Робин наблюдает, как Фрэнк становится подобным растревоженному осиному улью.

Фрэнк не бьёт людей, он делает это в крайних случаях. Зато он каким-то чутьём находит их слабые места, страхи, комплексы, идеализации и очень гадко и больно давит в это место словами.

— Поверь, если бы я каждый раз отправлялся нахуй, когда меня туда посылали… Но это не относится к делу, — говорит Питер Фрэнку, делая успокаивающий жест ладонью в его сторону.

Фрэнк заинтригованно молчит, видимо, решив вытерпеть до конца, послушав, что ещё выложит вшторенный Джослин.

— Вы, парни, в самом деле секс-икона. Тут полклуба дрочили, пока вы жались на танцполе.

Робин и сам не в состоянии вернуть глазам обычный размер, брови его, изумлённо взлетев вверх, так и остаются чуть вздёрнутыми. Джослина просто невозможно заткнуть.

— А ты — ты, вообще, улёт, — говорит тот Донни, касаясь его плеча. — Высший класс. Я бы даже ничего не стал менять в тебе. У тебя такой образ «разборчивый высокомерный сноб с брутальным взглядом». Вот как есть, так бы и начал снимать.

Он, продолжая жевать, придвигается к Робину.

— Ты точно из тусовки Шультца, — идёт навстречу Донни.

— Вспомнил, да? — кивает Питер.

— Нет, не вспомнил. И как Сэм нас знакомил — не вспомнил. Но, Питер, ты болен, — наконец говорит Донни, делая глоток виски из своего стакана.

— Если только немного, — тот начинает хохотать. — Нет, серьёзно, поехали ко мне в студию, расслабимся. Если подгоняетесь, отдам вам снимки прямо с картой памяти. Честное слово, клянусь, у меня ничего не останется, никаких копий.

— Да ты самый настоящий альтруист и благодетель, — говорит Фрэнк.

Питер снимает очки и оборачивается к Фрэнку, который, откинувшись на спинку стула, чуть сполз с того. Одна нога на подножке, вторую он, в отглаженной до стрелки брючине, скинул до пола. И уже с огромнейшим любопытством оглядывает столь оптимистично настроенного товарища.

Оба замечают, когда Питер снимает очки, что парень обдолбан просто «в говно», как любит выражаться про такое состояние Эшли, радужки его глаз почти не видно. По причине этого Джослина несёт, особенно на тему секса, которую он разворачивает перед Донни и Фрэнком. Видимо, и сам он очень хорошо передёрнул на обоих, пока те тискались на танцполе. Хотя тип довольно-таки смазливый.

— Питер, — говорит Фрэнк. Ровно, без ненужной экспрессии, равнодушным тоном, — очень лестно, что из всего количества всех собравшихся здесь замечательных объебосов ты выбрал именно нас, но, честно, иди нахуй.

Тут Питер умолкает.

— О’кей, — говорит он. — Очень жаль, но если передумаете — звоните.

Говоря, он протягивает Робину карточку. Потом приникает к его уху, что-то шепчет и уходит.

— Ты же хочешь знать, что именно он мне сказал, да? — говорит Робин, улыбаясь как демон.

— Нет, не хочу, — упрямо отказывается Фрэнк.

— Да брось, Фрэнк, — говорит Робин, беря его за локоть. Заставляет снова присесть.

— Порви визитку, — сухо говорит Фрэнк.

— Конечно, смотри, — соглашается Робин, сминает карточку и кидает её под ноги не глядя.

Фрэнк смягчается.

— Что он тебе сказал?

— Он сказал, что будет не прочь, если я всё-таки передумаю. Тогда смогу обращаться с ним как с животным.

— Блядь, что за урод, — холодно бросает Фрэнк, допивает из стакана.

Робин с минуту изучает его лицо, потом склоняется к нему.

— Фрэнк.

— Да.

— Он же совсем не понимает, что и как мне нравится.

Фрэнк смотрит Робину в глаза.

— А я понимаю.

— Только ты понимаешь, сердце моё, — говорит Робин.

Фрэнк сменяет гнев на милость, складывает губы в улыбку.

— Давай ещё по одной таблетке и в постель? — спрашивает Робин.

— Уже в постель? Хочешь в постель?

— Да, я хочу с тобой в постель, — кивает Робин.

Но они не успевают уйти из «Пальмы» в запланированный срок. Съев ещё по одной таблетке и промедлив минут пятнадцать, начинают жаться на приходе, застигнутые в лестничном пролёте.

Робин заталкивает Фрэнка спиной в оконную нишу, заставляя сесть на подоконник, разводит его колени. Здесь слабое освещение, но от этого лестница ещё привлекательнее для пар.

Фрэнк немного сопротивляется, и Робину приходится склонять его, принуждая к более тесному контакту. Он хочет ехать в «Оак Холл», но Фрэнк отмалчивается на его призывы.

Робин догадывается, что это его обычная игра в «желай меня сильнее и, да, принуждай меня». И он видит, что глаза Фрэнка переливаются в слабых отблесках света жидкими озёрами. И когда ему удаётся задержать его в поцелуе, то Фрэнк приникает, жадно вытягивает слюну у Робина изо рта, но тут же отталкивается, прогибаясь назад.

Робин держит его бёдра тесно у своих, и Фрэнк, чтобы удержаться в таком шатком положении, обхватывает его левым коленом, подняв его по ноге Донни. Правое спущено вниз.

Робин позволяет себе, уговаривая Фрэнка, прихватывать его за лицо, которое тот отнимает.

— Ну же, малыш, мне трудно себя контролировать. Ты же не хочешь здесь? — говорит Донни, подтаскивая его к себе за шею.

— Нет, — говорит Фрэнк, отталкивая его ладонью в грудь и тут же другою касаясь в промежности.

— Пойдём, — говорит Робин, прижимая его ладонь к себе, со стоном облизывая любимое ухо с проколом.

— Нет, — говорит Фрэнк, унимая стук зубов.

— В чём дело? — глухим урчащим голосом спрашивает Робин.

— Откуда он знает, что ты можешь быть груб? — выдаёт Фрэнк и тут же отхватывает пощёчину, несильную. Скорее шлепок, который Робин отвешивает ему в показательных целях.

— Вот откуда, — говорит он, выпрямляясь и осматривая взъерошенного Фрэнка, одежда которого в беспорядке после уговоров Донни.

Фрэнк замирает, опустив глаза, сглатывает набежавшую в рот слюну. Фрэнк вспоминает все те случаи, когда он выводил Робина из равновесия, провоцируя на жесты, подобные этому шлепку. Нет, Донни никогда не бил его ни здесь, ни где-либо на людях так, как он делает это с ним в постели, но при более внимательном наблюдении можно заметить, что и как происходит между ними. Особенно, когда оба находятся под кайфом и начинают жаться на виду у прочих извращенцев.

— Пойдём, — говорит Робин, снова целуя его, прихватив за шею, выпуская.

Фрэнк готов. Он понимает, что довёл Робина до нужного ему настроя.

— Поехали, но только домой, хочу остаться в нашей постели, никуда не перемещаясь, — говорит он.

— Хорошо, Фрэнк, — соглашается Робин.

Они покупают в баре бутылку шампанского. До дома добираются на такси.

И ещё внизу, в холле, только зайдя в квартиру, отставив бутылку прямо на пол, Робин бьёт Фрэнка так, что тот опускается на колени, успев упереться рукой в пол, хватает ртом воздух.

Робин опускается рядом, обнимает его за плечи.

— Я так люблю тебя, Фрэнк Эшли. Люблю всё, что ты вытворяешь с собою и со мною. Я не смогу без тебя, — говорит он, помогая Фрэнку подняться.

— Блядский садист, — бросает Фрэнк, стягивая пиджак, задирает рубашку, чтобы осмотреть и ощупать ребро.

— Осторожно, Фрэнк, — говорит Робин, раскуривая сигарету. — Я, похоже, сегодня в настроении.

Фрэнк подходит к нему, забирает сигарету, отходит, затягиваясь, продолжает раздеваться.

— Я, кстати, тоже, Бобби. Я тоже, — говорит он, вынимая из кармана пиджака пластиковый пакет с кокаином.

Робин кивает и открывает бутылку с шампанским, делает глоток.

Оба снюхивают по две добрые дорожки, поднимаются наверх.

Но в постели Фрэнк продолжает довольно-таки долго не даваться, вынуждая Робина — только под угрозой вывиха руки, после рассечённой брови, разбитой в двух местах нижней губы — уложить себя лицом вниз. С заломленной до лопатки кистью вывернутой в локте руки Фрэнк обессиленно затихает, морщась, прижавшись щекой к кровати.

В результате оба взмокли и горячо дышат.

Робин, чтобы окончательно обозначить свою власть, приваливается сверху, прижимая вывихнутую руку Фрэнка так сильно, что тот обзывает его грязной сукой, за что ещё сильнее вжимается лицом в простыни, уже сейчас сбитые, измятые и местами забрызганные кровью. Робин отмечает, что сегодня Фрэнк не отвечает ему на побои, только сжимает губы, пережидая боль и сдерживаясь. Значит, у него обострение стремления принадлежать и отдаваться. Робин тащится от этой психопатологии во Фрэнке.