— Кажется, что-то бесполезное, — говорит Робин со вздохом.
— Я хочу щенка, папа говорит, что это отв… оств… — Фрэнк-младший запинается и снова оборачивается на Эшли.
— Выговаривай правильно. Не скажешь, вообще собачий вопрос не будем поднимать, — Фрэнк склоняется ближе к монитору, коротко смотрит на Робина, затем снова на сына.
Тот, потупившись, собирается. Он очень светлый, пшеничный, с золотистыми глазами. С неуловимым, но ясно видимым сходством с Фрэнком в общем впечатлении. Внешне. По характеру же совершенно не похож.
И оба понимают, что Фрэнк-младший — скорее подобие Робина: вспыльчивый, преподвижный, резкий, неугомонный, скачущий, со сбитыми коленками, цыпками и страшная кара соседскому коту.
— Ответственность, — шёпотом говорит Фрэнк-младший и смотрит на отца.
Тот кивает, удовлетворённо откидываясь на диване.
— Как дела, милый? Папаша Эшли заставляет тебя учить трудные слова? — Робин улыбается.
— Ненавижу слова, пускай Мина учит слова. Потому что она — заучка, — говорит Фрэнк-младший и тут же отхватывает лёгкий подзатыльник от Фрэнка-старшего.
— Фрэнсис, — говорит тот.
— Ладно, — недовольно крутит головой, покоряясь. Снова разворачивается к отцу. — Папа, я пойду поиграю к Дину Хоккинсу?
— Недолго. К шести домой, иначе ужинать станешь один в тёмной кухне. Понятно?
— Да.
— Шесть — это сколько? — продолжает Фрэнк.
— Это когда маленькая стрелка ровно внизу, а большая ровно вверху, — послушно, подняв глаза вверх, говорит Фрэнк-младший.
Эшли кивает.
— Я люблю тебя, папа, возвращайся, — говорит Фрэнк-младший и сбегает.
— Я тоже тебя люблю, Фрэнк, — говорит Робин опустевшему месту перед камерой.
— Как твои дела? — спрашивает Фрэнк, теперь, уже оставшись наедине, изменившимся, соскучившимся голосом. Мягким, словно касающимся Робина под одеждой.
— Неплохо.
— А как «Гринпис»? Сдаются? — спрашивает Фрэнк, мягко улыбаясь. Он до сих пор держит в руках клетчатое кухонное полотенце, скрученное в жгут, с которым пришёл ещё в самом начале разговора.
— «Гринпис» получит своё. В самом деле. В это озеро, по-тихому, город сливал нефтепродукты сорок лет, ещё до того как мы начали там работы. А теперь он хочет свесить на нас то, что мы ведём застройку в экологично неблагоприятной зоне, подвергая опасности жизни покупающих здесь жильё. И озеро чуть ли не тоже мы обогатили всей таблицей Менделеева.
— А что, действительно оно так страшно, как говорят по ящику?
— Хорошего мало, Фрэнк. Там растёт какая-то странная трава, которой не могут найти ни в одном ботаническом атласе, — кивает Робин и улыбается, закусив губу.
— И по ночам кто-то плещется в рыжих водах, тоже совершенно ни на что не похожий? — продолжает Фрэнк.
— Почти, — уже смеётся Робин.
— У тебя есть план побега?
— Есть. Несколько. Просто это потребует более долгого моего присутствия здесь.
— Нет. Нет, нет, — Фрэнк несогласно качает головой.
— Ты скучаешь? — Робин движется в кресле, подаётся вперёд, разводит колени, ставит на них локти, упирается ртом в сцепленные ладони под подбородком.
— Да, — с глубоким выдохом говорит Фрэнк.
— О Фрэнк… — говорит Робин задумчиво. — У меня есть идея.
— Твои идеи всегда отвратительны и травматичны, — говорит Фрэнк, знакомым и любимым Робину движением вскидывая подбородок. Начинает упрямиться. Чтобы, когда он пойдёт на попятную, Робин был в азарте от акта принуждения с его стороны.
— Я, между прочим, тоже соскучился. Вот по этому твоему абсолютно никого не убеждающему строптивому жесту, каким ты вскидываешь свою голову. Ты же не знаешь даже, что за идея.
— О, я знаю, — говорит Фрэнк, картинно отшвыривая полотенце.
— Разве? — говорит Робин, поднимая брови.
Фрэнк не отвечает, смотрит на него.
— Ну тогда начни хотя бы раздеваться, — говорит Донни, поднимая голову над руками и скусывая губу.
Фрэнк, совершенно неподвижный, чуть склонив голову набок, рассматривает Робина.
— Раздеться? — наконец спрашивает он.
— Да, начинай раздеваться. Брось, Фрэнк, ты умеешь делать это, мы оба знаем.
Фрэнк смотрит в сторону, собирается с мыслями, снова поворачивает лицо:
— Тебе хорошо видно, ты ничего не пропустишь? — спрашивает он с сарказмом, тем более расшевеливающим Донни, чем более он чувствует, что тот, в конце концов, разденется.
— Очень хорошо, малыш, — мягко говорит Робин, прикрывая глаза.
Фрэнк медлит с секунду, затем складывает левую на бедро.
Робин следит за его рукою. За так нравящимся ему запястьем с накрученными шнурками и браслетами, с обручальным на безымянном.
— Фрэнк, — тихо и немного побуждающе говорит Робин.
И видит, как тот расстёгивает ремень, пуговицу, молнию на джинсах. Не спеша, позволяя ему наблюдать. Лицо Фрэнка остаётся спокойным и прохладным.
Робин чувствует, как каменеет. Он в самом деле не хочет пропустить ни движения. Руки Фрэнка красивы, Донни готов часами смотреть за ними. Фрэнк отводит край джинсов в сторону и правой заскальзывает под них, чуть сдвигаясь вперёд, разведя колени, от чего взгляд его становится совершенно прикрытым, невидным, непонятным и от этого словно снисходительным.
Робин наблюдает, как Фрэнк трогает себя, видит, как его рука двигается. Робин говорит в ладони, в которые упирается ртом и подбородком, быстро и даже буднично:
— Я хочу тебя.
Фрэнк закрывает глаза, снова поднимает подбородок, отворачивается в сторону. А когда вновь смотрит на Робина, тот видит, что глаза его изменились. Они становятся зовущими и обещающими.
— Покажи мне себя, Фрэнк, — говорит Робин, сжимая пальцы в замок так сильно, что они начинают неметь.
Губы Фрэнка размыкаются. Он вынимает свой член.
Робин почти бесконтрольно откидывается, садится прямо, медленно вдыхает.
Фрэнк гладит себя, открываясь и снова закрываясь кулаком.
Робин видит его всего. Видит, что Фрэнк разгорается, движения его становятся раскованными, отработанными и плавными. Робин чувствует, что ему тесно в брюках.
— Бобби, скажи мне, — говорит Фрэнк, зажимая майку на животе, сгребая её в кулак и поднимая, открывая живот, продолжая ласкать себя.
Донни видит его загорелую кожу.
— Я вернусь, поставлю тебя на колени и выебу посуху, — говорит Донни, снова принимая прежнюю позу, подавшись вперёд.
Фрэнк делает движение глазами.
Робин знает, что заводит мужа.
— Повернись, Фрэнк, — говорит он.
Фрэнк поднимается, разворачивается, ставит колено на диван, стягивает джинсы с бёдер, приоткрывая себя на немного. Медлит, поднимает второе колено, обеими руками сталкивает джинсы.
Робин тихо стонет, проглатывает слюну, опускает на мгновение голову, снова смотрит в монитор, но не двигается. Он видит, как красивые, мужественные, голые руки его недосягаемого любимого Фрэнка стаскивают джинсы и начинают медленно, сжимая себя, разводить в стороны, ласкать. Робин видит, как двигаются его лопатки, как тот прогибается ему навстречу, потом, остановив ладони, оборачивается, развернув плечо.
— Продолжай, — резко говорит Робин.
Фрэнк снова собирает майку, поднимает её сбоку вверх, затем склоняется над спинкой дивана, опирается правой, обсасывает средний палец левой и плавно, прогнувшись к Робину, вставляет его себе в зад.
Робин откидывается в кресле, сжимает себя сквозь одежду, сильно растирая ладонью.
— Больше, Фрэнк, — уже резко говорит он.
Фрэнк подчиняется, добавляя указательный.
Робин видит, что Фрэнку приятно. Ему трудно сдерживаться, чтобы контролировать себя, показываясь Робину.
— Глубже, Фрэнк. Делай быстрее, — говорит Робин.
Фрэнк подчиняется, совсем прогнувшись.
Робин быстро расстёгивает брюки, сгребает со стола салфетки и в течение двадцати секунд, крепко зажав себя, кончает, закусив губы и сжав веки. Когда открывает глаза, видит, что Фрэнк, опять обернувшись, смотрит на него.
— Ты уже всё? — спрашивает тот с едва-едва кокетливым подъёбом, так, как только он может.