижимается головой к запрокинутой шее Фрэнка, чувствует, как тот сглатывает.

Робин знает, что где-то здесь есть лубрикант и упаковки презервативов. Но ему недосуг тянуться за смазкой. Он не может заставить себя отойти от мужа даже на секунду. Он знает, что их видно любому. И Робин наслаждается своим правом на Фрэнка. Да и нет нужды. Потому что изнутри Эшли уже влажный и мягкий, и тугой. Робин не выдерживает:

— Чёртовы экстази, невозможно держать язык за зубами.

Фрэнк громко выдыхает на несдержанную руку Робина.

— Фрэнк, ты не человек, — шепчет Робин ему в ухо.

— Почему? — спрашивает Эшли, прерываясь даже на таком коротком слове.

— Знаешь, в чём проблема тех пидоров, что ложатся под других? — шепчет Робин.

Фрэнк чувствует, как его покидает рука Робина, а её место занимает член, горячо и непререкаемо вскальзывающий в него. Вскальзывающий на четверть и тут же останавливающийся.

— Бог мой, Бобби, в чём их проблема? — Фрэнк начинает дрожать. Как обычно это у него случается, когда вот-вот он задохнётся от разнимающей боли, но которой всё равно ждёт с нетерпением.

— Они становятся больше, шире и со временем ничего не держат, — говорит Робин и вталкивается полностью, заставляя Фрэнка запрокинуться и коротко вскрикнуть.

Робин удерживает его голову откинутой на своём плече, ладонью накрыв горло. Наблюдает, как пальцы правой руки Фрэнка всё же сворачиваются в кулак и тот упирается им в стену. Ладонь левой остаётся раскрытой на стекле.

— Но ты, ангел мой, — говорит Робин, зализывая шею Фрэнка, — но ты, сколько бы я тебя ни драл… Как бы я тебя ни драл и чем бы…

Робин двигается медленно, погружаясь и выходя почти до конца. Ласкает ладонью горло, губами шею Фрэнка.

— Но ты, ты остаёшься всё таким же тугим. На следующее утро ты по-прежнему узкий, как в первый раз, — говорит Робин. Чувствует под ладонью глоток Фрэнка.

— Продолжай, — говорит Эшли, раскрывая скрученную ладонь. Он чувствует, как улыбается Робин в ответ на его просьбу.

— И ты всё так же орёшь, как впервые, только начни тебя драть в полную силу, — сквозь сжатые в улыбке зубы говорит Робин, ударяя бёдрами.

И Фрэнк действительно орёт. Сползает руками по стене, прогибаясь в пояснице, сталкивая Робина дальше, подставляясь. Робин ударяет бёдрами ещё раз. Снова крик, тонущий вниз. Ещё раз. Фрэнк кричит.

— Жёстче, — шепчет Фрэнк, теряясь в пространстве. Рот его наполняется слюной. Он падает на колени. Чувствует, как руки Робина ложатся ему на плечи, соскальзывают до локтей, сжимают крепко.

Робин отклоняется назад, разводя колени, крепко цепляет локти Фрэнка и рывками начинает стаскивать его на себя, входя глубоко и сильно. Так, как хочет горящий Фрэнк. Он не слышит от того ни звука, кроме судорожного дыхания, но знает, что Фрэнк просто не может ничего произнести. Его разбивает от ощущений. Робин видит судорожно и лихорадочно живущие пальцы Фрэнка, которые то сжимаются, то раскрываются. Робин чувствует, что сейчас будет кончать. Но он знает, что сделает дальше, потому что он привык вырывать оргазмы мужа у него же самого. Через боль, крик, истому и беспамятство. Он ещё убыстряется, дробно и скользко, на секунду перестаёт видеть, мгновенный спазм тошноты рассеивается в эйфории. И следом, всё ещё твёрдый, он выскальзывает из Фрэнка и, обхватив его левой рукою под бёдра, прижимаясь к его спине, впихивает правую в его зад. Фрэнк обрывается под Робином, вытягивается на подушках.

— Блядь! — кричит Фрэнк в подушки.

Робин чувствует, как тот вцепляется обеими руками в его левую руку у себя под животом. Сжимает. Робин правым коленом заставляет это же колено Эшли вздёрнуться. И, продолжая вворачивать пальцы в хлюпающего, раскалённого, дрожащего мужа, Робин говорит:

— Кое-что ещё, малыш.