— А сегодня ты как хочешь?

Спрашивает, уже касаясь его бёдрами в тесном зажиме, прогибаясь.

— Не сопротивляйся мне, Фрэнк. Так тебе тоже понравится, — говорит Робин, улыбаясь почти у самых его губ.

Фрэнк вдруг сильно вздрагивает, потягивается.

— Ты красивый, Бобби, — говорит он.

Робин поднимает бровь.

— Вот как.

— Угу, — кивает Фрэнк. — Я хочу в океан.

***

И океан тёплый. И небо звёздное. И Робин, стаскивающий с Фрэнка майку, не прекращая поцелуя, нежен. И Фрэнк, прижимающийся к его голой гладкой груди, охватывающий его за плечи и шею, горячий.

Они оставляют одежду на песке. А очутившись в воде, окунувшись с головой, Фрэнк снова притягивает Робина к себе, жмётся к нему, прогибаясь теснее, когда руки Донни сжимают ему ягодицы под водой, растаскивают в стороны, оглаживая пальцами в промежности.

Волосы Робина намокают, начинают течь с головы и вокруг лица.

Фрэнк видит тёмные тени на его глазах, когда луна обливает его сиянием со спины. И видит, как они ответно сияют, когда Робин разворачивается лицом к свету. Видит его жёсткий требовательный рот и отблеск зубов между губ. Лицо, обросшее щетиной. Фрэнк очень остро чувствует, что всё это время был счастлив и продолжает быть счастливым, потому что муж волнует его до тянущего позыва в горле.

— Бобби, — говорит он, прижимаясь ртом к его шее, солёной, холодной, но тут же горячей, как только он ссасывает с неё воду и соль.

Робин охватывает его голову ладонью. Потом всей рукой, склоняет теснее к шее.

Фрэнк продолжает целовать. И ему кажется, что он слышит какую-то музыку, как мелодии Шри Чинмоя. Он готов признать, что это у него в голове или в груди. А реально то, что Робин, такой горячий при прикосновении, рядом. Обнимает и стискивает его руками. И Фрэнк дышит, хватая воздух, когда ладонь мужа опускается и сжимает ему промежность.

И когда Фрэнк разворачивается спиной, идя за его требующими руками, прикасается собой к Робину, уже возбуждающемуся на него; когда он стоит так, прислонясь щекой к его мокрой голове, и Робин целует его шею, там, где очень любит это делать, целует действительно в поцелуе, оставляя необычные, щекочущие, шёлковые ощущения на коже Фрэнка, руками ласкает его грудь, прижимает к себе; когда Фрэнк, закинув руку вверх и за голову, сжав его волосы, повернувшись, находит его рот и, удерживая его за лицо второй ладонью, жадно тянет из него поцелуй, слюну и тепло его рта; тогда его осеняет, словно озарение, что их связь — сродни религии. В ходе становления которой они прошли все этапы: от насаждения её, крещения огнём и мечом, кровавых насильственных обращений, усвоения и изучения догматики, установления и соблюдения ритуалов, набора паствы и пришли сейчас до своего персонально рая на двоих. В этот океан, залитый звёздным и лунным светом, шорохом волн и их любовью, которая, как кажется Фрэнку, окрашивает воду в светящийся серебристый с золотыми пятнами свет. Озаряет его в течение секунды, он стонет и в порыве прикасается весь, всем телом к Робину.

— Я так хочу тебя, — говорит он.

— Я твой, — говорит Робин.

И Донни держит его руками за плечи, шею и лицо, пока заходит глубоко и окончательно.

Оба замирают на секунду.

Фрэнк спускает правую руку под воду, гладит бедро Робина.

— Фрэнк, вода светится, — говорит Робин, со смехом выдыхает ему в щёку, прижимается лицом к шее.

— Я знаю, — говорит Фрэнк.

И когда они отдаются друг другу в волнах, в светящейся солёной воде, со стекающими с обнимающих друг друга рук по телам длинными каплями, Робин говорит:

— Ты смысл моей жизни, Фрэнк. Ты тот, кто делает её такой, какой я хочу.

Фрэнк сглатывает, потому что внезапно, острым приступом начинает течь слезами из глаз. Он молчит, только сильнее сжимает его бедро и теснее стягивается вокруг Робина внутри себя.

— Я люблю тебя, Бобби, — говорит он, совладав с голосом, и чувствует, как сильнее толкается в нём Робин. — Возьми меня.

Фрэнк целует его ладонь.

Робин издаёт то ли стон, то ли взрык. Оглаживает Фрэнка руками из-под воды вверх, до плеч. Берётся за них, ладонью толкает его между лопаток. Фрэнк склоняется вперёд, прогибаясь.

И когда Робин сильно и резко вколачивается в него, начинает дрожать, не в состоянии удерживать глаза открытыми. Потому что без этого он не может. И так он ощущает Робина своим. И так он сам кончает, впуская его в себя до предела.

Комментарий к 12

*Американский киноактёр

**Американский киноактёр

========== 13 ==========

— Как ты думаешь, она уже встречается с мальчиками? — спрашивает Робин, выстаивая у окна у входной двери со стаканом скотча.

Фрэнк отрывается от монитора ноутбука, ни слова не говоря, смотрит на мужа.

Робин, не дождавшись ответа, оборачивается.

— Ну что? — говорит он.

Фрэнк, вздохнув, отвечает:

— Каждую неделю с новыми.

— Серьёзно? — Донни поворачивается к нему всем корпусом.

— Да, серьёзно, — пожимает плечами Фрэнк.

Робин пьёт.

И Фрэнк видит на его лице всё то же, о чём думает и что чувствует сам. Потому что ни с чем не сравнимо то, когда твой ребёнок становится половозрелым и начинает сексуальное общение с противоположным полом. Или вот-вот должен начать. И как неудобны мучительные попытки, когда тебе нужно выяснить: насколько он, благодаря всемирной паутине и ящику, и одноклассникам, и всему, что есть вокруг, осведомлён о том, что есть презерватив, ранние беременности, венерические инфекции и тому подобное.

Надо отдать Фрэнку должное. Когда у Мины начались менструации, он настолько хорошо собрался и взял себя в руки, что даже записал её на консультацию к гинекологу. Это первое, что пришло ему в голову. И последнее, что ему пришлось сделать. Потому что Мина была Миной. Она присела с ним рядом, взяла за руку, подержала и сказала: «Дорогой папа, я прошу тебя, не переживай. Я очень много читаю. Я справлюсь».

Фрэнк смотрел на неё, думая даже не о том, что она ему сказала, а о том, что она какое-то сверхъестественное существо.

«Ты уверена?» — спросил Фрэнк.

«Абсолютно, мне четырнадцать».

«Ты даже не представляешь, как ты облегчила мне жизнь».

«Почему, очень хорошо представляю», — Мина сыграла загибающимися и уже подкрашенными ресницами.

Фрэн кивнул, на всё согласный.

«И, кстати, те средства гигиены, что ты в панике скупил мне в аптеке, не совсем то, что нужно. Мои амбиции не так велики», — сказала она, очень мило и снисходительно улыбаясь.

«Что, так и сказала «мои амбиции»? — упал в подушку Донни, когда Фрэнк рассказывал ему вечером в постели о милосердном поступке их дочери.

«Да, «амбиции».

О том, кто будет объясняться с Миной на тему сексуальной гигиены, они перепирались с утра до вечера два дня. И в эти два дня Фрэнк увидел, чего боится Робин, который ни разу за почти двадцать лет их знакомства ничего не боялся и ничего не стеснялся. Тот шёл в отказ. Привёл сотню причин, почему это должен сделать именно Эшли. Он даже пустился на такую низкую и неправдоподобную лесть, что Мину и Фрэнка связывают более близкие отношения. Папаше Эшли, в принципе, будет проще беседовать с нею. Но самым великолепным аргументом стал тот, которым он припёр Фрэнка стенке: «Ты хотел от меня дочь, я родил тебе её. Вот, теперь разбирайся».

Фрэнк просто закрыл уши ладонями и отвернулся. Как раз вовремя, так как увидел яблоко раздора, стоящее в дверях кухни, с безмятежным видом наблюдающее за их препирательствами.

Робин тоже уже увидел «яблоко».

Оба остановились.

«Это вы о коррекции моего сексуального поведения, отцы?» — спросило «яблоко», подходя ближе, складывая ладошки одну в другую и вытягивая руки перед собою.

«Да», — кивнул Донни, обречённо закрывая глаза.

«Мисс Эпплкот», — сказала Мина.

«Мисс Эпплкот?» — повторил Робин.

«Да, мой гинеколог. Она была так любезна объяснить мне основы, узнав о том, в какой нетрадиционной семье я расту и что нога нормальной женщины ни разу не переступила нашего порога… Я не беру в расчёт драгоценную миссис Шток, она не нормальная. Так вот, мисс Эпплкот была так любезна, что всё мне объяснила».