— Зверски, — соглашается Робин.

Фрэнк меняет руки: левую снова вытягивает над плечом Донни, правую складывает ему на грудь.

— Бобби, когда ты взял меня тогда, в первый раз… — начинает Фрэнк, по-прежнему прижимаясь к Робину лицом, но чуть развернув голову, так, что может касаться губами его губ.

Робин ощущает, как его начинает перетряхивать от мгновенно возникших воспоминаний.

— …когда ты делал это со мною в первый раз, мне казалось, ты рвёшь меня на части, — говорит Фрэнк, жадно, нежно захватывая губами рот Донни, целуя его в признании.

Робин отвечает ему, сминая шею Фрэнка левой рукой. Большим пальцем разглаживает его губы.

— Я и сейчас хочу разорвать тебя, малыш, — сухо и быстро произносит Робин.

— Я так нравлюсь тебе? — так же быстро произносит Фрэнк, сминая губами кожу на шее Робина.

— Больше, Фрэнк, — говорит Робин, продолжая ласкать его шею, тесно растирая кожу, чувствуя, как Фрэнк прижимается к его руке. Грудью к его груди, животом к животу.

Обоих накрывает с таблетки до тактильного шока, они даже останавливаются, хватая ртами накуренный тёмный воздух, дрожащие.

Фрэнк собирает в кулак его галстук, чтобы устоять ровно и удержаться вертикально.

Робин притягивает его к себе за шею и за талию, рукой уже поверх пиджака.

Через несколько секунд находят в себе силы продолжить медленно кружиться.

— Я хочу твоей крови, малыш, — говорит Робин. — Я хочу слизывать её с твоего лица и из твоего рта. Я хочу…

Он прерывается на поцелуй.

Фрэнк тихо стонет, прикусывает, спускает ладонь с груди Робина, медленно сводит её к нему на бедро и, прижавшись вплотную, всовывает её между ними. Накрывает ладонью член Робина, нежно, но крепко сжимает.

Робин закрывает глаза. Обнимает Фрэнка обеими руками за талию, поверх ласкающей его руки, усиливая нажим.

Вторая рука Фрэнка, безвольно и расслабленно лежащая на его плече, приходит в движение, зажимает шею Робина в локте.

Фрэнк прижимается губами к его уху.

— …я хочу, чтобы ты… — говорит Фрэнк, растирая член Робина ладонью, зажатой между ними. И тот под его рукой окончательно наливается и твердеет.

— Не делай этого сейчас, Фрэнк, — просит Робин, удерживая его в руках.

— …я хочу, чтобы ты вошёл в меня сразу и до конца, — говорит Фрэнк.

Робин чувствует головокружение от очередного прихода и чувствует, что может кончить в одежду, если Фрэнк продолжит.

— Я хочу, чтобы ты драл меня своим толстым и твёрдым членом, пока у меня не закончатся силы даже на крик, — говорит Фрэнк. Он нежно целует Донни в ухо, прижимается виском к виску Робина, стискивает ладонью его член на слове «крик» очень сильно и отстраняется, убирая руку.

Робин дышит так, что ему кажется, как в процессе дыхания колышется всё его тело, а сердце бьётся дробно.

Фрэнк смотрит только на него, и губы его блестят.

И Донни успевает разглядеть блескучую полоску его зубов, когда тот вскидывает голову от короткого и властного рывка. Донни заставляется Фрэнка снова приблизиться, говорит, обласкивая пальцами его волосы на затылке и шее, приблизив губы к его щеке так близко, что чувствует, как ресницы Фрэнка касаются его собственной.

И Фрэнк очень хорошо представляет, как сейчас губы Донни, произнося это, вздрагивают, словно в презрении, в оскале или угрожая.

Робин говорит быстро, тихо и чётко, в свойственной ему манере, словно немного торопливой.

— Я стану драть тебя как последнюю ебливую тварь, Фрэнк. И не дай бог тебе просить меня прекратить, пока я сам не передумаю.

Фрэнк сильно вздрагивает в его руках.

Голос Донни слышится Фрэнку приглушённым, жёстким и словно бы созданный из бархата, это оттого что Робину приходится подавлять в себе желание и сдерживаться. И оттого что Фрэнк под таблеткой. Этот голос толкает Фрэнка на очень откровенные и вызывающе поступки, рождает в нём предчувствие желанной обречённости.

Музыка меняется. Робин выпускает Фрэнка, всовывает руки в карманы, говорит:

— Я хочу курить.

Фрэнк кивает, разворачивается, дожидается, когда Робин подойдёт к нему со спины, огладит вдоль позвоночника, притянет к себе.

Оба идут к бару.

Там Робин берёт выпить, пока Фрэнк прикуривает две сигареты. Протягивает ему одну. Робин придвигается к сидящему на барном стуле Фрэнку, забирает сигарету, затягивается.

— Я могу отдаться тебе, когда вижу, как ты куришь. Ты знаешь об этом? — уже спокойнее спрашивает Фрэнк, стрясая пепел.

Робин оглядывает его.

— Нет, не знаю, — говорит и улыбается глазами, снова затягивается. — Твоя новая девиация, малыш?

Робин улыбается уже губами, широко и красиво.

Фрэнк немного задумчиво разглядывает его. Он мог бы много твердить о том, как и что его заводит в Донни, когда тот курит. О том, что Робин откидывает голову, выпуская дым или делая затяжки, высокомерно и властно. О том, что если даже он выпускает струю дыма вниз и вбок, то это всё, что угодно, но не подавленность. Это, умноженное на обычный взгляд Донни, умный и проницательный, создаёт впечатление, что он в засаде. О том, что вне зависимости от того, как он держит сигарету — между указательным и средним или щепотью, как курят её разнорабочие, — Фрэнк всё равно, глядя на его руки и пальцы, ощущает движение внутри. Потому что руки Робина вынимают из него душу и заставляют кончать. Зная, что они могут, видя их с сигаретой, упакованные в чистейшие манжеты сорочки с драгоценными запонками и в рукава дорогого костюма, Фрэнк испытывает интригующее чувство раздвоения реальности. Эшли мог бы сказать о том, как ему нравится выражение лица Донни, то, как он прищуривается, если оставляет сигарету во рту, чтобы дым не мешал видеть. То, как обозначаются две вертикальные морщины у бровей и носогубные, которые, если Донни улыбается или смеётся, множатся, делая его демонически притягательным.

И потому Фрэнк молчит, курит, смотрит на Робина.

Тот спустя минуту спрашивает:

— Не скажешь мне, да?

— Да, не скажу, — немного строптиво, но улыбаясь, говорит Фрэнк.

— Отлично, тогда просто приму это как факт.

— Можешь пользоваться, — говорит Фрэнк, загасив сигарету.

— Привет.

Они оборачиваются на голос. По инерции держат улыбки. Таблетки в организме окончательно усвоились, и оба относительно успокаиваются, принимая вид нормальных людей. Видят парня с модельной причёской на светлых волосах. В тёмных очках и отчаянно жующего.

— Ты кто? — в обычной своей чистоплюйской манере спрашивает Донни.

— Да, конечно, вы же можете меня не знать. Я Питер. Питер Джослин. Я фотограф. Помните, нас знакомил Шультц? — и он протягивает Робину руку. И уже протягивая руку Фрэнку: — А тебя я тоже знаю. Ты Фрэнк Эшли. Ты написал «Сказку».

— Это верно, — странно говорит Фрэнк и достаёт новую сигарету.

— Скажу честно, тебя отвратительно сняли для фото с обложки. Ты гораздо привлекательнее, — продолжает болтать Питер, нажёвывая жвачку.

Фрэнк, рассматривая его, достаёт изо рта свою и оставляет в пепельнице.

Робин провожает его жест подобием улыбки.

— Питер, у тебя к нам какое-то дело? — говорит Робин, приняв снисходительный, доброжелательный и терпеливый вид.

— Ну, в общем, да. Я тут наблюдал за вами. Вы вместе отлично смотритесь. Я бы с удовольствием вас поснимал.

— То есть? — говорит Робин, широко раскрывая глаза, начинает вертеть в пальцах зажигалку.

— Да всё в порядке, — открыто улыбается Питер. И тут же к бармену, перегибаясь до стойки через колено Фрэнка: — Эй, дай мне виски с колой, приятель.

Возвращается.

— Я говорю о снимках для частного просмотра. У вас, парни, похоже, страсть. Я так думаю, может, вам захочется пососаться на камеру, а потом просмотреть наедине.

— Пошёл нахуй, — ясно говорит Фрэнк, вынимая изо рта сигарету.

Робин коротко и быстро кидает на него взгляд, но сам находит терпение смолчать.

— Да ты не спеши, — снова широко улыбается Питер и берёт со стойки стакан тем же образом, что и делал заказ, то есть перегнувшись через Эшли.