— Боже, — срывается Фрэнк, прогибаясь в лопатках и спине.

Робин любяще, долго, нежно заскальзывает во Фрэнка, наслаждаясь его «боже».

— Боже, Бобби, — повторяет Фрэнк, когда Донни подхватывает его под колени и стягивает на себя.

Робин слышит в ночной тишине комнаты, как вздрагивают вдохи на губах Фрэнка. Он видит того облитого светом луны и снега из окна, что льётся на мерцающую кровать из-за спины Робина. Видит, как Фрэнк открыт перед ним, его запрокинутый подбородок и незащищённую шею. Не прекращая медленных и выверенных погружений, Робин накрывает собою Фрэнка, очарованный его шеей. И, прижимаясь к ней губами, стонет. Кусать Фрэнка нельзя. Его будут снимать. Завтра.

Робин отирается щекой о горячую шею, но отстраниться не успевает. Фрэнк охватывает его ладонями за голову, удерживает.

— Бобби, — шепчет Фрэнк.

Робин чувствует, как колени Фрэнка берут его в сцепку глубже. Телом Фрэнк прогибается навстречу. Донни под руками и губами чувствует изморозь, которой идёт кожа Фрэнка. Он понимает, что тот завёлся.

— Фрэнк, — говорит Робин.

— Кусай, — просит тот.

— Фрэнк, — Робин отнимает голову, поднимается на руках над кроватью, — не сегодня.

— Делай что сказано.

Робин чувствует, как Фрэнк прижимает щиколотками его бёдра, дрожа, подаваясь под член. Лунный свет обливает его лицо. Робин видит затенённые глаза и блестящий рот мужа.

Фрэнк резко отталкивается от кровати, заставляет Робина лечь, натекает сверху. Жадно и больно целует, засыпая лицо Донни сросшими светлыми волосами. Отрывается, поднимается над Робином.

— Ну же, ублюдок, — говорит Эшли и отвешивает Донни такую крепкую пощёчину, что тот на секунду дезориентируется.

— Сука, Фрэнк, — Робин шипит сквозь зубы, выбрасывает правую руку и хватает Фрэнка за волосы. Дёргает вниз, одновременно левой втаскивая его за локоть под себя. Ударяет бёдрами. Кусает, уже не думая и не щадя. Чувствует, как Фрэнк втискивается пальцами в кожу на плечах, мечется до поясницы и там сворачивает её в захватах. Робин знает его тело, знает, что Фрэнк сейчас почти не в здесь. Он отдаётся.

Робин снова кусает. В плечо. Чувствует кровь. Фрэнк выворачивается, Робин втаскивает его обратно. Ещё сильнее ударяет бёдрами. Фрэнк коротко кричит, откидываясь. Тут же возвращается. Робин видит улыбку.

Сбивающимся, страдающим голосом, но через улыбку, Фрэнк выбрасывает:

— До сих пор не понимаешь, почему ты горишь, да, Бобби? До сих пор? — подтаскивает Робина к себе.

Оба стекаются в поцелуе. Волосами, пальцами. Между бёдер мокро и скользко. Фрэнк начинает дрожать всем телом, словно выскальзывать.

— Чёртов похотливый сучонок, — стонет Донни в его рот, вылизывая и ссасывая слюну.

Фрэнк под ним — словно раскалённый, широкий и свободный.

Робин кончает, зажав ладонями ему шею, заставив почти задохнуться. Выходит, сдвигается ниже и, дожимая, всовывает в него четыре пальца, проворачивая. Мокро. Выверено. Ещё раз. Снова. И опять. Фрэнк захлёбывается воздухом, как утонувший водою. Робин не даёт ему сдвинуться, удерживая за бёдра. Он слышит злое и благословенное:

— Блядь! Ёбаный ублюдок!

Чувствует, как Фрэнк кончает. Донни валится на кровать. Ему кажется, что сердце выскочит сквозь грудную клетку. Слышит, как судорожно дышит Эшли, сбиваясь с ритма.

— Это я ёбаный ублюдок? — спрашивает Робин, едва оказывается в силах.

— О чём ты? — Фрэнк слабо шевелит рукой, пляшущими пальцами находя лицо Робина, и слабо касается его лба.

Робин начинает смеяться. Сначала тише, потом во весь голос с заразным «а-ха-ха-х». Поднимает лицо по покрывалу вверх. Видит, что Фрэнк смотрит на него. Зато улыбка теперь не от той желтоглазой пятнистой твари, а его собственная, чуть нерешительная. Робин растирает лицо ладонью.

— Ни о чём, малыш, — говорит он. — Забирайся в кровать.

Великолепное сатиновое покрывало уничтожено. В снежно-лунном свете видны несдержанные брызги и потёки.

***

У Фрэнка Эшли был аккаунт в «Твиттере». Блога он не вёл. Предпочитая выдерживать читателей и поклонников от издания до издания. Фрэнк не попался на удочку лёгкой и навязчивой популярности. Держал подписчиков в чёрном теле, но не потерял из-за этого ни доллара в продажах.

Фрэнк был внутренне дисциплинирован, собран и сосредоточен. И абсолютно безответственен в отношении пустых обременяющих условностей и традиций. Каждую минуту своего времени он использовал на себя и для себя. И для Донни. Он не был готов тратить драгоценные моменты на людей в целом, на мысли о них. Его социальное пространство было разнообразным, наполненным давними приятелями, знакомыми, родственниками. Но вот личное определено четырьмя вехами: Бобби, Миной, младшим и им самим. А ещё Фрэнк Эшли не любил сэлфи.

«Фото неудачников, прозябающих в одиночестве, которых даже снять некому», — брезгливо бросал он.

Робин заинтересованно улыбался на подобные пассажи.

«А если вдвоём?» — говорил он, подкатывая.

«Изыди, Робин Донни», — холодно говорил Фрэнк.

Робин имел право на одно сэлфи с мужем в месяц. Робин селфи любил. Он любил сэлфи их вдвоём. Селфи себя с детьми. Фрэнк снисходил и подчинялся.

У Робина на страницах были фото с мужем. И оба выглядели счастливо и влюблённо. Фрэнк любил их рассматривать. Но не у себя в аккаунте.

Робин думал об этом, стоя вполоборота у светлого окна «Уютных книг», разглядывая то улицу, то находящихся в самом магазине. Любовался Фрэнком. Тот был затянут в классическую тёмно-синюю тройку и «оксфорды». Сросшие волосы убрал в короткий хвост. От чего недостаточно длинные для резинки пряди выбивались вкруг его лица.

Робин знал, что если отогнуть воротничок сорочки, то откроется жестокий искусанный кровоподтёк на золотистой шее Фрэнка. Но воротничок был затянут под галстуком.

А сделать подобное никому в голову не приходило.

Робин отвернулся от улыбающегося Фрэнка, но мысли о его шее провалили его во вчерашний вечер, и он вспомнил, как запустил руку в мокрого полуживого Фрэнка. Донни сжал пальцы правой в кулак, насильно заставляя себя вглядываться в детали за окном.

«Мать твою», — взбешённо выругался он, размеренно вдыхая и выдыхая.

— Мистер Донни.

Робин обернулся на голос. Изумительно улыбнулся одними губами.

Девушка-оператор, сложив ладонь в ладонь перед собою, снизу вверх смотрела на него.

— Вы могли бы подойти к мужу? Необходимо сделать несколько снимков. И видео тоже.

— Не вопрос, — кивнул Робин, отправляясь следом.

Обогнул диван, витрину с новинками, заваленную изданиями новой книги Фрэнка. Появился перед очи корреспондентов, читателей и сотрудников магазина.

Робин не смотрел на людей. Он смотрел на Фрэнка через лиловые стёкла очков. Фрэнк едва дрогнул губами и глазами в намёке на улыбку, жестом приглашая Донни встать рядом с собою. Робин улыбнулся, складывая руки в карманы и разворачиваясь под камеры и фотоаппараты. Фрэнк тоже развернулся, копируя стойку Донни.

— Мистер Эшли, кто вдохновляет ваше творчество? — спросила светловолосая женщина лет тридцати.

— По большей части это ложится на плечи моего мужа — Робина Донни, — Фрэнк чуть откидывает голову, отбрасывая прядь волос ото лба.

— Почему только теперь вы публикуете свои стихи? — снова она.

— Меня кое-кто отвлекал.

— Кто?

— Я, — говорит Робин без улыбки.

Фрэнк поворачивает голову к нему, весело хмыкает. Робин тоже поворачивается к нему, коротко пожимает плечом.

— Мистер Эшли, вы не находите, что то, что вы пишете — излишне откровенно? — грузный светооператор в клетчатой рубашке делает ищущий жест раскрытой пятернёй.

— А вы находите? — спрашивает Фрэнк.

И Донни слышит в его вопросе тот отзвук, который он так любит. Фрэнк покладист, открыт, но насмешка живёт в его голосе. Робин на секунду склоняет голову. Поднимает уже на следующем вопросе.

— У вас же есть дети, мистер Эшли? — заросший щетиной парень протягивает для автографа открытку.