Фрэнк почти всегда отвечал, что нет, иногда говорил, что хотели, но он не повёлся.

Это не значило, что Фрэнк со всеми употреблял, хотя даже мысль о возможном употреблении с кем-то другим озверяла Донни. Он быстро усвоил, как прелестен Эшли под кайфом. И не готов был рисковать, позволив кому бы то ни было ещё рассмотреть это.

А так. претензии могли возникнуть по любому поводу: взяли за локоть, близко стоял, долго смотрел, был знаком раньше.

Потому что Робин был чёртовым собственником, тем более зная, что Фрэнк дал ему одному, он вообще слетал с катушек, когда появлялся потенциальный соперник, которому задница Фрэнка могла казаться завлекательной.

Самое интересное, что на трезвую голову оба понимали: все претензии не стоят выеденного яйца, но теперь. теперь было классно.

Робин не отвечал, поэтому Фрэнк сам сказал.

— Это был Чарли Шин*, Бобби, я не мог отказать Чарли Шину. И он меня не трогал.

— Собирайся, вечер закончен, — бросил Робин, толкая его в грудь. — Я серьёзно.

— Мне плевать, поезжай один, — Фрэнк усмехнулся и тут же вылетел с танцпола, ударившись плечом в колонну, поддерживающую амфитеатр второго этажа.

— Будь нежнее со мной, Бобби, иначе мне придётся… — он не договорил.

Робин схватил его рукой за шею, притиснул к колонне, заставив стукнуться лопатками, второй рукой уперся в неё сам, рядом с лицом Фрэнка.

— Я ещё раз повторяю, вечер закончен. Собирайся.

Эшли кивнул.

Оба молча вышли из «Гоморры».

Комментарий к 3

*Американский актёр, сценарист, младший сын актёра Мартина Шина

========== 4 ==========

— Зачем ты делаешь это, Фрэнк? — спрашивает Донни, как только закрывается дверь их квартиры.

— Что я делаю?

— Прекрати, ты знаешь, о чём я.

— Я сегодня много чего сделал, мне трудно догадаться, — Фрэнк присаживается на низкий столик в гостиной, закуривает. Когда гасит спичку, помахивая ею в воздухе, поднимает глаза на Робина.

— Ты бесишь меня, — бросает Донни.

— Ах, это. Прости, ничего не могу с собою поделать. Мне нравится это делать с тобой. Бесить, — Фрэнк глядит на Робина снизу вверх.

Робин подходит близко, останавливается рядом. Его бёдра аккурат на уровне глаз Фрэнка. Тот, затягиваясь, осматривает и их, снова поднимает глаза вверх.

— А тебе нет? Не нравится, Бобби, когда я злю тебя? — голос его становится тихим и нежным, вынимающим из Робина внутренности.

Робин вытягивает руку из кармана, складывает ладонь на затылок Фрэнка, вползает пальцами в волосы, сжимает, заставив его продолжать смотреть вверх.

Фрэнк смотрит, прикрыв глаза ресницами. Держит сигарету наотмашь, в сторону.

Робин с наслаждением касается его волос, они шёлково теснятся в кулаке.

— Не нравится? — снова повторяет Фрэнк.

Робин склоняется лицом к лицу. Чувствует запах закуренной сигареты от его губ, видит близко, изучает такое красивое, золотистое и желанное лицо. Он уже не замечает, как сильно стал сжиматься кулак в волосах Фрэнка, выдавая его желание.

Губы Фрэнка размыкаются, он обжимает зубами нижнюю. Рукой с зажатой сигаретой притягивает Робина к себе за шею ещё ближе. Мягко стонет, сдаваясь, едва слышно, когда касается рта Донни в поцелуе. Тянет его второй рукою, забирается в рот языком.

Робин идёт в наступление. Он обеими ладонями сжимает лицо Фрэнка, с силой, во вздохах втягивает запах, сам вталкивает язык ему в рот.

Фрэнк отступает, замирает в поцелуе, потом кусает, сильно, так, что Робин вынужден отпрянуть, чувствуя, как на язык попадает его собственная кровь.

Робин хмурится, а Фрэнк замирает и поверхностно дышит. Робин выпрямляется, не спуская с Фрэнка глаз. Тот делает ещё одну затяжку, тоже поднимается.

— Милый, — тихо говорит он, снова приближаясь для поцелуя.

Робин не двигается и наблюдает.

— Милый, — шепчет он, опуская ресницы и нежно слизывая с губы Робина застывшую кровь, потом так же нежно рассасывает её на его губе, прижимаясь к Донни всем телом, но без рук.

Робин закрывает глаза. Когда Фрэнк становится таким, как вода в ладонях, ласкающимся, нежным, податливым, Робин понимает: тот хочет сказать, что будет таким до конца. Но этот укус — это никуда не годится.

— Ты же накажешь меня? — шепчет Фрэнк, отрываясь от его губ. Отстраняясь, делая последнюю затяжку из тлеющей сигареты.

Робин продолжает молча разглядывать Фрэнка, едва справляясь со всеми стремлениями, что крутятся внутри него.

Фрэнк отворачивается, гасит окурок в пепельнице, снова поворачивается, снова приближается.

— Накажешь меня?

Робин молчит.

Фрэнк опять прижимается к нему, губами к уху:

— Бобби, я соскучился. Убей меня, милый, — выдыхает он.

Робин вздрагивает:

— Пошёл в кровать, — бросает он, не прикасаясь.

Фрэнк улыбается, опять же на ухо Донни, идёт к лестнице.

Робин провожает его взглядом, отправляется за новой бутылкой с виски, чтобы захватить наверх.

Фрэнк ждёт его, расхаживая босиком, без рубашки, в расстёгнутых брюках. Оборачивается, когда слышит Донни. Улыбается ему. Подходит, отнимает бутылку. Снова берёт за шею, целует, с тихим звуком на выдохе. Он намерен так прикасаться к Робину, дразня и обещаясь, пока тот не сорвётся.

Одна из черт Фрэнка, привлекающая Донни, та, что он, даже кокетничая, ведёт себя как мужчина. Он не вертит задницей, как многие, кто пытался обратить внимание Донни на себя. Он не меняет голоса до гнусавых пидорастических растягиваний, не сюсюкает. Эшли остаётся таким же, какой есть в обычном течении дел. Он не строит ему глазки и смотрит на него прямо, только чуть с вызовом, немного с насмешкой, которая тут же перекидывается в желание и в расширенные зрачки, стоит Робину начать забирать его.

Но Робин возбуждается на что-то там, что ещё внутри Фрэнка, потому что он чувствует, как это что-то притягивает его, просит, даёт, обещает, даже когда Фрэнк спокойно стоит и разглядывает его. Именно эта спокойная мужественность во внешности Фрэнка, заполненная мягкой женственной дуальностью, реагирующей на Робина яростными опрокидывающими приступами желания, привлекает его. Фрэнк может завести его просто одним наклоном головы и движением глаз, одной затяжкой, одним произнесённым «Бобби». Сейчас тот делает всё из перечисленного вместе.

Фрэнк снова подходит, расстёгивает пуговицу на пиджаке Робина, снимает его с плеч, стаскивает вообще прочь. Потом освобождает от галстука, потом занимается пуговицами сорочки, оголяет одно плечо, запускает медленно правую ладонь в волосы Робина, сжимает, чуть отклоняет его голову и с жаром, с урчанием облизывает его открывшуюся шею, мокро засасывая кожу с ключицы и плеча.

Робин вздрагивает, в животе его сжимается, по спине горстью рассыпаются иглы возбуждения. Он на секунду притягивает Фрэнка к себе, вжимаясь под его губы шеей, грудью к его, голой и сильной.

— Малыш, — выдыхает он.

— Прости меня, Бобби. Я ни о ком не могу думать, только о тебе, — с дрожью в голосе говорит Фрэнк, целуя его в уголок рта. — Накажи меня. Я соскучился.

Прося об этом, Фрэнк смотрит Робину в глаза.

Робин видит её, ту тварь, что проснулась в Эшли, которая просит его о жестокости. Они очень неплохо сосуществуют в его теле вдвоём. Сам Робин ещё не знает, что в нём тоже живёт демон, он ещё не сталкивался с ним явно и не отпускал с привязи. Робин не знает, что Фрэнк чувствует его демона, поскольку он-то видит его довольно-таки часто, смотрящего на него из глаз Донни.

Сейчас же Донни оглаживает спину Фрэнка ладонью и говорит:

— Таблетку?

Фрэнк кивает.

Робин достаёт из кармана пиджака пластиковый пакет с таблетками, одну раскусывает, протягивает Фрэнку на ладони половинку и целую.

Фрэнк говорит:

— Даже так?

Робин кивает, забрасывает себе в рот столько же. Кроме всего прочего, он хочет сделать с Фрэнком такое, чтобы тот перестал смотреть на него этим вызывающим взглядом. Он хочет видеть в его глазах страх. Он хочет, чтобы они оба испытали от этого удовольствие. Робин хочет, чтобы барьеры самоконтроля Фрэнка стали хрупкими и непрочными. Поэтому он тянет Фрэнка к себе, целует его жадно и глубоко.