— Давай купим, — соглашается Фрэнк. — На побережье?

— Нет, — Робин стряхивает пепел. — Рядом с океаном не хочу. Не хочу, чтобы она утонула, когда будет маленькая.

— Она не утонет, Бобби. Я буду присматривать за нею.

— Это сумасшествие, рассуждать, утонет или нет наша дочь, когда она ещё не родилась, — приходит в себя Донни.

— В самом деле, — соглашается Фрэнк.

— Это должен быть нормальный американский кондоминиум, в котором спокойно можно воспитывать детей. Со всей этой буржуйской приблудой: задним двором для барбекю, бассейном, чердаком с рождественскими коробками, с собакой, качелями, с ёбаными радушными и назойливыми соседями и нашей комнатой, обшитой звукоизоляцией, — Донни умолкает и вопросительно кивает Фрэнку.

Тот, раздумывая и чуть сведя брови, смотрит на мужа.

— А ты мещанин.

— Ну, ты же не знаешь, я, может, мечтаю о дружной американской семье, — он гасит сигарету. — Чем займёмся сегодня?

Робин вытягивает ноги на столик у дивана.

— Давай посмотрим дома. Уверен, убьём весь день, — предлагает Фрэнк.

— Давай достанем кокса и будем сутки трахаться, — предлагает Робин, укладываясь Фрэнку на колени.

— Не беси меня, Бобби, — Фрэнк берёт его за волосы, сделав угрожающее движение столкнуть с колен.

— Это шутка, Фрэнк, ты стал таким нервным и неприступным. Я серьёзно переживаю за тебя, — Робин смотрит на него снизу, лёжа на коленях. — У тебя, может, уже начались гормональные изменения в связи с предстоящей беременностью?

— Ты просто невыносим.

— Это ты невыносим. Я хочу второго ребёнка только для того, чтобы ты стал биологическим папашей и я смог отыграться на тебе, контролируя так же, как ты поступаешь со мною теперь.

— Я просто хочу, чтобы всё прошло без осложнений, — Фрэнк проводит пятернёй сквозь волосы, они рассыпаются на его голове.

— Ты параноик, — нежно говорит Робин, беря его руку в свою, гладит обручальное кольцо на пальце.

Фрэнк смотрит на него сверху.

— Зачем звукоизоляция в нашей спальне? — спрашивает он, улыбаясь глазами.

— Ты кокетничаешь, малыш? — Донни чуть запрокидывает голову, оглядывая его из-под ресниц.

Фрэнк пожимает плечами и улыбается, подняв вверх глаза.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы Мина плохо спала из-за твоих криков.

— Тебе придётся скорректировать свои потребности в количестве соитий, Бобби. Начни тренироваться в воздержании, — Фрэнк пытается отобрать руку, но Робин стискивает её, прижав к груди.

— Это не обсуждается. Просто бред. Я что, по-твоему, в монастыре? Мне запрещено пить, отдыхать, кофе, а теперь ты ещё предлагаешь мне прекратить секс? Фрэнк, не зарывайся, — Робин почти угрожающе сжимает его пальцы.

Фрэнк морщится, потому что ободок кольца вдавливается ему в кожу.

— Прости, я сделал тебе больно? — Робин притворно сводит брови, изображая раскаяние.

— Ты, вообще, способен держать себя в руках, Робин? — Фрэнк прекращает попытки отобрать руку.

— Ты же знаешь, что нет, — тут же говорит Робин.

— Я прошу тебя, — Фрэнк откидывается на спинку дивана головой с досадливым вздохом, сползает ниже.

Робин заново устраивает голову уже на его бёдрах. Некоторое время молчат.

— Фрэнк.

— Да.

— Не вопрос. Я могу, если тебе так важно, но ты знай, что мой пост закончится к рождеству, а я устрою тебе адские каникулы.

Фрэнк опускает голову вниз.

Донни глядит на него серьёзными, но очень нехорошими глазами.

— Я прямо с сегодня начинаю вести себя очень хорошо. Вплоть до сочельника. Делаем ребёнка, ждём отмашки от мамочки, а потом можешь попрощаться с собою на все долгие каникулы. Потому что тебе будет трудно. Ты согласен?

Фрэнк с интересом разглядывает Робина, пока тот проговаривает ему о своих намерениях. Кроме угрожающих, потемневших, прекрасных глаз Фрэнк разглядывает жёсткие носогубные складки и те, что собираются на переносице, те самые, которые говорят о том, что Донни сдерживает гнев, в лучшем случае, просто недоволен тем, на что подписывается. И голос того так тих, чёток и ровен, что уже теперь Фрэнк понимает, — вот он, самый мерзкий тон его мужа, который не сулит ничего милосердного. Но он всё равно, из мазохистского упрямства, отвечает:

— Ты впадаешь в крайности.

Робин дёргает головой, сместив её к коленям Фрэнка, чтобы лучше его видеть:

— Да что ты? Я впадаю в крайности? Ты нарочно так сказал?

— Нет, я знаю тебя.

— Я тоже тебя знаю, Фрэнк, — Робин даже словно вибрирует, откидывает его руку и произносит требовательно: — Смотри на меня.

Фрэнк опускает глаза, чуть склонив голову набок по спинке дивана.

— Признайся, ты манипулируешь мной. Не надо, не закатывай глаза, Фрэнк. Думаешь, я не понимаю. Ты посадил меня на зависимость от тебя, а теперь пользуешься этим, играя на моих склонностях, — Робин с тихой яростью разглядывает Фрэнка.

Тот тоже осматривает Робина, раздумывая над его словами.

— Ну, раз ты такой сообразительный, то делай как решил, — Фрэнк чуть пожимает плечами.

Робин закрывает глаза ладонью, отводит руку. Говорит:

— Мог ли я мечтать, мог ли я просить Вселенную о таком подарке, как ты? Временами страшно за самого себя, до чего могу дойти. В общем, я предупредил тебя, Фрэнк Эшли.

Фрэнк мягко касается его шеи рукой.

— О, нет, плохая идея. Просто не трогай меня. Давай сделаем, как ты просишь.

Робин убирает его руку.

— Поехали смотреть дома.

— Отличная идея. Кстати, диван здесь, внизу, достаточно удобный, чтобы проводить на нём долгие одинокие ночи, — Фрэнк смотрит, как Робин поднимается с его колен.

— Ей богу, я убью тебя, как только появится возможность, — Робин в упор разглядывает его.

Игра в целибат началась.

========== 7 ==========

Казалось, Робин забыл о том, о чём и как они поговорили, потому что он больше ни намёком, ни словом не упоминал о произошедшем.

Они продолжали жить как жили — только без секса. И без прикосновений.

В понедельник утром Фрэнк попытался поцеловать Робина на прощание перед рабочим днём, но тот спокойно остановил его ладонью в грудь, покачав головой. Фрэнк сделал глазами «что, даже так?», Робин сделал глазами «как-то так». Фрэнк скусал губы, но принял это во внимание. Ему стало даже интересно. Он знал, как сильна привязанность Робина к нему, он знал, как тот страстен, он знал, как тот любит касаться его. И Фрэнк мог представить, что то, что они решили устроить, все эти игры со здоровым зачатием, целибатом и отказом от алкоголя — несколько отдают безумием, перегибом и глупым упрямством. Но поскольку начал именно Фрэнк, то всё осталось как есть.

На самом деле он надеялся, что Робин сдастся в сексе, и всё получится спустить на тормозах. Но Фрэнк ошибся.

Робин держался. Надо сказать — отлично держался. Первую неделю. Спать в одной постели, повернувшись спиной друг к другу, было несколько странно, но терпимо, бывало, что и раньше случалась пустая неделя.

Вторая была уже интереснее и насыщеннее в том смысле, что Робин стал пристально разглядывать Фрэнка, особенно тогда, когда тот его не замечал или делал вид, что не замечает.

Неделя перед хелловином стала уже просто сказочной.

Потому что Донни стал походить на зверя в засаде. Он, уже не скрываясь, осматривал Фрэнка с ног до головы.

И Фрэнк даже начал чувствовать себя не в своей тарелке, потому что это оказалось внове. Быть так рядом и не брать. Сексуальное напряжение и давление стало заметно тяжёлым, глаза Робина — раздевающими. И Фрэнк заметил, что Робин словно бы начал сужать круги. А именно, во время разговоров приближался, смотрел пристально. Иногда, перетирая рядом посуду полотенцем, пока Фрэнк её мыл, Донни становился так близко, что Фрэнк мог поспорить: тот втягивает его запах с открытой голой шеи и от одежды.

И ни слова о договорённости, ни намёка.

В конце ноября была предпринята попытка оплодотворения, что несколько отвлекло от мыслей о целибате, которые, надо сказать, владели обоими. Отвлекло на пару-тройку дней, потом всё только обострилось, опять же благодаря Фрэнку.