Фрэнка осеняет: золотой для доминирующих, чёрный для пассивных.
— Пидоры, — говорит Фрэнк.
— Верно, как мы с тобою.
Неожиданно Робин останавливается, притискивает Фрэнка, больно и на рывке, прижимается губами к шее. Фрэнк замирает в полном согласии с движением рук и рта Робина. И тут же понимает, что Робина включила таблетка. А та, что в нём самом, мгновенно откликнулась.
— Чёрт дери, Фрэнк, не двигайся, — шепчет Робин ему в шею.
И Фрэнк стоит, замерев, обжигаемый горячим дыханием Робина, стиснутый его рукой. Раскрыв глаза, видит, как несколько сливовых уставились на них. Донни, совладав с собою, выпускает Фрэнка. Двигают дальше.
— Кто в небесно-голубых? — спрашивает Фрэнк.
— Бисексуалы. Если на маске любого цвета есть красное или чёрное сердце, то они готовы к новым контактам. Отсутствие же говорит о том, что партнёр уже имеется. В тёмно-синих с перьями — транссексуалы. В алых — те, кто готовы на всё.
Тут Фрэнк замечает двух дамочек: в чёрном длинном футляре с открытыми плечами и в белом. На них сливовые маски с белыми декоративными цветами и сливовыми бутонами. Та, что в чёрном, подняв согнутую в локте руку, делает Фрэнку «привет» пальцами. Брюнетка в белом улыбается и курит кальян.
— Это мой сюрприз, — говорит Робин.
— Они же тут работают.
— Не сегодня. Я купил им выходной. И анонимность.
— Условную.
— Ох, какая была, Фрэнк.
***
Мак О’Нил узнал Робина Донни мгновенно, едва заметив того боковым зрением. Опознал быстрее, чем сообразил, по чему: по росту, ширине плечей, длинным ногам, вальяжной и хозяйской манере двигаться. По всему тому, что завело его при знакомстве с Робином и заводило впоследствии, когда тот заезжал к Уайту. По всему тому, что отравило доброе количество дней и ночей, которые были заполнены его образом и впечатлением в воображении и рассудке Мака.
Мак легко нашёл Робина Донни в сети. Присутствие Фрэнка в жизни того было таким очевидным и незыблемым, что О’Нил не решился завязывать беседу, хотя и мог использовать как предлог несколько встреч при его приездах в доме Кела.
Что говорить, Фрэнка Эшли сейчас он тоже узнал. Не то чтобы с лица. Просто это было умозаключение, к которому Мак пришёл исходя из того, насколько были стёрты физические границы между Робином Донни и его спутником. А потом увидел обручальные кольца.
Мак широко раскрытыми глазами из прорезей маски смотрел на обоих, ревнивым и правдивым восприятием понимая, что ему здесь нечего искать. Все его мечты о том, что при должной степени нажима и стимулирования императива захватчика в Робине Донни ему когда-либо удастся заставить того забыть о муже на время, со звоном разбивались в осколки. Мак видел, как Донни прикасается к Фрэнку Эшли и ведёт Фрэнка Эшли, как приближается лицом к лицу Фрэнка Эшли, как поглощающе ведут себя его руки на шее, талии и бёдрах Фрэнка Эшли — всё это говорило об одном: Робин Донни воспринимает мужа на уровне своего тела и не рассматривает никаких кандидатур на замещение. Но даже это, даже это не остановило бы Мака, заметь он хотя бы признак того, что Эшли чуть прохладнее к мужу, на тон или полутон. Признак того, что Фрэнк позволяет себя любить чуть больше, чем готов сам.
Так бывает, Мак знал. Потому что Кел любил его больше, а сам он позволял. И это было нормальным. Если бы был заметен намёк, но… Мак не видел движений глаз, затенённых чёрной шёлковой маской, но он видел, как Фрэнк Эшли бессознательно, с едва уловимым отблеском на губах, улыбается, пусть даже не глядя в лицо Донни, в присутствии того. Мак видел, как гармонично, не заученным, а естественным и добровольным движением тела тот может льнуть, ускользать и мгновенно возвращаться к Робину. Это не было «позволять любить чуть больше». Это было на «сходном уровне и точно так же».
Мак закрыл глаза, всего лишь на мгновение допустив невероятное развитие возможности того, что бы было, приди сюда Робин Донни один, без Фрэнка. Как и он сам без Келвина. Мак бы сделал всё. Он бы подстроился под любое желание Робина Донни…
Почувствовал, как настроение портится. Предвкушения от предстоящего вечера блёкли и сворачивались. Стоп. Прекратить.
Мак поднялся и направился к альковам. Там были расставлены табакерки с кокаином. Мак О’Нил договаривался с собою. Вечер продолжится. Фрэнк Эшли со своим чёртовым везением не сможет ему помешать. Мак вдохнул две дорожки, вышел в холл. Понял, что музыкальный фон сменился. Звучал трек с альбома Enigma «Прощай, Млечный путь». Многие пары танцевали.
Мак не спеша тронулся за Донни и Эшли. Увидел их тоже танцующими. Устроился у стены, откинувшись спиною. Вытянул из стакана для виски на высоком столике рядом сигарету. Закурил. И стал смотреть. Трек сменился на «Voyageur», освещение стало глуше, но ярче засияли стеклянные колбы с танцовщиками. Мак взглянул на часы. Была без четверти полночь.
Донни и Эшли танцевали, не отвлекаясь на присутствие прочих. Робин, удерживая Фрэнка правой ладонью за горло, целовал, заставляя того прогибаться в плечах назад. Левой вкруг талии подтаскивал Фрэнка ближе к себе. Руки Эшли жили на груди и плечах Робина, то смыкаясь локтями за его шеей, то укладываясь ладонями на грудь. На «Неузнанном» Робин Донни выпустил мужа из хватки, спустил ладони тому на бёдра. Мак видел, как Фрэнк Эшли охватил Донни по спине руками, зацепился пальцами за плечи, ртом приник к шее. Мак видел, как одновременно потянув друг друга — один за бёдра, другой за плечи, — они принялись закручиваться в музыке вокруг оси, сливаясь. Робин Донни подставлялся шеей и временами прикусывал Фрэнка за ухо, беря в рот поблёскивающую серёжку.
Мак знал, что они сорвались до полуночного боя часов, который был сигналом для масок. Потому что Фрэнк Эшли разорвал танец и в грудь толкнул Донни в направлении стены и ближайшего алькова. Тот развернулся, соглашаясь.
Мак оторвался от стены, меняя место наблюдения. Пошёл ближе, понимая, что нет смысла таиться. Даже если его любопытство будет замечено, ничего не изменится. Здесь это никого не волновало. Или же, наоборот, волновало до чертей. Это как посмотреть. Поэтому Мак уселся на свободную козетку для двоих с s-образной спинкой. Его затошнило от возбуждения, когда он увидел, как Фрэнк Эшли стоит перед Донни на коленях, расставив их на ширине плеч и соприкасаясь ступнями. И голова его почти не двигается, потому что Робин обеими ладонями удерживает её близко к себе, на возможную глубину горла Фрэнка. Донни не поднимал лица, его не интересовали ничего и никто вне алькова, в котором Фрэнк Эшли отсасывал ему.
Мак не обратил внимания на то, что рядом на козетку опустился блондин в чёрной маске, спиной к алькову. И как повернул голову, разглядывая его. Потому что сам он смотрел на то, как Робин Донни выпустил всё-таки голову мужа, откинулся лицом вверх. Эшли левой рукою обхватил обе ноги Донни под бёдрами, а правую поднял вверх по его животу и груди. Робин снова опустил голову, сжал запястье Фрэнка и взял в рот его пальцы.
Мак напрягся всем телом, не замечая этого, подался вперёд. Блондин покинул козетку. Это он тоже пропустил. И первые десять ударов часов пропустил, слыша только два последних, потому что Робин кончал у него на глазах. Выпустив руку Фрэнка Эшли изо рта, снова стиснув его голову, вжимаясь бёдрами глубоко и немилосердно, Робин Донни запрокинулся лицом. Потом вернулся. Мак видел, как дрожат его ноздри, втягивая душный воздух, и как сжимается рот, почти скрываются губы. Потом раскрываются. Мак не слышал, но знал, что тот выкрикнул. И тут же, обхватив Эшли за шею, вздёрнул его к себе вверх. Развернул, прибил телом к стене. Руки Фрэнка сомкнулись у того за плечами.
Мак понял, что Робин Донни целует Фрэнка прямо в мокрый, полный следов самого себя рот. Будучи брезгливым и сам по себе, и как медик, Мак избегал подобных крайностей в сексе. Но теперь понял, что вычитанное им где-то утверждение о том, что чувства брезгливости не существует, а есть только разные степени голода, верно в этом случае. Робин Донни и Фрэнк Эшли были явно голодны друг к другу. А он сам — к Робину Донни. Затянутый в захватывающий ураган чужих чувств и страсти, Мак, томясь в жгучей зависти и бессилии, многое бы дал, чтобы очутиться на месте Фрэнка Эшли. Но он выпускал из виду, что страсть Робина Донни работает на сильном чувстве. Он выпускал из вида, что Робин Донни равнодушен ко всем, кроме мужа. К Маку О’Нилу в их числе.
