— Сделай это со мною ещё раз.

Робин замирает, прекратив завинчивать пробку на горлышке.

— Нет, — говорит он.

— Сделай это.

Фрэнк подключает требовательные нотки, что, как замечает Донни, заставляет его собраться.

Определённо, это прелестная черта во Фрэнке: пытаться навязывать ему действие. Она бесконечно трогает Донни. Но нет.

Фрэнк по-прежнему лежит, чуть повернувшись корпусом вбок, смотрит на Робина.

— Фрэнк, ты не знаешь, о чём просишь. Это лишнее. Послушайся меня, — говорит Робин, отмечая в глазах Фрэнка то движение, что он успел рассмотреть ранее, но не смог идентифицировать.

— Это ты не знаешь, о чём просишь, Бобби, — говорит Фрэнк, чем безмерно поражает Донни. Более того, кроме непокорства, предупреждения и вызова в мягком, вкрадчивом голосе Фрэнка, Робин слышит в нём это. Провокация. Он словно бы говорит ему: «А ты можешь или нет?»

Робин во все глаза смотрит на Фрэнка. О, он очень ошибался на его счёт. Они похожи в некотором отношении, в отношении настойчивости и упорства.

Робин гасит сигарету, сдвигает пепельницу к краю кровати, встаёт на колени, чтобы лучше оглядеть Фрэнка сверху, потому что он всё же хочет рассмотреть эту тварь, что сидит в тихоне Эшли. И он видит её.

Она показалась. Она улыбается ему из его золотисто-зелёных прикрытых глаз, его губами, сквозь его зубы, матовые, сладкие и ровные. Она говорит ему его языком: «Ты обещал мне».

Эшли поднимается на руках, упирается локтями в кровать. Медленно разводит колени.

Робин чувствует, как начинает гореть, но несколько иначе. Он заходит между ног Фрэнка и касается рукой его колена.

Тот слабо улыбается, почти нет. И смотрит на него этими глазами.

Донни понимает, что Фрэнк знает о нём то, о чём он не давал позволения думать даже себе до этого момента. Делать — делал. Но осмысливать и разбираться, почему он таков и как дальше с собою таким жить — этого Робин избегал.

А Фрэнк это каким-то образом видит и разрешает ему сделать.

— Ты будешь жалеть до конца твоих скучных дней. А они превратятся именно в такие, если не воспользуешься тем, что я предлагаю тебе, — медленно и ясно говорит Фрэнк, склоняя голову к плечу. Приказывает: — Ещё раз выеби меня!

Робин бьёт. Наотмашь, тыльной стороной правой ладони, с замахом, откидывая Фрэнка вбок по кровати, рассекая ему кожу на скуле камнем в кольце.

Кровь льётся легко, тонко и ярко по щеке и шее Фрэнка.

В следующую секунду Робин броском прибивает его к кровати, сдавливает шею, заставляет откинуть голову, сглотнуть под его ладонью. Он выталкивает из себя:

— Ты напутал, малыш, это я решаю, когда.

Фрэнк закрывает глаза, выдыхает.

— Да, конечно, это ты, — пытается улыбнуться. Он почти не шевелится, руки оставляет прижатыми к кровати, лежит, открывшись под Робином.

Робин ослабляет хватку, но руки не убирает. Он прижимается щекой к разбитой щеке Фрэнка, чувствует запах его крови, начинает облизывать уже сворачивающийся след. И понимает, что пришёл в окончательное возбуждение.

И Фрэнк, поджатый им, тоже это понимает.

Робин чувствует движение его лица, приходящее в улыбку. Сдвигается, чтобы видеть Фрэнка.

Тот говорит:

— Тебе нравится, Бобби?

Робин начинает словно задыхаться и тут получает от Фрэнка правой в скулу боковой, снизу, скидывающий его.

Робин просто потрясён. И не столько силой удара, сколько самим его возникновением. Он снова ошибся. Признаться, он, было, решил, что Фрэнк ищет унижения, не будучи способен сам на решительное действие. Но тот только что показал, что способен и что Донни должен понять следующее: он может делать это, Фрэнк согласен, он позволяет и хочет. Но и Робин может получить в любой момент.

Робин очень сильно заводится. Потому что одно дело — истязать слабохарактерного, что ему лично не даст и той сотой доли удовлетворения, что это даёт иным. И совсем другое — знать, что тебе позволяет это делать равный тебе. Немного другой, но всё же тот, кого ты, без сомнения, можешь любить, желать и уважать.

Так вот, Робин уясняет это с одного удара.

Но по-прежнему с согласия Фрэнка, это он решает, когда.

Поэтому Робин ещё раз с той же руки опрокидывает Фрэнка на кровать.

И пока тот, уже не улыбаясь, зажимает снова льющуюся кровь, вздёргивает его к себе на колени, подтягивает ближе и, всаживаясь в мокрый, измазанный лубрикантом и спермой зад, втискивается во Фрэнка. Заставляя его орать, выгибаясь на нём, дрожать от грубых, жёстких, полных ярости толчков.

— Ты этого хочешь, Фрэнк? — сквозь зубы, на выдохах, говорит Робин, с каждым рывком вздёргивая Фрэнка собою выше и глубже.

Он видит, что тому почти конец, его глаза не раскрываются.

Робин укладывается на него сверху, удобнее устраиваясь, заставляя обнять себя ногами. Зажимает его лицо ладонями, говорит:

— Я спрашиваю тебя, ты так хочешь, малыш?

Фрэнк открывает глаза, больные и с расширенными от боли и похоти зрачками, выплёвывает Робину в лицо словами, почти шёпотом:

— Иди нахуй.

Робин с наслаждением улыбается и глубже, теснее берёт Фрэнка.

Тот стонет.

Донни замечает, что глаза у него мокрые. Он сцеловывает с одного соль, чувствует, как Фрэнк касается его рукой, обнимает за спину и в полубезумном, на грани самоуничтожения, толчке, тащит его на себя. Робин находит его губы. Дрожащие, жадные, злые в отдаче и мягкие в принятии, начинает быстро, добираясь до конца, погружаться.

Фрэнк кричит уже непрерывно в его рот. Фрэнка ведёт. Донни раз за разом проходится изнутри по предстательной железе, наполняя Фрэнка блажью и ужасом одновременно. Но тот сам продолжает удерживать Робина ближе.

«Ничего подобного», — успевает подумать Робин.

«Ничего подобного», — проносится в его перевозбуждённом кровью, жаждой, алкоголем и болью сознании.

— Не было! — заканчивает он на выкрике, сжимая Фрэнка, железно, словно боясь, что тот растворится, стоит ему потерять контроль до конца.

***

— Что это было, Фрэнк? — спрашивает Робин, как только выравнивает дыхание и сердцебиение.

Фрэнк смотрит на него чуть исподлобья, снизу вверх, поскольку и лежит на кровати ниже. Сморщивает лоб, чуть улыбается, хмыкает. Отворачивается. Глядит в потолок. Потом поднимается, придвигается к Робину, склоняется над ним, к его губам, говорит:

— Я скажу. Но сначала ты.

Робин смотрит на Фрэнка, на его лицо, свисшие волосы.

— Тебе понравилось?

Робин закрывает глаза в знак согласия. Открывает, касается пальцами разбитой кожи у Фрэнка на лице.

— Так может быть часто, если захочешь, — говорит Фрэнк, поворачивая голову, целуя его пальцы, ухватывая подушечку одного из них зубами.

— А ты? Тебе так нравится? — Донни обнимает его за шею другой рукою, заставляет лечь рядом.

— Я бы не стал. Я бы вообще не подошёл к тебе, если бы не хотел. Так. И этого. И от тебя.

— Кто ты, Фрэнк? — Робин чувствует, что вдруг начинает дрожать голос. Изменять ему. Поразительно, как Робина кидает из агрессии к слезам, Фрэнк потрясает его. Просто выворачивает наизнанку.

— Я тот, кто знает, какой ты. И я люблю тебя таким, какой ты есть, таким, каким ты хочешь быть. Тебе не нужно скрывать это от меня, — Фрэнк спокоен, глаза его ясные, руки нежные, мягко удерживают руку Донни в своих.

— Ты любишь меня? — переспрашивает Робин, чуть сузив глаза.

Фрэнк смотрит в них, снова чуть улыбается, потом тянется, целует в правый.

— Да, люблю.

— Я, мне кажется, куда-то не туда свернул, — говорит Робин. Тоже слабо улыбается. — Это не моя жизнь, тебя нет.

— Это твоя жизнь. Я есть в твоей жизни, — говорит Фрэнк, снова целуя его.

Робин притягивает Фрэнка совсем близко к себе.

— Поскольку я сегодня очень сентиментален, то хочу сказать — мне так хочется верить тебе.

Эшли перестаёт улыбаться.

— Бобби, я изменил свою жизнь, чтобы быть с тобою. Я только начал, мне предстоит столько всего решить. И хотя мне абсолютно насрать на мнение большинства, всё же кое-кому придётся объяснять некоторые обстоятельства моего «выхода принцессы». Я не считаю это таким уж подвигом, сам сделал — сам разберусь. Но, возможно, со стороны это будет выглядеть для тебя достаточно многозначительным и весомым. И ты поверишь мне.