— Нет… Наверное… Хотя зачем ты всегда интересуешься, кто здесь на ресепшене, если мы хотим прийти? И просишь мисс Викки и мисс Скарлетт, если тех нет?

Робин смотрит на Фрэнка, тот на него.

Один ждёт, другой думает.

Робин гасит сигарету.

— Просто нравится, как они выглядят вместе: ненавязчивые, хорошо говорят.

Фрэнк тоже гасит сигарету.

— И что, кто-то из них больше?

— Что на тебя нашло? Больше мне нравишься ты.

— Это не обсуждается. Давай, скажи мне, Бобби. Ты чуть не выпустил мне кишки, а сам жмёшься сказать, кто нравится?

Робин притягивает его на себя за руку, Фрэнк послушно склоняется.

— Сядь сверху, — просит Робин.

Фрэнк переступает коленом и садится над ним.

— Говори, кто-то больше?

— Мисс Викки, — говорит Робин, чуть вскидывая голову.

— Значит, маленькие темноглазые брюнетки с длинным маникюром и холодным тихим голосом, да, милый? — говорит Фрэнк, прижимаясь к его губам, чуть прихватывая их своими. — Смог бы с нею?

Продолжая, Фрэнк рассматривает Робина близко, его ресницы, чуть сведённые брови.

В следующую секунду Робин выпрямляется, поднимаясь с подушки, рывком опускает Фрэнка глубже на себя.

Фрэнк разводит колени и промежностью чувствует, что Робин возбуждён.

— Не ёрзай, — тихо говорит он Фрэнку, облизывая свои пальцы перед его лицом и спуская руку между ними.

Когда он касается Фрэнка там, тот со стоном боли обхватывает Робина за шею, положив ему локти на плечи, инстинктивно поднимается, уходя от руки.

Робин поднимает глаза, смотрит на губы Фрэнка.

— Тебе больно? — спрашивает он.

Фрэнк молчит, потом произносит:

— Разве тебя это остановит?

Робин коротко улыбается.

— Поцелуй меня, — говорит он.

Фрэнк целует.

Они долго, нежно, мягко, одними губами, целуются, когда размыкаются, скулы Фрэнка горят и глаза становятся блестящими.

Робин снова подтаскивает его ниже на себя, прижимается к уху губами:

— Я войду быстро, потом остановлюсь, пока не захочешь, малыш. Согласен?

Фрэнк, конечно, согласен.

— Только держи меня, — просит он Робина, выговаривая ему в губы.

Робин ещё раз облизывает пальцы, ещё раз ныряет рукой, но уже на себя, крепко обхватывает Фрэнка, тот опирается обоими локтями на плечи, сцепляет руки за его шеей.

Робин проникает быстро, Фрэнк ещё не успел стать таким тесным, каким бывает обычно, но от этого тому не легче. Робин с нежностью и упоением, сжимая его тело, чувствует дрожь. И то, как его бёдра и в самом деле уходят. И как тот искажается от боли. Робин заскальзывает, останавливается.

Фрэнк лежит лбом у него в шее, дышит тяжело, горит внутри.

Робин слышит, как шипит слюна у него на зубах. Поэтому Робин ласкает его спину, поясницу, целует плечи.

— Я люблю тебя, Фрэнк. Твои золотые глаза… — говорит он, касаясь его век. — …твои золотые ресницы, твои волосы, мне хочется спать в них, так они хороши… — говорит он, запуская руки в его волосы. — …люблю твои губы, я бы жевал их, как жвачку… — целует рот Фрэнка. — …люблю твоё золотое тело, твою кожу… — целует порез под соском, и Фрэнк вздрагивает. — …люблю твой член, — бережно прикасается. — …люблю твою задницу, малыш, чем больше ты даёшь мне, тем больше я хочу её, — говорит он и вздрагивает внутри Фрэнка.

Фрэнк начинает двигаться, сам начинает опускаться и подниматься, Робин держит его, Фрэнк движется, как хочет. И постепенно, разгораясь и наполняясь желанием, он говорит:

— Бобби.

Забирает ладонью заросшее щетиной лицо Робина.

— Бобби, — и глаза его, как глаза ночного животного.

— Готов? — спрашивает Робин.

Фрэнк кивает, Робин вталкивается глубже, во Фрэнке хлюпают остатки спермы, предыдущего лубриканта и его самого.

— Боже, ебать, как хорошо, — шепчет тот, потому что ему действительно хорошо. Мозг, принимающий сигналы боли, устал и отключился. Осталось только удовольствие.

— Фрэнк, ты чудо, — говорит Робин в его шею, целуя жадно, горячо и со слюной.

— Я люблю тебя, Донни, — бормочет Фрэнк, растворяясь в его руках.

Робин нежен и глубок в проникновении.

И тут Фрэнк кончает разбрасывающим и скручивающим одновременно анальным оргазмом.

Робину они нравятся больше всего. Тот фиксирует мужа в одном положении, удерживает, пока Фрэнка ведёт, сжимает и колотит на нём. И каждый раз, видя Эшли в таком состоянии, Робин готов тихо и удовлетворённо рычать. В его понимании это так же красиво, словно северное сияние.

Сам он кончает чуть позже.

***

Фрэнк замечал, что после таких изнуряющих ночей, что случались подобными рождественской, где они словно бы переедали секса, болтовни, жести, крови и членовредительства, устанавливалось словно затишье. Штиль. Бриз. Фрэнк сводил ссадины и синяки, Робин тоже залечивал синяки и кожу на костяшках пальцев, что сбивал. По обоюдному мнению, соитие приравнивалось к особенно удачному, раз в нём случалось отхватить обоим.

— Послушай, — однажды поинтересовался Фрэнк, пока Робин стоял рядом с ним на террасе их нового дома в Пасифик-Палисейдс, наслаждаясь сигаретой и тишиной.

— Слушаю, — улыбнулся тот глазами.

— Когда ты появляешься на работе с разбитой губой или синяком, ты что им говоришь?

— Кому «им»?

— Мисс Баббл, Биллу Хёрсту, тем, кто спрашивает… Всегда есть кретин, который спрашивает «бог мой, что с твоим лицом?»

— Мисс Баббл молодец, она никогда не спрашивает, — Робин замолчал, прислушиваясь, не плачет ли Мина.

Но из окна детской не доносилось ни звука.

— А всем остальным говорю, если хочется отвечать, что это ты мне врезал.

Фрэнк кивнул.

— То есть ты за честность.

— Всегда. Но уже давно не спрашивают.

Дом они купили в «Зелёном сне». Как купили… Это вообще был дом Донни, он сам его строил, как и все в этом квартале.

Дом стоял последним на улице. Угловой, обсаженный флористами, обработанный ландшафтными дизайнерами, с круглой угловой ротондой с островерхой черепичной крышей, с витой подъездной дорогой, идущей под уклон, с коваными воротами, зарастающими яркой розовой и лиловой бугенвиллией.

Именно в этом доме за несколько дней до рождения Вильгельмины Донни произошла первая ссора на почве ревности, когда Фрэнк открыл двери бывшему любовнику Робина, Джеку Миллеру, которого тот искал, каким-то образом разузнав новый адрес. Вероятно, как позднее размышлял Фрэнк, адрес Миллеру указали на прежней квартире, поскольку Донни оставил его у менеджера для пересылки почты.

Фрэнк, вспоминая ссору, хмурился, она всё ещё его волновала, но он успокоился насчёт верности Донни.

А потом родилась Мина.

Мисс Купер кормила её две недели грудью, затем девочку привезли в «Зелёный сон».

Фрэнк погрузился в отцовство.

Конечно наняли приходящую няню, роскошную необъятную миссис Эмбер Шток. И первое время та жила в доме.

Робин смотрел на Мину с неопределённым выражением на лице. Ему было в высшей степени странно, что это его настоящий ребёнок. Он мог простоять над кроваткой около получаса, рассматривая её. Она тоже рассматривала. Сосала варежку, или лупила ручонкой, или фыркала, или складывала в ползунки. Робин сначала вообще не брал её в руки.

— Ты что, боишься? — Фрэнк, укладывая Мину на плечо, чтобы та срыгнула, с иронией смотрел на Робина.

— Отстань, Фрэнк.

— Это тяжёлый случай, Донни, — Фрэнк перевернул младенца к себе спиной, прижал, аккуратно и уже очень умело.

— Смотри, дочь, папочка тебя боится, — он нежно поцеловал её в шапочку, Мина крутанула головой и пустила пузырь.

— Она красивая, — Робин всё-таки приблизился. Ему нравилось, как выглядит Фрэнк с ребёнком.

Мина плясала ножками в его руках, сильных, покрытых золотистым ровным загаром и волосом, с подвёрнутыми рукавами клетчатой красно-синей рубашки, с обручальным кольцом на пальце и кожаными шнурками на запястье. Да и сам Фрэнк выглядел довольным и счастливым.

Робин присел у его колен, рассматривая.