— Джон Морган. Мы виделись в течение месяца.

— Он нравился тебе? — снова меняющимся тоном спрашивает Фрэнк.

— Да, в то время он меня привлекал.

— Прелестно, — говорит Фрэнк, сбивая пепел. — Почему вы расстались?

Робин готов поклясться, что ему начинают нравиться малодушные ревнивые интонации в голосе Фрэнка. Но он отвечает не сразу, не потому что его смущает реакция Эшли. Он думает, как преподнести ему причину.

— Я решил, что он не моё и предложил закончить при встрече, — Робин берёт сигарету у Фрэнка, затягивается, возвращает.

— Бобби, — говорит Фрэнк. — Дай мне.

А вот это уже говорит та тварь, что живёт в нём.

Робин немного удивлённо, но больше с любопытством, уложив голову на согнутую в локте руку, смотрит на Фрэнка.

— Малыш, из нас двоих — я ебу тебя.

Фрэнк гасит сигарету, опустив ресницы.

Робин чуть не стонет. Потому что Фрэнк всегда, когда он так грубо напоминает о распределении ролей в их паре, опускает ресницы. Не важно, как надолго или что он при этом делает, автоматически. И это его движение всё переворачивает в Донни своей прелестью. И он не намерен говорить Эшли об этом. Он не готов к тому, что будет, если Эшли начнёт на этом играть.

Фрэнк подбирается ближе под бок Робина, целует его в поднятую, открытую руку.

— Я в курсе, — говорит он тихо, словно поглаживая его голосом. — Я в курсе, что ты ебёшь меня, но дай мне. Это стоит попробовать.

Робин молчит, смотрит вверх, и Фрэнк видит, что глаза его раскрыты. Он разворачивается на бок, головой по-прежнему на согнутой руке, смотрит Фрэнку в глаза.

— Пойдём, снюхаем по паре дорог, — говорит Фрэнк.

Робин скусывает губу, задумчиво и механически, выбирает между вариантами.

— Фрэнк, — наконец говорит он. — Если я позволю тебе запустить в себя хотя бы палец, то потом я изобью и возьму тебя ещё раз. И ты знаешь, кончу я нескоро, тебе придётся трудно.

Фрэнк спокойно смотрит на него.

— Бобби, почему вы расстались? — вдруг опять спрашивает он.

Робин делает глазами «так и знал».

— Ты хочешь услышать это от меня?

— Да, от тебя.

— Я жестоко поступил с ним. Я сломал ему руку, два ребра, просто частичные побои.

— Не могу понять до конца, почему ты ещё не за решёткой, — говорит Фрэнк, вздыхая.

— Он забрал заявление, если ты об этом, — Донни изображает подобие улыбки.

— И что, меня ты тоже бросишь, после того как я упрошу тебя дать мне? — говорит Фрэнк, не сводя взгляда с Робина.

— Я не давал ему. Давал он. И, нет, тебя я не брошу никогда. Ты можешь упрашивать, но конец для тебя будет всегда один — какой я обещал.

— Ты сумасшедший, Бобби. Но, знаешь, всё, что захочешь. Я не могу упустить такого, — говорит тварь, смотрящая из глаз Фрэнка.

— Фрэнк, тебе светит провести неделю в доме из соображений о расхожих приличиях, занимаясь творчеством, потому что я не оставлю на тебе живого места, — в последний раз предупреждает Донни с недобрым выражением на лице. Тем самым, которое появляется всякий раз, когда он извещает Эшли о своих жестоких намерениях, при том что глаза и губы его в том оттенке, словно готовятся к улыбке. Не потому что он шутит, а потому что то, что обещает, доставляет ему удовольствие. Мысль об этом его радует.

— Мне понятно, Бобби, — опускает ресницы Фрэнк. Когда поднимает, Робин видит его золотящиеся глаза, словно расплавленное золото, ошалевшие и усталые.

Пока нюхают внизу кокаин, заодно приканчивают шампанское.

Робину кажется, что та тварь, что встрепенулась во Фрэнке, теперь полностью его вытеснила, потому что тот даже двигается по-иному. Донни говорит себе, что, вполне возможно, ему всё это просто кажется, потому что в нём столько препаратов, что он, при должном желании, может начать видеть зелёных фей и мёртвых.

Он почти не ощущает очередной, пушистой, светящейся волны от свежей дозы кокаина, потому что всё смешивается в теле и крови. И таблетки, которые, он знает, ещё работают, и предыдущие дороги, и шампанское, и виски, и никотин. Он в постоянном напряжённом, нервном, тяжёлом, возбуждённом состоянии.

И когда они снова добираются до кровати, Робин, почти в смятении от перемены ролей, словно попадает в перевёрнутый мир. Потому что Фрэнк перекидывается в настойчивого, требовательного и ждущего.

Тот склоняется над лежащим Робином. Целует. Гладит ладонью по лицу, удерживая голову Робина близко к себе. Губы Фрэнка его берут, сладко-горький язык вылизывает рот изнутри.

Донни сосёт его, впуская глубоко.

После Фрэнк идёт ниже, горячим ртом смыкается вокруг его соска, второй накрывает ладонью. И, обсасывая в поцелуе, Фрэнк сильно прижимается лицом к его груди, к коже, подтягивает ладонями к себе.

Робин наслаждается этим, ему нравится, когда тот так тесно к нему, когда его дыхание горячо и близко на коже, когда Фрэнк жёстко трёт кожу у него на груди. Поэтому он сам прижимает его голову к себе, но Фрэнк убирает его руки, оставляет их на кровати, прижимая своими к свёрнутым и смятым простыням. Робин чувствует, как покрывается изморозью и понимает, это потому что ему становится хорошо и приятно, оттого что он позволяет себе быть в подчинении. Хотя бы ненадолго. А Фрэнку поиграться сверху.

Фрэнк удерживает его руки, устраивается между ног, спускается ртом к животу. Его поцелуи становятся жадными. Он сильно собирает кожу губами, сосёт и прикусывает.

И Робина скручивает изнутри всякий раз, когда рот Фрэнка касается его кожи между пупком и пахом.

Фрэнк знает, что Робину хорошо, не может не быть. Он удобнее укладывается у него между ног, выпускает руки. Сам левой, пропихивая её под спину Робина, обнимает его за талию, правой сминает всю промежность. Прижимается лицом. Быстро облизывает во рту палец, приставляет его к заднице Робина и очень аккуратно, нежно, растирающими движениями начинает продавливать. Голова его лежит на животе Робина. Фрэнка окутывает его интимный, молочный, терпкий, возбуждающий запах. Он чувствует, как пальцы Робина забираются ему в волосы, гладят там и сжимают. Фрэнк не открывает глаз, только прижимается губами к коже Робина и, всё также медленно и мягко, опускает в него средний палец. От незнакомого приятного ощущения Фрэнк стонет сам. Целует, притягивает Робина к себе, вдвигает палец и стонет.

Робин молчит, но по тому, как ведут себя его руки на голове Эшли, тот понимает, что всё отлично. К тому же он так горячо, плотно, нежно и отзывчиво ведёт себя вокруг его пальцев, что Фрэнк заводится ещё больше.

— Я хочу тебя, Бобби, — говорит он, запуская зубы в волосы в промежности Робина.

Робин прижимает его голову.

Фрэнк запускает ещё один. Теперь он очень хорошо понимает, почему у Донни сносит крышу, когда он делает это с ним. Оттого что внутри у Робина так хорошо, что вполне можно впасть в азарт и ярость. И Фрэнк, вернее, та жадная и ненасытная тварь, что в нём, приходит именно в это состояние. Быстрее, глубже, сплёвывая на пальцы и снова отправляя их в Робина.

Тот уже не молчит. Он не выдерживает, когда Фрэнк начинает жать пальцы изнутри, проходясь по простате.

Фрэнк знает, от чего его разрывает и растаскивает на части. И он делает так для Робина.

И Робин кусает губы и гнётся под ним.

— Фрэнк, малыш, — выдыхает Робин.

— Да, милый, — говорит он.

— Блядь, Фрэнк, — выдыхает Робин.

— Я так хочу тебя, Бобби.

Фрэнк меняет на руке пальцы на большой и начинает сильными, вскидывающими толчками вкручивать тот.

Донни, громко дыша, одной рукой упирается в плечо Эшли, сталкивая его вниз, другой подтаскивает за волосы.

Фрэнк снова меняет пальцы.

Робин сквернословит в стонах.

— Дай мне, Бобби, — говорит Фрэнк, пытаясь воспользоваться податливостью Робина, чтобы оказаться в нём.

— Дай мне, — настойчиво повторяет живущая внутри Эшли тварь.

— Нет, Фрэнк, — говорит Робин, отталкивая его в оба плеча, поднимаясь. И он видит, что Фрэнка это не устраивает, его взгляд холоден и колюч, сужен. В то время как губы блестят, горячи и раскрыты. Телом — Фрэнк, глазами — не совсем он. Он отступает, отпуская Робина, чтобы тут же снова прижаться к нему, обхватить руками за шею и плечи.